Выходило, что отец мог незаметно для него спуститься в подвал и сделать свое страшное дело.
Люк находился на веранде и не был виден из комнаты Бориса.
— Уверяю, я совершенно не причастен к гибели сестры, — закончил он. — И вообще подумайте, зачем мне было ее убивать? С какой целью?
— С той же, с какой и родителей, — сказал следователь.
— Да вы что! — не выдержал обвиняемый. — Я зверь, что ли?!
— Как это у Шекспира, помните?
«Лей кровь и попирай закон», — процитировал Владимир Георгиевич выписку из дневника Ветрова.
Это был пробный камень, и он, кажется, попал в цель. Борис посмотрел на Гольста с испугом.
— Но при чем здесь Шекспир? — еле выдавил он из себя.
— Вам же нравятся сильные личности, не так ли? — спокойно спросил следователь. — «Убийство — это объективный акт, и смерть не различает, кто прав, кто виноват», — снова процитировал Владимир Георгиевич из тетради, найденной в сарае в Быстрице.
— Не знаю, о чем вы говорите, — раздраженно пожал плечами Ветров.
Но было видно, что он отлично знал.
Догадался, что его дневник побывал в руках следователя. По залегшей складке на лбу Ветрова Гольст понял: Борис лихорадочно соображает, какая информация из его личных, интимных записей может быть использована против него. «Пусть, пусть соображает, — подумал следователь. — Теперь уж, кажется, он выбит из колеи».
— Хорошо, поговорим о другом, — продолжал Гольст. — Вы ездили в конце июля в Москву?
— Ездил, — ответил Ветров, подозрительно глянув на следователя.
— Зачем?
— По личным делам.
— Поделитесь, пожалуйста.
— Это не представляет для вас никакого интереса.
— Почему же? — возразил Гольст. — Как раз очень интересно.
— Ну, если вы настаиваете… — пожал плечами Ветров. — Там у меня была девушка.
— Невеста, хотите сказать? — поправил Владимир Георгиевич.
— Вроде.
— Вы любили ее?
— Не любил — не ездил бы.
— Любили бескорыстно?
— Нет, — разозлился Борис. — Хотел жениться, обобрать и бросить! Как те брачные аферисты, о которых пишут в судебных фельетонах в газетах, — съязвил он.
— Я вас серьезно спрашиваю, — спокойно сказал Гольст.
— Извините, но вопрос ваш бестактный, — Ветров обиделся.
— Увы, такая у нас работа. Приходится порой задавать вопросы и похлеще.
— Понимаю, — примирительно сказал Борис. — Но подобный, мне кажется, не к месту.
«Ишь, задело, — подумал Гольст. — Очень хорошо, пусть беспокоится», — и продолжал:
— А теперь давайте вспомним о событии в ночь на цервое сентября у вас на даче.
— Пожалуйста, я готов, — поспешно согласился Борис. Даже слишком поспешно.
— Расскажите, что вы делали вечером, перед тем, как услышали выстрелы в комнате родителей, и что было дальше. Вопрос ясен?
— Вполне.
Ветров повторил то, что уже говорил раньше.
— Я хочу уточнить кое-какие детали, — сказал Гольст. — Значит, в момент выстрелов вы были с Ольгой Каменевой в своей комнате?
— Совершенно верно. Она это подтвердила. И не раз.
— Пойдемте дальше, — невозмутимо продолжал следователь. — Сколько времени прошло между первым и вторым выстрелами?
— Я же говорил. Полминуты, не менее.
— И сразу после второго выстрела вы вбежали в комнату родителей. Один или с Ольгой?
— Один.
— Дверь в их спальню была открыта или закрыта?
— Закрыта.
— Это вы хорошо помните?
— Отлично помню, — заверил Борис.
— Ну что ж, так и запишем, — спокойно сказал следователь, занося показания в протокол: — «Дверь в спальню родителей была закрыта…» Вы говорите, что ружье лежало на кровати отца?
— Да, на одеяле. По-моему, между ног…
— Точно на одеяле?
— Точно, — кивнул Ветров. — Потому что, когда я сдернул с него одеяло, ружье упало на пол.
Владимир Георгиевич записал в протокол и это показание.
— Пожалуйста, прочтите и распишитесь, — попросил он. — На каждой странице.
