— Цинандали!
— Гурджани!
— Целикоури!
— Тибаани!
— Хванчкара!
— Саперави!
— Мцване!
Но покупали почти только одни приезжие. Может быть, у всех местных было дома свое вино, а может, они предпочитали покупать в государственных магазинах.
С удовольствием наблюдая весь этот пестрый базар, вслушиваясь в жизнерадостную, непонятную речь, шел сквозь толпу человек высокого роста в рубашке-сеточке, соломенной шляпе и с небольшой, но тяжелой сумкой — приезжий, не успевший еще устроиться в гостинице. Он часто моргал — глаза его не привыкли к яркому свету и слезились.
Человек проследовал мимо торговца деревянными игрушками — вместо обычных сосок тот продавал устройства, похожие на трубки, в головку которых можно было вложить что-нибудь сладкое, — и вошел в застекленную будку телефона-автомата. Он достал записную книжку и набрал какой-то номер.
— Да! — ответил молодой женский голос.
— Попросите, пожалуйста, Анзара Агулию.
— Извините, но кто его спрашивает? — Голос был очень милый. Наверно дочка, — подумал мужчина.
— Один его коллега из Риги.
— Товарища Агулии нет дома. Вы могли бы…
— Извините… Я говорю с его дочерью?
— Нет.
— Нана?
— Нет, хозяева ушли, я домработница.
— Не могли бы вы дать мне номер его рабочего телефона. Я пробовал звонить, но телефон изменился, а нового я…
— Товарищ Агулия будет дома самое позднее через полчаса. Вы можете подождать его у нас. Вы знаете наш адрес?
— Да.
— Значит, я вас жду.
— Благодарю за любезность. Но я лучше осмотрю пока город и позвоню попозже.
— Как хотите. До свидания.
— До свидания.
Ромуальд Сашко решил дойти до моря. Он свернул в ближайший переулок и остановился у дома, над порталом которого развевался красный флаг с белым полумесяцем и звездой — это было турецкое представительство.
Ромуальд Сашко взял сумку в другую руку и пошел дальше. Вскоре он уже стоял на морском берегу, похожем на дамбу. Внизу, на каменистом пляже, на деревянных лежаках загорали отдыхающие в ярких купальных костюмах, дальше, справа, купались, а еще дальше, на огромных волноломах толпились одетые люди. Вокруг волноломов по мелководью бродили мужчины и мальчишки, жестикулируя и громко перекликаясь. Рубашками и обрывками сетей они ловили мелкую рыбешку, похожую на кильку, и ссыпали ее в ведра на засол.
Это была хамса — устойчивый морской ветер пригнал ее к берегу. Казалось, что под водой колышется серая вуаль — рыбешки шли плотно одна к другой, стаи их были огромны и все время меняли форму, превращаясь то в цепеллин, то в огромного спрута с растопыренными шупальцами. Вслед за хамсой шла ставрида и скумбрия. Скумбрия плыла небольшими дисциплинированными эскадрами. Прицелившись, они молниеносно устремлялись на большое стадо хамсы, отделяли от него двадцать-тридцать рыбешек, и через несколько секунд от них оставалась одна чешуя, а эскадра выстраивалась для нового нападения.
Вплотную друг к другу — как в трамвае — на волнорезах стояли рыболовы с примитивной снастью — должно быть, большинство из них удило лишь в эти редкие, но благословенные невероятно богатым уловом дни. Когда стадо хамсы подходило к самому берегу, они черпали рыбешку шапками и ссыпали себе под ноги, прямо на бетон, где она моментально погибала от жары. Это была наживка. Дохлую или высохшую рыбку насаживали на большие крючки. Почти сразу за заметом следовала подсечка, и какая-нибудь ставрида или скумбрия уже билась в руках рыбака — родственники тунца заглатывали все, что двигалось вне стада.
Улов уносили в высоких двуручных корзинах из неокоренных прутьев и часа через два уже предлагали на базаре жареную или копченую рыбу.
Город понравился Ромуальду своей необычностью, все, что происходило вокруг, он воспринимал как театральный спектакль. Здесь цивилизация еще не успела обкатать людей, как морскую гальку.
