А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

А только испортили вы книжечку, Виталий Гаврилович, не проявили уважения к классику.
- Тихо, дядя! - Гринько тяжелой рукой прижал рванувшегося Квача к стулу.
Панин раскрыл твердый переплет. В вырезанном в листах углублении лежал пистолет.
- Ой! - Женщина испуганно спряталась за спину бородатого понятого.
- Пистолет системы Токарева, образца 1942 года, - сказал Панин. - Его вы тоже забрали у хулиганов? Что молчите? Язык отнялся?
- С войны остался. Память.
- Воевали? В каких войсках?
- Там все написано, - Квач кивнул на стопку документов, сложенных Ремезом на столе.
- Симпатичное гнездышко вы ему устроили. Так сказать, в лоне поэзии. Не вспомните, когда пользовались в последний раз?
- Говорю же - с войны!
- А дуло до сих пор порохом пахнет. Удивительно!
Неожиданно заговорил бородатый понятой. Он растерянно бросал взгляды по очереди на всех собравшихся в комнате.
- Как же это... Мы же с ним... соседи. Принимал его за честного человека, и вот Маша... тоже, известно. А кто же он такой на самом деле?
- Следствие выяснит, - сказал Панин. - Вы не волнуйтесь, гражданин. Подпишите протокол - и свободны.
Гринько прислушался.
- Волнуется пес. Что будем с ним делать?
- Кинологи возьмут?
- Вряд ли.
- Может, я? - Бородатый несмело взглянул на Квача. - Собачка славная.
- Не возражаете? - спросил Панин.
Квач равнодушно махнул рукой. Казалось, им овладела апатия. Прежде чем подписать протокол обыска, он долго и старательно протирал пенсне, а подписал не читая. Со двора долетало жалобное повизгиванье.
- Цербер... И надо же было так оскорбить пса! - проворчал Гринько.
3
Готовясь с Котовым к допросу Квача, Ремез вспомнил майский день, когда он, заглянув на минутку к Ванже в "теремок", застал там Гринько и, конечно же, не упустил случая поехидничать над его пристрастием к сопелкам. На Квача, с которым Ванжа пришел от Очеретного, Ремез не обратил тогда внимания - мало ли кто бывает в кабинете оперуполномоченного угро? - правда, отметил редкостную лысину посетителя, чересчур зеркально сияла она на солнце. Позднее читал его заявление. "Были ли у меня основания заинтересоваться этим добровольным свидетелем? - думал Ремез. - Я почувствовал признательность к человеку, который сам пришел в милицию, обеспокоенный загадочным исчезновением девушки. Мы всегда благодарны общественности за помощь. Вот и Квач... Соседи, дружил с покойным отцом Нины, содействовал устройству девушки на работу, именно на трикотажную фабрику. Значит, нетрудно было понять уже тогда, что Квач имеет отношение к этой фабрике. И еще: заявление Квача написано рукой Гринько. Вместо подписи - невыразительная закорючка. Почему?"
- Панин отчитывает сейчас Гриню, а что Гриня? - сказал Ремез. - У Квача пальцы были перевязаны, вот инспектор и писал. Может, намеренно? Или поранил в ту ночь.
Котов рассердился:
- Сделаешь выводы на будущее. Сейчас нам о другом надо думать. Панинская работа, считай, кончилась, наша только начинается. Кстати, Панин зря отчитывал Гринько и за то, что Квача не было в списках очкариков.
- Почему?
- Никто не видел их вместе с Поляковым! Этот Квач не простая штучка, Георгий Степанович.
Конвойный ввел арестованного. Квач остановился у порога, за стеклами пенсне не было видно, куда он смотрит - на следователя или в зарешеченное окно, за которым буйствовало утреннее солнце. Ремез молча показал на привинченный к полу стул напротив стола, Котов включил магнитофон.
- Вы находитесь на допросе предварительного следствия, - сказал он бесстрастным тоном. - Ваши показания записываются. Фамилия, имя, отчество?
- Квач Виталий Гаврилович.
- Год рождения?
- Тысяча девятьсот третий... Украинец, беспартийный, судимостей не имею, наград также. Пенсионер. Еще какие анкетные данные?
- Место рождения?
- Большая Лепетиха Херсонской области. Перед вами мои документы.
- Таков порядок. Где вы были в ночь на 25 мая?
- А вы помните, где вы были? - отпарировал Квач. - Это же не вчера и не позавчера. Сколько времени прошло! Наверное, спал. Ночью люди спят, я тоже не исключение.