Ветров внимательно прочитал протокол, расписался.
«Волнуется. Не то что прежде, — констатировал Гольст. — Вон как рука дрожит». Он взял протокол. Помолчал.
Ветров сидел прямо, выжидательно глядя на следователя. Пауза его тяготила, что также не ускользнуло от внимания Гольста. Потянув еще некоторое время, Владимир Георгиевич спросил:
— Борис Александрович, вы считаете себя умным человеком, не так ли?
— В общем, не дураком, — ответил Ветров осторожно.
— И в институте о вас отзываются как о способном студенте, который мыслит логически, быстро схватывает материал, проявляет недюжинные научные способности…
— Приятно слышать, — усмехнулся Ветров. — Кто же так охарактеризовал меня?
— В частности, проректор.
— Петряков?
— Он самый. Таким образом, я могу апеллировать к перечисленным вашим качествам — уму, логике, умению мыслить аналитически?
— Как вам будет угодно, — чуть наклонил голову Ветров.
— Вы учитесь на врача, — продолжал Гольст. — А врачи, как известно, должны опираться на объективные, фактические данные… Вог, ознакомьтесь, пожалуйста, с последними показаниями вашей жены.
Он дал Ветрову прочесть протокол допроса Каменевой — то место, где она говорила, что Борис не был с ней в одной комнате, когда прозвучали выстрелы.
Следователь внимательно наблюдал за выражением лица допрашиваемого.
Оно, увы, было бесстрастным.
— Так я и предполагал, — Ветров усмехнулся. — Мелкая низкая месть! О женщины! — воскликнул он патетически и, прижав руку к груди, признался доверительно: — Конечно, в семейной жизни я вел себя не совсем безупречно.
Но из-за этого сводить со мной счеты подобным образом!.. — он покачал головой.
— Вы хотите сказать, что Каменева сказала неправду? — уточнил следователь.
— Ложь чистейшей воды! — возмущенно произнес Ветров. — Она не раз грозила мне. Каждая женщина по натуре собственница. Мужчина для нее что вещь, должен принадлежать ей весь полностью, без остатка. Поверьте, она както даже пыталась отравить меня. Снотворным. И вот, докатилась…
«На что он рассчитывает? — думал Гольст. — Надеется, что я поверю ему, или просто выигрывает время для подготовки к обороне? Нет, пора кончать игру в кошки-мышки».
— Во-первых, не она пыталась отравить вас, — жестко произнес следователь, — а вы чуть не довели ее до самоубийства. Более того, Ольга уже выпила смертельную дозу люминала, но вы испугались и промыли ей желудок. Даже «Скорую» вызвали, но, когда приехали врачи, вы сказали, что сами справитесь с мнимым сердечным приступом жены.
Об этом есть соответствующие показания Каменевой, — Гольст положил руку на папку с делом. — А также врача «Скорой помощи». Зачитать?
— Нет, — глухо ответил Ветров.
— Дальше. Выстрелы в спальне ваших родителей были произведены с интервалом в 3 — 4 секунды, а не через полминуты, как вы утверждаете.
Следователь зачитал показания Бобринских и Цыплаковых.
— Ну и что? — хмуро заметил Борис.
— А то, что ваши родители были убиты.
Гольст дал Ветрову прочесть заключение повторной судебно-медицинской и баллистической экспертиз. Тот знакомился с документами долго, несколько раз перечитывал отдельные места, видимо лихорадочно думая, как устранить противоречия между бесспорными фактами и своими прежними показаниями. Владимир Георгиевич терпеливо ждал. Наконец Ветров кончил читать.
— Что скажете? — спросил следователь.
— Ничего, — сквозь зубы процедил Ветров. — Вы хотите заманить меня в ловушку. Уверяю вас — не выйдет!
— Вы сами себя загнали в ловушку, — спокойно сказал Гольст. — Совершая преступление, вы допустили массу ошибок. А затем усугубили их своими показаниями. Во-первых, вы сказали, что ружье лежало на одеяле, а оно не могло там лежать. Во-вторых, стреляя в отца, вы перепутали спусковые крючки…
— Как? — вырвалось у Ветрова. Но он тут же осекся.
«Не выдержал», — отметил Гольст.
Однако Ветров попытался исправить впечатление от своего неосторожного восклицания.
