Как-то ранней осенью, поехав на выходные в Питер к своей родне, они воскресным вечером пошли в театр. Не сказать, чтобы числились они особыми театралами, но в тот день был юбилей этого театра, на который собралось все областное начальство, и Юрию Алексеевичу не удалось миновать этого мероприятия. Прямо из театра их обещали забрать дежурной машиной областного правительства и доставить в райцентр. Возил Нертова в таких случаях обычно один и тот же шофер, которого он знал с десяток лет. Но в этот раз в прикрепленной к нему “Волге” сидел незнакомый молодой бородатый парень:
– Замена, Юрий Алексеевич. Сменщик заболел, так что придется вам ехать со мной. Гожусь?
– Если водить умеешь, то отчего и нет? Будем знакомы, – и он протянул руку.
Еще раз распрощавшись со всеми, тронулись в путь. По дороге Юрий Алексеевич заметил шоферу:
– Вроде бы с Сергеем мы как-то иначе всегда из города выезжали.
– А там трассу асфальтируют. Новое начальство за дороги взялось. Обещают нам через год хайвеи тут устроить.
– Что ж, пусть себя проявляют. Дороги – дело неплохое.
Машину подбросило на ухабе.
– Да, я этого пути и сам не успел усвоить, – пояснил шофер.
Кружным путем они выбрались из города и вскоре подъехали к незнакомому Юрию Алексеевичу железнодорожному переезду. Куда это их занесло, только и успел подумать директор, как переваливавшаяся через рельсы машина внезапно заглохла. Только этого не хватало…
Шофер был явно не из расторопных ребят. С ленцой он вышел из машины, заглянул под капот. Жена Юрия Алексеевича, Ирина, начала нервничать. Славное дело – застрять в полпервого ночи на рельсах.
– Может, вызовете аварийку? – подсказала она молодому водителю.
– Посмотрим… Давайте-ка для начала подтолкнем машину. Не на рельсах же мне заводиться.
Юрий Алексеевич скинул пиджак и тоже вышел из машины. Жене сказал:
– Да ты сиди. Легонькая, не помешаешь.
– Я бы помогла.
Директор отмахнулся: какая от нее помощь? По дороге, в том же направлении – из города мчался милицейский “уазик” с мигалкой. Юрий Алексеевич принялся голосовать – чтобы остановились да помогли сидевшие в нем мужики. Машина, не останавливаясь, промчалась мимо них за переезд и вдруг, взвизгнув тормозами, развернулась поперек дороги.
– Еще одни мастера, – проворчал директор, –Вот народ…
Он не успел и договорить, как упал лицом вниз, сбитый с ног сильным ударом. Услышал, как громко вскрикнула жена. Шофер “Волги” защелкнул наручники на заломленных за спину руках. Схватив директора за волосы, он несколько раз с остервенением тряханул его головой прямо в грязь осенней дороги.
– Не поворачивай головы, сука! Лицом вниз, я тебе говорю!
Из “уазика” выскочили трое – группа захвата, что ли? – все в вязаных колпаках с прорезями на месте глаз.
– Мать вашу так! Что за маскарад?! Кто приказал? Что, нельзя было по-людски вызвать, если есть вопросы?
Двое из троицы схватили директора. Шофер уже вытаскивал из “Волги” ничего не понимающую упирающуюся Ирину.
Юрий Алексеевич был в ярости – никогда, никогда в жизни он еще не испытывал такого унижения… Он знал, что в областной прокуратуре на него копили компромат – больно лакомым становился теперь этот кусок, завод, через который можно было прогонять заказы на цветной металл для дальнейшего транзита, через Калининград в Германию, например. Всегда вслед за тем, как отшивал он очередных бандитов с такими предложениями, на прокурора области обрушивался вал жалоб трудящихся завода на “прихватизацию” производства директором. Эти штучки Юрию Алексеевичу были хорошо знакомы. И ни разу ведь его не вызывали в прокуратуру – все только намеками, чтобы знал и трепетал.
И вот теперь устроили… Конспираторы, наверняка еще кто-нибудь сидит в этом “уазике” да снимает, чтобы потом ославить. Только поэтому он сдержал себя, чтобы не выплеснуть лишнего. Глядя на него, умолкла и жена, перестала кричать, подчинившись водителю.