- Я напомню вам ту ночь, - вмешался Ремез. - Той ночью исчезла Нина Сосновская. На другой день вы пришли в милицию. Вот ваше заявление.
- Это тогда? Так бы и сказали. Приходил, а как же, приходил. Не мог не прийти. Мы с Сосновскими соседи, а тут такая беда. Плачет Елена, а я же видел дочку накануне, говорил с нею. Тоже плакала, жаловалась на того, как его... запамятовал фамилию.
- Ярош?
- Ага, Ярош. Тот, что на радио.
- Это вы писали? - Котов вынул из папки анонимное письмо в райисполком. - Читайте!
- Нет, в милицию приходил, а жалоб не писал. Да и почерк не мой.
- Ваш. Приглядитесь лучше! Вы думали, достаточно наклонять буквы в другую сторону - и почерк не узнать. Вот вывод графологической экспертизы.
Квач потупился.
- Каюсь, написал... А как было не написать, когда вы не обратили внимания на мое заявление. И слепому видно, что до гибели довел девушку Ярош! Со мной беседовал старший лейтенант, не знаю, кто он, благодарил, сказал, что я очень помог... и на тебе - положили мое заявление под сукно.
- К сожалению, не положили. Мы пошли ложным путем, который вы нам так ловко подсунули, и потеряли много времени. Узнав, что Ярош не арестован, вы решили обжаловать действия милиции. Почему вы сделали это анонимно да еще изменили почерк?
Квач вытер платком лысину.
- Хоть эту тряпку не отобрали, и на том спасибо. Жарко... По своей глупости изменил. Боялся... как-никак милиция. Папочка Яроша, видно, большая шишка, вот вы и... - Он хитровато усмехнулся. - Всякое в жизни бывает.
- Отец Яроша, да будет вам известно, рабочий, литейщик, - сказал Ремез. - И все вы, гражданин Квач, лжете. Не спали вы в ночь на 25 мая. Где ваша лодка?
- Какая лодка? - заметно было, что арестованный оттягивает ответ, собираясь с мыслями.
- Моторная лодка "Прогресс" Р 26-25?
- Думал, вы о шлюпочке спрашиваете. Шлюпочка у меня была, я, знаете, любил на веслах ходить, пока в руках была сила. Украли шлюпочку. Между прочим, милиция так и не нашла. А моторная лодка на причале, где же ей быть.
- Так вот, вы не спали той ночью. Вот свидетельство ночного сторожа третьего причала Барыкина. Приблизительно в восемь вечера вы пришли на причал без пропуска. Барыкин сделал вам замечание. Вы сказали: "Ты же меня знаешь. Пропуск забыл дома". Вернулись вы, Виталий Гаврилович, после двух часов ночи. Барыкин еще спросил: "Где тебя носило? Рыболовный сезон еще не открывали. Браконьерствуешь потихоньку?" А вы сказали: "Где был, там уже нет. К вдове ездил. Славная вдовушка, а только тебе, старый хрыч, делать там нечего".
- Врет ваш Барыкин! - воскликнул Квач. - В ту ночь я спал. Может, когда в другой раз и был такой разговор. Не вяжите батог к дышлу! Чем докажете?
- Будьте уверены, докажем. Всему свое время. Так вот, к какой вдове вы ездили? Она может подтвердить? Назовите адрес. Это в ваших интересах.
Квач сделал жест, который можно было понять так: что сделаешь придется признаваться.
- Какая там вдова! Не мог же я сказать Барыкину, что и в самом деле ставил сетку. Он тут же донес бы рыбинспектору. Знаю я этого занудливого деда!
- Где ставили?
- Не помню. Кажется, в Овсеевских плавнях.
Ремез выпрямился. Заговорил тихо, словно о будничном деле, хотя внутри у него все клокотало от гнева:
- Теперь я вам скажу. Не было вдовы, не было сети, а было так. Вы приплыли на лодке к набережной и позвонили Сосновским. Трубку взял Василек, Нинин брат. Вы спросили Нину, а когда она подошла, сказали, что Ярош попал в аварию, находится в тяжелом состоянии и просит немедленно приехать. Говорили через носовой платок. Не через тот ли, что сейчас у вас в руке?
Квач уронил платок, нагнулся за ним, сгреб в ладонь. Зло спросил:
- Романов Сименона начитались?