— Я… Я хочу сказать, при чем здесь крючки? И вообще я при чем?..
— Готовясь к убийству, вернее, к инсценировке самоубийства отца, вы привязали веревку к левому спусковому крючку, а выстрел произвели из правого ствола. Патроны были одного калибра, но разной маркировки. Состав вещества, из которого сделана дробь, различен. Можете ознакомиться с заключением.
— Это меня не интересует, — холодно произнес Ветров.
— Следующая ошибка. Вы утверждаете, что дверь в спальню родителей была закрыта. Но в момент выстрелов она была открыта.
— Какое это имеет значение?
— Имеет. На внешней стороне обнаружены брызги крови вашего отца.
Это обстоятельство следователь выяснил в самое последнее время, когда производил обыск на даче и допросил Бобринскую. Она-то и вспомнила про кровь. Соответствующие исследования подтвердили это.
— Вы отлично помните, — продолжал Гольст, — что дверь открывается вовнутрь спальни. Внешняя сторона двери в открытом положении как раз обращена к кровати, на которой лежал ваш отец. Если бы выстрел был произведен при закрытой двери, то кровь попала бы на внутреннюю сторону. Что вы на это скажете?
Ветров молчал. Минуту, другую, третью…
— Я вижу, сказать вам нечего, — констатировал Владимир Георгиевич.
— Значит, я ошибся, — неожиданно со спокойной дерзостью заявил Ветров.
— Дверь действительно была открыта, когда я вбежал в спальню родителей. Но я был в таком состоянии… Не удивительно, что забыл…
«Ну и наглец!» — чуть не вырвалось у Гольста.
Он, ни слова не говоря, перекрутил пленку на магнитофоне, нашел нужное место.
«Дверь в их спальню была открыта или закрыта?» — раздался голос самого следователя.
«Закрыта», — прозвучал ответ Ветрова.
«Это вы хорошо помните?»
«Отлично помню!»
— Странное выпадение памяти, — заметил Гольст. — А о том, что на вашей майке и трусах были брызги крови, которые заметила при стирке Ольга, вы тоже забыли?
— Я мог нечаянно запачкаться, когда сдернул с отца одеяло, — парировал Ветров.
— Где вы стояли, когда сдергивали одеяло? — спросил Гольст.
— В ногах у отца.
— В какую сторону вы потянули одеяло?
Ветров задумался. Вероятно, почувствовал подвох в вопросе.
— Прошу вас ответить, — строго сказал Гольст.
— Ну, потянул на себя…
— На этот раз память вас не подводит?
— Нет, — не очень уверенно ответил Ветров.
Владимир Георгиевич нашел в деле фотографию места происшествия, ткнул в нее пальцем:
— Видите, ноги вашего отца торчат из-под одеяла. Выходит, что одеяло вы не трогали, Борис Александрович…
Ветров молчал.
Гольст закрыл папку.
— Я думаю, фактов достаточно, — спокойно сказал он. — Вы запутались.
— Вовсе нет! — Ветров вскочил со стула. — Все, что вы говорили и пытались доказать, — сущая ерунда! Я могу эти же факты истолковать по-другому!
Да, да! И не думайте, что напали на сосунка! — он распалялся все больше.
— Уверяю вас, я так не думаю, — не повышая голоса, ответил следователь.
— Вы тщательно готовились к преступлению. Все использовали. Мнимую распущенность вашей сестры, мнимую шизофрению отца… Вы даже изучали книги по криминалистике и другую юридическую литературу. Я ознакомился с ней у вас дома. В частности, с уголовно-процессуальным кодексом, что стоит в книжном шкафу. Он заложен на той странице, где говорится о прекращении уголовного дела. Кстати, день, когда дело о гибели ваших родителей было прекращено, вы пышно отметили в ресторане со своим другом Полонским. Не так ли?
— Не помню, — буркнул Ветров.
— Зато это хорошо помнит ваша знакомая, Стелла Виноградова. Вы тогда говорили, что теперь у вас в жизни есть все: деньги и свобода.
— Мало ли что можно наболтать, будучи под градусом. Знаете, если цепляться к словам…
— Слова словам рознь, — заметил следователь. — В тот же вечер той же Виноградовой вы заявили, что убийца часто попадается потому, что, совершив одно преступление, боится совершить другое. А жене как-то ттризнались, — Гольст открыл дело на нужном месте и процитировал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
Люк находился на веранде и не был виден из комнаты Бориса.