Директора впихнули в милицейскую машину, на голову натянули что-то темное и душное – вязаный омоновский колпак. Следом в “уазик” зашвырнули и жену и точно так же силой напялили на нее черный колпак.
– С ума посходили?! – промычал сквозь грязную тряпку Юрий Алексеевич. – Где ваши ордера? Дайте мне телефон, позвонить. Там, в пиджаке… у него больно защемило сердце, откликнувшись горячим жаром в спине, под лопаткой.
– А адвоката в камеру тебе не надо? – издевательски прозвучал голос давешнего шофера, – Щас доставим. И адвоката, и прокурора. Пиши им письма, дед.
– Ну вы, ребята, не правы, – тяжело проговорил директор. – Ой, не правы. Так не работают…
Ему никто ничего не ответил. Юрий Алексеевич стиснул зубы. Это что же, устроили ему питерцы показательный урок? Его всегда бесило, с каким превосходством смотрели здесь на областных, ни в грош не ставили…
Машина медленно тронулась с места, развернулась назад к городу. Ехали недолго, но понять, в какую сторону, Юрий Алексеевич не мог. Вначале была дорога. Потом пошли ухабы – вроде как поле. “Уазик” швыряло так, что жена то и дело стонала. Неужели и на нее подняли руку?
Наконец, машина будто врылась колесами в какой-то вал. Остановились. С задержанных с силой сдернули шлемы. Вытолкали директора и жену из машины – на залитое водой поле. Как только глаза привыкли к темноте, Юрий Алексеевич разглядел, что это была складская площадка: ящики, металлолом, крытые грузовики, нагроможденные друг на друга железнодорожные контейнеры.
– Юра… – он услышал неподдельный ужас в шепоте жены. – Направо повернись, смотри…
Направо за деревьями поднималась труба крематория. Это место он распознал без труда. Слишком часто приходилось ему бывать здесь в последние годы. Не так уж стары были его сверстники и друзья, но после пятидесяти пошло их косить – кого инфаркты, кого аварии. Последние всегда были странными – случались они чуть ли не на пустых дорогах.
– Юра… – голос жены дрожал. Не касаясь ее, он почувствовал, что всю ее колотило, и это состояние липкого ужаса вот-вот было готово передаться и мужу.
– Молчи! – властно приказал он.
С ржавым скрежетом распахнули один из контейнеров. Пахнуло чем-то затхлым и смрадным. Туда и втащили супругов. Сняли с обоих наручники. Захлопнули контейнер, не оставив не единого просвета. Полная темнота.
Жена ощутила, как по ее лицу вдруг проехались чьи-то босые холодные ноги. Она завизжала, близкая к истерике:
– Юра, кто здесь?
Никто не откликался. Подпольная тюрьма, что ли, в этом контейнере, раз где-то наверху устроены нары. Ноги качнулись, коснулись лица и Юрия Алексеевича.
– Эй, постоялец, теперь нас много, так что ты поосторожнее, – поприветствовал он молчаливого сокамерника. Жена нащупала в кармане плаща зажигалку. Спички директора остались в пиджаке, брошенном в машине. Как и телефон, а как бы пригодился он сейчас!
– Эй, парень, ты скажи нам, что здесь такое?
Жена посветила в сторону нар. Тех не оказалось.
Было иное, заставившее замолчать их обоих. Под крышей на крюке раскачивался окровавленный, истерзанный пытками труп. Жена потеряла сознание.
Сколько времени провели они в этом контейнере? Сутки, двое? Они уже ничего не понимали. Часы были сняты вместе с наручниками.