Ремез не дал себя сбить:
- Вы точно рассчитали! Нина любила Яроша, на которого вы так хитроумно возводили поклеп, и, поверив в то, что случилось несчастье, прибежала. Вы сказали, что случайно оказались свидетелем аварии, и повезли девушку за высоковольтную подстанцию, на двенадцатый километр. В безлюдное место за Русалочьей скалой. Была ночь, но Нина не боялась. Не боялась вас, хорошо известного ей дяди Виталия, который даже на работу ее устраивал. Она думала о Яроше и, наверное, умоляла вас поторопиться. И тут вы...
Квач побледнел. Пенсне запотело. Он протер стекла пальцами, забыв о зажатом в кулаке носовом платке, обернулся к Котову:
- Я требую защитить меня от инсинуаций со стороны вашего коллеги. Я буду жаловаться!.. В конце концов я устал, прошу прекратить допрос.
Ремез переглянулся с Котовым и нажал на кнопку.
- Уведите арестованного! - приказал он конвойному.
Котов принялся перематывать пленку.
- Что скажешь о допросе? - спросил Ремез.
- По-моему, все идет нормально. Барыкин сможет подтвердить, что Квач брал лодку именно в ночь на двадцать пятое?
- Никаких сомнений! Дежурить должен был другой сторож. Они там посменно. А у того был день рождения, попросил подменить. Барыкин клянется, что все точно.
Позвонил Журавко:
- Квач у вас?
- Попросил прервать допрос. Все идет по плану, Сергей Антонович. Начали с Сосновской.
- Крутит?
- Да уж...
- Мы с Бондарем зайдем, как договорились, дай знать. Маркову я сказал, что завтра ты передашь ему "шерстянников". Генерал так распорядился.
- Наш полковник в хорошем настроении, - сказал Ремез Котову, положив трубку.
После обеда Ремез зашел к следователю Иванцову, которого тоже подключили к работе. Иванцов сидел, обхватив голову руками.
- Георгий Степанович, - взмолился он, - ради бога, освободи меня от этого Локотуна. Ежедневно требует следователя, мелет всякий вздор. Ты ему про Фому - он про Ерему. Сегодня принялся анекдоты рассказывать, да все о сумасшедших. Слушай, а может, он - ку-ку? Может, показать его психиатру?
- Можно и показать. А только, Петро, Локотун здоровей нас с тобой, вместе взятых. Хитрит. Мол, прикинусь дурачком - глядишь, поезд проскочит мимо... Не грусти, завтра Марков впрягается, а мы пойдем в пристяжке.
- Что Квач?
- Потом, Петро, потом. Я побежал.
Они снова сидели втроем: Котов, Ремез и Квач, равнодушный, спокойный, словно и не было утреннего допроса.
- Продолжим разговор, гражданин Квач, - сказал Котов, включая магнитофон. - Следствие интересует еще одна ночь, недавняя. Надеюсь, на этот раз память не подведет вас. Где вы были в ночь с 21 на 22 июня?
- Не делайте из меня ночного оборотня! - огрызнулся Квач. - Спал я, спал!
- Вы знаете такого человека: Поляков Григорий Семенович?
- Не припоминаю.
- Он сменил вас на должности заведующего складом сырьевых материалов на фабрике, когда вы ушли на пенсию.
- Возможно, что и Поляков.
- Где он живет - помните?
- Не имел чести заходить в гости. Склад передал - на том и кончилось знакомство.
- И все-таки в ночь на 22 июня безошибочно нашли его усадьбу.
- Очередная инсинуация?
- Неумно отрицать очевидные факты. И вообще напрасно вы вынуждаете следователей рассказывать то, что по праву надлежит делать вам. Мы и так все знаем. Итак, около двенадцати ночи вы проникли в сад Полякова со стороны железнодорожной насыпи. В небе светил месяц. Не берусь утверждать, что это было вам на руку. Вас заметил милиционер. Он мог схватить вас на месте преступления, но погорячился. Не выдержали нервы и у вас. Вы выстрелили в милиционера, хотя, пользуясь тем, что месяц как раз закрыло облако, могли убежать незаметно. Я понимаю, вы не знали, что милиционер один, в ту минуту вам казалось, что вас окружили. Уверен, потом проклинали себя за несообразительность. И не зря... Я в чем-то ошибся?
Казалось, Квач задремал. Сизые веки дергались, как это бывает, когда человеку снится неприятный сон.
- До сих пор я рассказывал, - сказал Котов, - а теперь спрашиваю: что вам было нужно в усадьбе Полякова?
- Еще одна баечка. Не был я там!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31