— Уверяю, я совершенно не причастен к гибели сестры, — закончил он. — И вообще подумайте, зачем мне было ее убивать? С какой целью?
— С той же, с какой и родителей, — сказал следователь.
— Да вы что! — не выдержал обвиняемый. — Я зверь, что ли?!
— Как это у Шекспира, помните?
«Лей кровь и попирай закон», — процитировал Владимир Георгиевич выписку из дневника Ветрова.
Это был пробный камень, и он, кажется, попал в цель. Борис посмотрел на Гольста с испугом.
— Но при чем здесь Шекспир? — еле выдавил он из себя.
— Вам же нравятся сильные личности, не так ли? — спокойно спросил следователь. — «Убийство — это объективный акт, и смерть не различает, кто прав, кто виноват», — снова процитировал Владимир Георгиевич из тетради, найденной в сарае в Быстрице.
— Не знаю, о чем вы говорите, — раздраженно пожал плечами Ветров.
Но было видно, что он отлично знал.
Догадался, что его дневник побывал в руках следователя. По залегшей складке на лбу Ветрова Гольст понял: Борис лихорадочно соображает, какая информация из его личных, интимных записей может быть использована против него. «Пусть, пусть соображает, — подумал следователь. — Теперь уж, кажется, он выбит из колеи».
— Хорошо, поговорим о другом, — продолжал Гольст. — Вы ездили в конце июля в Москву?
— Ездил, — ответил Ветров, подозрительно глянув на следователя.
— Зачем?
— По личным делам.
— Поделитесь, пожалуйста.
— Это не представляет для вас никакого интереса.
— Почему же? — возразил Гольст. — Как раз очень интересно.
— Ну, если вы настаиваете… — пожал плечами Ветров. — Там у меня была девушка.
— Невеста, хотите сказать? — поправил Владимир Георгиевич.
— Вроде.
— Вы любили ее?
— Не любил — не ездил бы.
— Любили бескорыстно?
— Нет, — разозлился Борис. — Хотел жениться, обобрать и бросить! Как те брачные аферисты, о которых пишут в судебных фельетонах в газетах, — съязвил он.
— Я вас серьезно спрашиваю, — спокойно сказал Гольст.
— Извините, но вопрос ваш бестактный, — Ветров обиделся.
— Увы, такая у нас работа. Приходится порой задавать вопросы и похлеще.
— Понимаю, — примирительно сказал Борис. — Но подобный, мне кажется, не к месту.
«Ишь, задело, — подумал Гольст. — Очень хорошо, пусть беспокоится», — и продолжал:
— А теперь давайте вспомним о событии в ночь на цервое сентября у вас на даче.
— Пожалуйста, я готов, — поспешно согласился Борис. Даже слишком поспешно.
— Расскажите, что вы делали вечером, перед тем, как услышали выстрелы в комнате родителей, и что было дальше. Вопрос ясен?
— Вполне.
Ветров повторил то, что уже говорил раньше.
— Я хочу уточнить кое-какие детали, — сказал Гольст. — Значит, в момент выстрелов вы были с Ольгой Каменевой в своей комнате?
— Совершенно верно. Она это подтвердила. И не раз.
— Пойдемте дальше, — невозмутимо продолжал следователь. — Сколько времени прошло между первым и вторым выстрелами?
— Я же говорил. Полминуты, не менее.
— И сразу после второго выстрела вы вбежали в комнату родителей. Один или с Ольгой?
— Один.
— Дверь в их спальню была открыта или закрыта?
— Закрыта.
— Это вы хорошо помните?
— Отлично помню, — заверил Борис.
— Ну что ж, так и запишем, — спокойно сказал следователь, занося показания в протокол: — «Дверь в спальню родителей была закрыта…» Вы говорите, что ружье лежало на кровати отца?
— Да, на одеяле. По-моему, между ног…
— Точно на одеяле?
— Точно, — кивнул Ветров. — Потому что, когда я сдернул с него одеяло, ружье упало на пол.
Владимир Георгиевич записал в протокол и это показание.
— Пожалуйста, прочтите и распишитесь, — попросил он. — На каждой странице.
Ветров внимательно прочитал протокол, расписался.