Почему бы мне не купить дом, подумал он. Экзотики мне тут хватит еще на много лет. За это время дома поднимутся в цене — люди сыты и одеты, скоро их мысли целиком переключатся на автомашины и дачи, — и если экзотика мне надоест, я смогу выгодно продать дом и вернуться в Ригу. Тут никто не станет ни считать мои деньги, ни спрашивать, откуда они — Анзор Агулия имеет немалый вес, может быть, теперь его даже повысили в чине, а местные перед большим начальством прямо-таки преклоняются. Да, почему бы мне не купить себе дом здесь, почему бы не проводить свои дни в достатке и покое. Найду себе какое-нибудь занятие для развлечения и — баста. Например, займусь фотографией. Увлекусь, стану посылать снимки на выставки, может, даже прославлюсь. Достаточно я надрывался, себя не жалел!
Так размышляя, Ромуальд подошел к легкому фанерному павильону с террасой, увитой диким виноградом. Из павильона плыл запах жареной баранины.
За павильоном был телефон-автомат. Ромуальд нашел двухкопеечную монетку. В квартире Анзора Агулии ему ответил тот же приятный женский голос:
— Коллега из Риги?
— Да, я…
— Товарища Агулии еще нет, но вы могли бы помочь мне скоротать время… У нас в холодильнике прекрасное вино…
— Я подумаю. До свидания.
— До свидания.
Заманчивое предложение, черт возьми! Домработница… Интересно, жена Агулии ничего не подозревает? Конечно, она уже старая, может, просто не хочет ни подозревать, ни видеть. Домработница… Узнать бы, сколько он платит ей в месяц. Надо будет и мне взять домработницу, раз уж здесь такая мода. Ей-богу, нечего мчаться обратно в Ригу, надо только снабдить мальчика деньгами, чтобы он «унаследовал» за семь кусков этот второй этаж. Все ему останется. Хорошо еще, что есть кому оставить. Только надо нажать на него, чтоб закончил институт — теперь без бумажки никем не станешь.
Запах жареного мяса заманил его на террасу. У входа он еще колебался. Может, пойти к этой домработнице? И все же он решил не идти. Может, Агулия разозлится, увидев их наедине — южане горячие, ревнивые. А сейчас гораздо важнее завоевать благосклонность Агулии, чем его домработницы, хотя, конечно, со временем обстоятельства изменятся, если он здесь приживется.
В павильоне работал мужчина «усатый, в черном жилете. Он был здесь один, но все успевал. Работал, как эквилибрист. Казалось, одной рукой он откупоривает винную бутылку и подает рюмки, другой чистит огурцы и режет помидоры» салат приготовлялся прямо на глазах у клиента, — третьей принимает деньги, а четвертой переворачивает шампуры с шашлыком, который скворчит позади него на сковородке. Кроме того, он успевает еще нарезать лук, опрыскать его винным уксусом, погасить огонек, пробравшийся в жаровню, присыпать салат измельченной петрушкой, смолоть перец, положить шашлык на тарелку, выдавить на него сок из граната, выругать собиральщицу посуды за то, что она медленно двигается, и пожелать гостям хорошего здоровья и аппетита.
Ромуальд заказал полбутылки вина, шашлык и салат. За тарелками он ходил дважды, так как не хотел оставлять сумку у стола.
Шашлык был такой, каким и должен быть — мягкий и сочный. Ромуальд не помнил, когда в последний раз он ел с таким удовольствием. Сколько лет прошло с тех пор и где это было? Нет, не вспомнить… Никак не вспомнить… Теперь он часто будет так есть, он будет приходить сюда обедать. Ни на какую должность его теперь не поставят, да ему и не надо. Он станет наслаждаться жизнью. К черту все президиумы и собрания! К черту подчиненных! Он уже насмотрелся на склоненные головы. С него хватит!
Он точно знал, что купит здесь дом.
Вино проникало в голову медленно и осторожно, словно боясь оступиться.
Интересно, сколько здесь можно запросить за грамм золота? Наверно, надо просить десять, а там будет видно. Продать какой килограмм, а за следующий просить уже больше. А он, дурак, хотел отдать Крысе по шести!
