Но Гертруда не из таких, кто держит что-то на себе, будь то хоть резинки для чулок. За минимум времени она становится похожа на лысину Юла Бриннера, словом, готова для всего - ничего в карманах, ничего в руках!
У этой девочки одна склонность: она рассматривает потолок в комнатах...
Я уже готовлюсь исполнить Турецкий марш, но не Моцарта и не на струнах, и весь в порыве, как молодой олень, седлая нежную темноглазую самочку, как вдруг неловким движением локтя смахиваю на пол ее журнал "Сине-Альков". Не знаю, поверите ли вы мне? Я лично себе верю. Во всяком случае, верю в то, что вижу. Журнал нечаянно раскрывается на страницах, посвященных Фреду Лавми. Перед моими глазами вновь появляется фотография семьи кинозвезды, и, несмотря на обстоятельства, которые в принципе должны приковывать мое внимание к изображению столь же красивому, но менее статичному, я бросаю последний взгляд на застывший портрет. И тут, дорогие друзья, во мне происходит любопытный феномен децентрализации.
Вместо того чтобы разыгрывать из себя одного трех бенгальских тигров, я вдруг выпрыгиваю из постели и запрыгиваю в штаны. Я облачаюсь так стремительно, что партнерша не успевает спикировать с седьмого неба, где она находилась в свободном полете.
- Извините меня, Мелания! - бормочу я, в спешке натягивая башмаки. Нам придется отложить переговоры на будущее. Я только что вспомнил, что забыл выключить газ на плите! А у меня впечатление, что на огне осталась кастрюлька с молоком. Чтобы отсюда выйти, не потеряетесь, если будете следовать стрелке на стене - это внизу, и там написано! Мои лучшие пожелания младшему бригадиру и всей жандармерии, я уверен, он получит повышение по службе в самое ближайшее время...
Говоря все это, я спешно накручиваю галстук и завязываю шнурки.
Несчастная Пульхерия сидит с разинутым ртом, не понимая, что происходит. Вы, очевидно, думаете, я веду себя как последняя скотина, и на этот раз совершенно правы. Но я не могу сейчас посвящать себя Венере, как говорят ненормальные, те, кто на старости лет считает любовь жертвой, после того как провели жизнь в дебошах и пьянках.
Извините, ничего не хочу вам объяснять, поскольку я могу вообще-то ошибаться, но в данном (несостоявшемся) случае вы, как народ смелый и честный, не преминете лишний раз напомнить мне, что я негодяй.
Одним словом, бросив в сомнительном заведении свою младшую бригадиршу, я давлю на газ в направлении Мезон-Лафит с такой прытью, что подобная скорость вызывает желание у жандармов вынуть свои блокноты даже из самых глубоких карманов.
Глава 11
Прежде чем кинуться рысью в аллеи парка, я позволяю себе сделать передышку у конторы агентства "Вамдам-Жилье".
Господин сын находится при исполнении в неизменных домашних тапочках в стиле Великих эпох. Убывающий день заставил его повернуть выключатель, и в свете зеленого абажура настольной лампы он похож на селедку, предпринявшую беспосадочный переход через Сахару.
- Уже! - подпрыгивает он от неожиданности. - Однако вы быстро работаете... Я немного удивлен его репликой.
- Что вы имеете в виду?
- Полагаю, что вам передали мое послание, нет? Минут десять назад я звонил по вашим многочисленным телефонам и просил...
Мне приходится прервать его красноречие:
- Я заехал случайно! Что нового?
- Приходила мадемуазель...
- Няня?
- Да. Спрашивала вас. Я ей объяснил, что вы поехали к клиенту и...
- Что она сказала?
- Она была в некотором удивлении. Сказала, что ждала вас на улице у дома...
Я не оставляю шансов господину в сафьяновых тапочках закончить фразу и выбегаю из конторы, давая таким образом ему полную свободу сообразить, в какой момент жизни закрыть рот. Вскочив в седло своего скакуна, я, несмотря на ограничение скорости, несусь во весь опор. По дороге чуть не сбиваю пожилую даму, садовника и продавца газет на велосипеде. Последний покрывает меня такими словами, что, будь они напечатаны в словаре "Ларусс", наверняка возникли бы разночтения. Я останавливаюсь. Газетчик воображает, что я иду начистить ему физиономию, и храбро засучивает рукава.