«Волнуется. Не то что прежде, — констатировал Гольст. — Вон как рука дрожит». Он взял протокол. Помолчал.
Ветров сидел прямо, выжидательно глядя на следователя. Пауза его тяготила, что также не ускользнуло от внимания Гольста. Потянув еще некоторое время, Владимир Георгиевич спросил:
— Борис Александрович, вы считаете себя умным человеком, не так ли?
— В общем, не дураком, — ответил Ветров осторожно.
— И в институте о вас отзываются как о способном студенте, который мыслит логически, быстро схватывает материал, проявляет недюжинные научные способности…
— Приятно слышать, — усмехнулся Ветров. — Кто же так охарактеризовал меня?
— В частности, проректор.
— Петряков?
— Он самый. Таким образом, я могу апеллировать к перечисленным вашим качествам — уму, логике, умению мыслить аналитически?
— Как вам будет угодно, — чуть наклонил голову Ветров.
— Вы учитесь на врача, — продолжал Гольст. — А врачи, как известно, должны опираться на объективные, фактические данные… Вог, ознакомьтесь, пожалуйста, с последними показаниями вашей жены.
Он дал Ветрову прочесть протокол допроса Каменевой — то место, где она говорила, что Борис не был с ней в одной комнате, когда прозвучали выстрелы.
Следователь внимательно наблюдал за выражением лица допрашиваемого.
Оно, увы, было бесстрастным.
— Так я и предполагал, — Ветров усмехнулся. — Мелкая низкая месть! О женщины! — воскликнул он патетически и, прижав руку к груди, признался доверительно: — Конечно, в семейной жизни я вел себя не совсем безупречно.
Но из-за этого сводить со мной счеты подобным образом!.. — он покачал головой.
— Вы хотите сказать, что Каменева сказала неправду? — уточнил следователь.
— Ложь чистейшей воды! — возмущенно произнес Ветров. — Она не раз грозила мне. Каждая женщина по натуре собственница. Мужчина для нее что вещь, должен принадлежать ей весь полностью, без остатка. Поверьте, она както даже пыталась отравить меня. Снотворным. И вот, докатилась…
«На что он рассчитывает? — думал Гольст. — Надеется, что я поверю ему, или просто выигрывает время для подготовки к обороне? Нет, пора кончать игру в кошки-мышки».
— Во-первых, не она пыталась отравить вас, — жестко произнес следователь, — а вы чуть не довели ее до самоубийства. Более того, Ольга уже выпила смертельную дозу люминала, но вы испугались и промыли ей желудок. Даже «Скорую» вызвали, но, когда приехали врачи, вы сказали, что сами справитесь с мнимым сердечным приступом жены.
Об этом есть соответствующие показания Каменевой, — Гольст положил руку на папку с делом. — А также врача «Скорой помощи». Зачитать?
— Нет, — глухо ответил Ветров.
— Дальше. Выстрелы в спальне ваших родителей были произведены с интервалом в 3 — 4 секунды, а не через полминуты, как вы утверждаете.
Следователь зачитал показания Бобринских и Цыплаковых.
— Ну и что? — хмуро заметил Борис.
— А то, что ваши родители были убиты.
Гольст дал Ветрову прочесть заключение повторной судебно-медицинской и баллистической экспертиз. Тот знакомился с документами долго, несколько раз перечитывал отдельные места, видимо лихорадочно думая, как устранить противоречия между бесспорными фактами и своими прежними показаниями. Владимир Георгиевич терпеливо ждал. Наконец Ветров кончил читать.
— Что скажете? — спросил следователь.
— Ничего, — сквозь зубы процедил Ветров. — Вы хотите заманить меня в ловушку. Уверяю вас — не выйдет!
— Вы сами себя загнали в ловушку, — спокойно сказал Гольст. — Совершая преступление, вы допустили массу ошибок. А затем усугубили их своими показаниями. Во-первых, вы сказали, что ружье лежало на одеяле, а оно не могло там лежать. Во-вторых, стреляя в отца, вы перепутали спусковые крючки…
— Как? — вырвалось у Ветрова. Но он тут же осекся.
«Не выдержал», — отметил Гольст.
Однако Ветров попытался исправить впечатление от своего неосторожного восклицания.
— Я… Я хочу сказать, при чем здесь крючки? И вообще я при чем?..