Юрий Алексеевич начал опасаться за разум своей жены. Провести даже и час в этом замкнутом пространстве ледяного контейнера, под начавшим разлагаться трупом…
Юрий Алексеевич понял: что бы там дальше с ними ни сделали, он должен спасать свою жену уже сейчас. И он начал говорить. Без остановки – желая только слышать хотя бы какой-то ее отклик: да, нет…
Странное дело: получалось так, что в последние годы им все как-то некогда было поговорить друг с другом – так, как могли они говорить в далекой молодости, когда, уложив спать Алешку, засиживались чуть не до утра на кухоньке своей райцентровской хрущевки и тихо, вполголоса, чтобы не разбудить сына, перебирали свои дела, вспоминали студенческие годы, стройотряд, их роман в яблоневом саду, сухие веточки, падавшие на обгорелые плечи Ирины… Потом сын как-то незаметно вырос, уехал в Ленинград учиться. Не стало забот о его оценках, о простуженном горле, тревог вокруг первых его влюбленностей – и исчезло нечто, объединявшее мужа и жену. Говорить ей о своих делах на заводе? Ему это и в голову не приходило. Она жила своей школой, он – своим производством. Ему казалось ненужным посвящать ее в свою жизнь. Чувства… Какие там чувства могли оставаться почти через тридцать лет общей жизни? А здесь, когда он держал Ирину на коленях, чтобы не дать ей замерзнуть в ее нервной тряске – маленькую и легкую, когда не видно было лиц, измененных беспощадным временем, что-то вдруг надломилось в самом Юрии Алексеевиче, властном и жестком человеке. Только он мог спасти сейчас свою Ирину. И он говорил, говорил. Не о том, как они выберутся – контейнер был закрыт снаружи на засов…
Он рассказывал ей о беспределе, творящемся в Питере. О бандитах, с которыми им, к их беде, пришлось иметь дело. Здесь, недалеко от крематория, была так называемая “металлическая площадка”, на которой одна из мощных городских группировок, “тамбовская”, готовила к вывозу калининградским транзитом добытый на петербургских предприятиях цветной металл. Не один Нертов знал об этой площадке. Как, впрочем, и обо всей бурной деятельности металлобандитов в городе. Не переставал удивляться: бандиты эти установили свои ларьки по скупке цветных металлов у проходных тех городских предприятий, где этот металл водился, прямо указывая работягам, куда и что тащить. Город этого в упор не видел… Почему? Что было толку задавать вопросы ГУВД и прокурору, если за контрабанду металла только что сел один из заместителей городского главы. Да и то, судя по всему, случайно – из-за каких-то там передряг между милицией и госбезопасностью. Так что вскоре и выкрутился, представ едва ли не национальным героем, решившим на контрабанде подзаработать на нужды бедного города. Никаких “почему”…
Странно, но Ирина ничего этого не знала. Она, лишь тихо удивлялась:
– Юра, как же такое может быть? Они по очереди засыпали, боясь пропустить хоть малейший шорох снаружи…
Через сутки, а может, и через двое засов заскрежетал. В контейнер запрыгнули двое. Узники вдохнули свежий воздух. От грязной одежды нестерпимо несло трупом. В полуобморочном состоянии их выволокли из контейнера. Ирина упала, споткнувшись, как будто давно не ходила по земле. Да и у него подгибались ноги.
Снова – черные колпаки. Кинули в машину, все в тот же “уазик”. Снова – путь, но теперь совсем короткий. По поворотам Юрий Алексеевич пытался высчитать, куда же их везут. Выходило, что подъезжали к овощебазе. Месту, за которым тоже тянулась дурная слава. Сюда напрямую подходили пути железной дороги, по которой тоже известно что переправлялось и сплавлялось. От контрабандного металла до угнанных машин: оприходовали и в контейнеры – на Кавказ, в Среднюю Азию.
Чего от него хотели? С ними до сих пор никто не разговаривал. Их не били, ничего не просили. Их просто доводили до той кондиции, в которой человек способен пойти на что угодно, особенно если рядом с ним – и наравне с ним – страдает его жена, никак уж не заслужившая такой пытки.
На овощебазе их опять погнали к контейнеру. Кинули пару ватников – нравы смягчились. Явно к разговору. Через некоторое время за ним пришли. Директора увели, посадили в мягкий джип – прямо пятизвездочный отель, это после контейнера-то с разлагающимся трупом…
Говорили двое, опять в масках-колпаках:
– Юрий Алексеевич, мы, конечно, можем рассчитывать на ваше понимание?
– Проехали.
– Хорошо, без преамбул. – Директор отметил, что далеко не сельские парни работают на этих бандюганов. Юридический факультет, мальчики-чиновники – они могли выдерживать такие паузы да вворачивать такие словечки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45