- У вас есть "Сине-Альков"? - спрашиваю я.
Поверженный наповал моим вполне пацифистским вопросом, парень таращит глаза и тяжело дышит носом.
- Да-а-у...
- Дайте сюда!
Он лезет в сумку, закрепленную на багажнике велосипеда... Сую ему приличное вознаграждение и отваливаю, не ожидая сдачи.
Через несколько мгновений - кто это там названивает у двери дома графа де ля Гнилье? Ваш прекрасный Сан-Антонио!
Как и раньше, дверь открывает милая швейцарская няня... Однако одета она несколько по-другому... На ней серое платье, открытое спереди и застегивающееся сзади... Такого рода платья замечательно снимаются. Будто лущишь горох...
Она причесана под Жозефину (но жену не Наполеона, а римского императора Рекса), а ее макияж подписан нежными тонами Елены Рубинштейн, что, собственно, меня не удивляет.
Красавица встречает меня тем же оригинальным восклицанием, что и отпрыск Вамдам-Жилье.
- Уже!
- Видите ли, я не сижу без дела. Я вернулся в бюро сразу после вашего ухода... Вы хотели меня видеть?
Легкая романтичная улыбка появляется на ее лице, будто бы в наших отношениях наметились положительные сдвиги, поскольку она только что застрелила своего мужа.
- Да.
- Могу ли я знать...
Она смотрит на меня с видом заговорщика. Когда милая швейцарка смотрит на вас таким взглядом, то, скорее всего, она думает о вещах, очень далеких от использования энергии ветра в современном обществе.
- Вы недавно делали мне интересное предложение...
- Ночной Париж?
- Да.
- Но вы же отказались...
- Потому что обязана была вернуться пораньше из-за Джимми...
- Я думал, что еще одна женщина...
- Да, конечно, но она сидит с ним только несколько часов, так как замужем, а ее муж не хочет, чтобы она ночевала не дома...
- А теперь ее старика забрали на военную службу и у нее развязались руки? Она прыскает от смеха.
- О! Нет... Просто миссис Лавми скучает без ребенка и только что его забрала... Словом, я свободна до завтрашнего утра...
Я спешу вскочить на подножку чуть не ушедшего трамвая желания.
- Ба! И вы отдохнувшей головкой как следует подумали над моим предложением, милая моя жительница Цюриха, и решили, что, на худой конец, я мог бы быть вам вполне сносным сопровождающим?
- Точно!
- Так же точно, как вы согласны ехать со мной по пути великих королей?
- Да.
Мертвая листва шуршит в темноте. Нежный вечерний ветерок бодрит и меняет ход мыслей. Я вдруг ощущаю себя счастливым, раскрепощенным, радостным, шаловливым... А еще, только не говорите никому, - гордым за себя! Не настаивайте, все равно не скажу почему!
- Вы не думаете, что настал момент назвать мне свое имя?
- Эстелла!
- Потрясающе!
Смешно, правда? Пару часов назад я ставил тот же дурацкий вопрос другой девушке, и у меня была похожая реакция. Одним словом, хорошо, что можно всегда все начать сначала...
Как и все остальное, с девушками достаточно отработать в совершенстве один-единственный номер и записать его на мягком диске. В принципе это как кухня: один и тот же рецепт может доставить удовольствие массе людей...
- Только возьму сумочку, и я в ваших руках! - убедительно говорит она, бросаясь обратно к дому доблестного графа де ля Гнилье.
Я смотрю на то, как она удаляется, такая великолепная, воздушная, легкая в туманном облачке среди красивых деревьев. А над домом висит золотая пудра. И вечерний воздух пахнет осенью. Завораживающий запах гумуса в своем полном великолепии...
Признаться, я немножко сбит с толку разворачивающимися событиями. Хотя, если честно, говоря между нами и тем фонарным столбом, я был уверен, что нянечка проявится. Конечно, может, не так быстро, о чем я где-то даже сожалею...