Утерев салфеткой рот и поклонившись хозяину, Ромуальд Сашко пошел звонить.
— Да, — опять ответил ему приятный женский голос. — Товарищ из Риги? Анзор Агулия дома, но позвать я его не могу, так как он как раз в ванной. Да, я рассказала ему о вас, он был очень рад и наказал, чтобы вы сейчас же ехали сюда. До свидания!
— До свидания!
— Ясное дело, он рад меня видеть! — пробурчал Ромуальд про себя. — Набьет себе карманы за мой счет!
Это была ирония судьбы — то, что женщина с приятным голосом сказала о ванной. Анзор Агулия и вправду в тот момент собирался мыться — его гнали в тюремную баню. Уже месяц, как он был арестован, а в его квартире оперативная группа милиции устроила засаду. Женщина с приятным голосом была капитан милиции Челидзе, и пение этой сирены заманило в ловушку уже не одного покупателя и продавца валюты.
Неделю назад паломничество в золотую Мекку прекратилось, и начальство решило снять засаду. Казалось, она потеряла смысл, потому что весь черный рынок гудел разговорами о трагическом конце Анзора Агулии. Авантюристов мучали жуткие опасения за собственную судьбу: должность у Анзора Агулии была такая, что он принадлежал чуть ли не к сонму богов. Если милиция рискнула арестовать такого человека, то что она сделает с рядовыми, у которых даже тылов никаких нет?
— Опечатаем квартиру, — сказал майор. Капитан Челидзе возразила, хотя дежурство в квартире Агулии было для нее сопряжено с немалыми трудностями: дважды в день она бегала домой кормить ребенка:
— Я надеюсь, что в других республиках ничего еще не знают…
— Ну, хорошо, еще неделю, — согласился наконец майор.
На четвертый день в квартиру Агулии пришел человек в пенсне, не выпускавший из рук тяжелую дорожную сумку.
— Мир вашему дому! — приветствовал Ромуальд Сашко капитана Челидзе, одетую в простенькое платьице.
Голос у нее гораздо красивее всего прочего, подумал Ромуальд. Может, Анзор действительно нанял ее только как кухарку или приходящую прислугу?
— Я умираю от жажды, как путник в пустыне, — сказал он.
— Кахетинское? — спросила Челидзе, доставая из буфета высокий хрустальный бокал.
— С удовольствием.
Вино было прозрачное и, казалось, даже искрилось. Последний бокал вина в его жизни…
17
Выкрашенный яркой краской домик спасательной службы, казалось, забрел в море и привстал на цыпочках. Впечатление возникало от того, что второй его этаж был значительно меньше первого и походил на вытянутую шею — в нем размещался наблюдательный пост, большие светлые окна смотрели на все четыре стороны.
Домик был построен на бетонных сваях, и в комнатах нижнего этажа было слышно, как под полом плещутся волны. К домику вели обычные деревянные мостки, к которым были привязаны весельная лодка, и катер, легкими своими очертаниями напоминавший чайку.
Суденышки терлись друг о друга боками, а то и стукались. Устроившись на носу катера, моторист — загорелый, голый до пояса парень — поднимал недлинный багор. Рядом стояло ведро — наверно, туда он бросал свой улов.
Хотя было лето и на пляже стояла толкотня и гам, как на бульваре в вечерний час, до мостков спасательной станции доносилось только:
— Срочное фото! Срочное фото! Кто желает срочное фото?
Фотограф, который вертелся возле сооружения, похожего на мольберт, где были выставлены образцы фотоснимков, имел на редкость зычный голос, выскакивавший из общего шумового фона, как стремительный хариус за комаром.
В передней комнате за столом сидела молоденькая медсестра и читала книжку. Видно было, что она загорела не хуже парня с катера и что под белым халатом на ней только цветастый купальничек.
Когда Алвис вошел, она запахнула полу халата, чтобы не слишком многое ему было видно, и положила книгу на стол. Все ее существо дышало любопытством.
— Могу я видеть начальника? — Алвис прочел в раскрытой книге латинский подзаголовок «Laryngitis acuta». Наверно, девушка еще где-то учится.
— Он наверху, — она кивком указала на лестницу рядом с входной дверью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34