— Готовясь к убийству, вернее, к инсценировке самоубийства отца, вы привязали веревку к левому спусковому крючку, а выстрел произвели из правого ствола. Патроны были одного калибра, но разной маркировки. Состав вещества, из которого сделана дробь, различен. Можете ознакомиться с заключением.
— Это меня не интересует, — холодно произнес Ветров.
— Следующая ошибка. Вы утверждаете, что дверь в спальню родителей была закрыта. Но в момент выстрелов она была открыта.
— Какое это имеет значение?
— Имеет. На внешней стороне обнаружены брызги крови вашего отца.
Это обстоятельство следователь выяснил в самое последнее время, когда производил обыск на даче и допросил Бобринскую. Она-то и вспомнила про кровь. Соответствующие исследования подтвердили это.
— Вы отлично помните, — продолжал Гольст, — что дверь открывается вовнутрь спальни. Внешняя сторона двери в открытом положении как раз обращена к кровати, на которой лежал ваш отец. Если бы выстрел был произведен при закрытой двери, то кровь попала бы на внутреннюю сторону. Что вы на это скажете?
Ветров молчал. Минуту, другую, третью…
— Я вижу, сказать вам нечего, — констатировал Владимир Георгиевич.
— Значит, я ошибся, — неожиданно со спокойной дерзостью заявил Ветров.
— Дверь действительно была открыта, когда я вбежал в спальню родителей. Но я был в таком состоянии… Не удивительно, что забыл…
«Ну и наглец!» — чуть не вырвалось у Гольста.
Он, ни слова не говоря, перекрутил пленку на магнитофоне, нашел нужное место.
«Дверь в их спальню была открыта или закрыта?» — раздался голос самого следователя.
«Закрыта», — прозвучал ответ Ветрова.
«Это вы хорошо помните?»
«Отлично помню!»
— Странное выпадение памяти, — заметил Гольст. — А о том, что на вашей майке и трусах были брызги крови, которые заметила при стирке Ольга, вы тоже забыли?
— Я мог нечаянно запачкаться, когда сдернул с отца одеяло, — парировал Ветров.
— Где вы стояли, когда сдергивали одеяло? — спросил Гольст.
— В ногах у отца.
— В какую сторону вы потянули одеяло?
Ветров задумался. Вероятно, почувствовал подвох в вопросе.
— Прошу вас ответить, — строго сказал Гольст.
— Ну, потянул на себя…
— На этот раз память вас не подводит?
— Нет, — не очень уверенно ответил Ветров.
Владимир Георгиевич нашел в деле фотографию места происшествия, ткнул в нее пальцем:
— Видите, ноги вашего отца торчат из-под одеяла. Выходит, что одеяло вы не трогали, Борис Александрович…
Ветров молчал.
Гольст закрыл папку.
— Я думаю, фактов достаточно, — спокойно сказал он. — Вы запутались.
— Вовсе нет! — Ветров вскочил со стула. — Все, что вы говорили и пытались доказать, — сущая ерунда! Я могу эти же факты истолковать по-другому!
Да, да! И не думайте, что напали на сосунка! — он распалялся все больше.
— Уверяю вас, я так не думаю, — не повышая голоса, ответил следователь.
— Вы тщательно готовились к преступлению. Все использовали. Мнимую распущенность вашей сестры, мнимую шизофрению отца… Вы даже изучали книги по криминалистике и другую юридическую литературу. Я ознакомился с ней у вас дома. В частности, с уголовно-процессуальным кодексом, что стоит в книжном шкафу. Он заложен на той странице, где говорится о прекращении уголовного дела. Кстати, день, когда дело о гибели ваших родителей было прекращено, вы пышно отметили в ресторане со своим другом Полонским. Не так ли?
— Не помню, — буркнул Ветров.
— Зато это хорошо помнит ваша знакомая, Стелла Виноградова. Вы тогда говорили, что теперь у вас в жизни есть все: деньги и свобода.
— Мало ли что можно наболтать, будучи под градусом. Знаете, если цепляться к словам…
— Слова словам рознь, — заметил следователь. — В тот же вечер той же Виноградовой вы заявили, что убийца часто попадается потому, что, совершив одно преступление, боится совершить другое. А жене как-то ттризнались, — Гольст открыл дело на нужном месте и процитировал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15