Машинально переставляя ноги, иду ей навстречу по дорожке и думаю: она (дорожка) видела те времена, когда овес был главным горючим транспортных средств. Появляется Эстелла. Она накинула пальто на плечи... Драповое пальто со стоячим меховым воротником, очень шикарно и очень элегантно. Просто полная противоположность малышке Гортензии, с которой я встречался пару часов назад. С такой женщиной не зазорно показаться на люди. Другие мужчины будут стоять, открыв рот, выпучив глаза и пуская слюни от того, что вы пройдете с таким существом по улице под руку.
- Вы были в доме одна? - спрашиваю я, когда она подходит ближе.
- Да, - отвечает она просто, - почему вы спрашиваете?
- Мне кажется, вы забыли погасить свет в доме, нет? Видите, там блестит между деревьями... Она пожимает плечами.
- Не люблю возвращаться в темный дом. Почему-то очень боюсь... И из-за этого так грустно...
Я не настаиваю и веду ее к своей тележке. Она садится. Когда я устраиваюсь за рулем, она спрашивает:
- Это ваша машина?
- Конечно...
- Скажите, у вас хорошее место у старого хозяина агентства?
- Неплохое... Но машину я получил в наследство от своих прапрародителей...
Ей хватает такта засмеяться на глупую шутку. Затем, быстро становясь серьезной, она замечает:
- Никогда бы не подумала, что ваш хозяин такой жалкий старикашка.
- Нельзя доверяться первым ощущениям, дорогая Эстелла.
- Это правда, но его офис похож на деревенскую контору, где все пришло в упадок...
Я спешу подзолотить герб папаши Вамдам-Жилье.
- Вы ошибаетесь. Хозяин - старый закоренелый холостяк, но его дело процветает. Он управляет восемьюдесятью процентами участков района Мезон-Лафит... Огромные деньги.
Хватит об этом, но я вижу, что под милой крышкой красивого ребенка продолжает булькать.
Я спрашиваю себя, не была ли она встревожена моим появлением в замке и не вытащила ли меня сегодня специально, чтобы разнюхать, кто я и чем занимаюсь на самом деле. Она логична, очень спокойна и хладнокровна, птичка моя. Когда ситуация показалась странной, она, не раздумывая, решила ее для себя прояснить.
- Вы давно покинули Швейцарию?
- Уже несколько лет...
- И вот так взяли и поехали в Штаты?
- Я была стюардессой. Америка мне понравилась. Обслуга там оплачивается очень хорошо, и я подумала, что, работая няней с ребенком, заработаю в три раза больше, чем советуя пассажирам пристегнуть ремни перед взлетом.
- Вы, наверное, очень любите деньги?
- А вы нет?
- Об этом я стараюсь не думать. У меня есть своя философия на этот счет: главное - не много, а чтобы их было достаточно, понимаете?
Мы въезжаем в Париж. От Дефанс я рву к площади Звезды, которая высоко сияет над нами в апофеозе света... (Хорошо сказано, гм?)
- Чего бы вам больше всего хотелось в Париже? - спрашиваю я, слегка отпуская педаль акселератора.
Всю дорогу не могу заставить себя перестать молча посмеиваться над несчастной женой младшего бригадира, брошенной мной в заведении, не имеющем ничего общего с ее высокими амбициями, соответствующими, как она мне сказала, высокому положению ее мужа.
- Все, что хотите...
- Что вы скажете, если мы пойдем в варьете? Затем поужинаем... Я знаю одно местечко, где подают всякие морепродукты, от которых пустил бы слюнки сам Нептун.
- Как хотите...
Мы идем в мюзик-холл. В "Олимпии" как раз выступают братья Бефстрогановы. Они поют в сопровождении телохранителей две нагремевшие вещи: "Вернувшись с лезвия серпа" и "Ах, как когда-то молотом меня".
Спектакль имеет огромный успех, особенно его высокое художественное наполнение. Сначала мы аплодируем поющему жонглеру, затем жонглирующему певцу, после него выступает дрессировщик микробов (у которого вместо хлыста тюбик с аспирином), и в конце первого отделения знаменитая Мартина Наплюйон, звезда эротико-афродизио-азиатских танцев, исполняет шепотом свои лучшие песенки, дабы никого не разбудить.
Эстелла очень довольна вечером. А я доволен Эстеллой, что говорит о нашей природной вежливости, конечно. Если бы я не сдерживался, давно бы слазил ей пальцами за обшивку, но предпочитаю раскрыть мощь своих батарей, когда будем поближе к делу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21