Стремно в наше время быть богатым…"
Я хмыкнула, прочитав врез. Написано бессвязно и бредово, кондовым таким, с претензией на ерничество языком. Ничего другого ждать и не следовало.
И дерьмо это покупать не стоило — стыдно даже в киоске его спрашивать.
За прикрытой мной дверью раздались шаги, и я инстинктивно сунула «Сенсацию» в стол — не хотелось, чтобы кто-то увидел, что я такую дрянь читаю.
Но никто не вошел, к счастью, и я снова водрузила «Сенсацию» на стол — говоря себе, что даже в метро, которым иногда пользуюсь, не видела, чтобы кто-то эту мерзость читал открыто.
Стесняются люди — покупают, но стесняются. В метро даже «Секс-инфо» не увидишь — а уж у тех тираж как у нас, хотя о сексе там уже много лет нет ни слова, только выдуманные в редакции письма читателей плюс плохо сочиненные любовные истории для любителей мыльных опер да весьма неоткровенные съемки полузнаменитостей.
Настроение испортилось — хотя давно пора было уже привыкнуть к тому, что существует масса уродских изданий, которые пользуются спросом. Но вот все не получалось как-то. Раньше, в конце восьмидесятых, газет в Москве было не так много, и работали в них только профи, и все друг друга знали и читали — достаточно узкий и тесный был мир. А потом стали богатые издания появляться, финансируемые банками, корпорациями и концернами — которые охотно переманивали профессионалов, суля хорошие деньги. И это тоже было нормально, капитализм ведь строили как-никак.
Но вот появление кучи намеренно «желтых» низкопробных газетенок нормальным назвать было нельзя. В журналистику масса народа пришла из тех, кого раньше на порог редакции не пустили бы, — что там говорить, если придурок, работавший у нас курьером, сейчас завотделом в одной газете, — и престиж профессии упал резко, и общий уровень, и отношение к газетам. Раньше как было — если в газете написано, значит, правда. А сейчас пиши что хочешь о ком и о чем угодно, ври, искажай факты, путай имена, фамилии и даты, демонстрируй полный непрофессионализм — все равно пойдет на ура.
И больше всего злобит, что все эти бульварные листки именуются газетами. А их сотрудники — журналистами. Так что теперь слово «журналист» означает принадлежность не к элитной профессии, но к клану дерьмокопателей.
Готовых облить этим самым дерьмом кого угодно.
Я закурила очередную сигарету, успокаиваясь, заставляя себя читать дальше.
"Сколько раз попадали политики да бизнесмены на тяге к женскому полу — не счесть. Министра вон одного даже в бане с девками голыми засняли. ан нет, урок впрок не идет — уж больно охота, аж чешется. Работа-то сидячая, в банках да кабинетах высоких сидеть, вот кровь к тазу и приливает. Ну и давай возбуждение снимать. Котлету баксов из кармана — и покупай кого душа да другие органы пожелают, опять же женский пол на большие деньги падок. А только покупка эта игрой в русскую рулетку оказывается.
Жил да был в славном граде Москве один банкир — молодой да ранний.
Фамилию его мы называть не будем, вы и сами догадаетесь — а нам жену его да детишек уж больно жалко. Ибо охоч был банкир до баб — спасу нет. Говорят, что при живой да молодой жене каждый день партнерш менял — такой был ходок. Жене квартиру московскую пожаловал, а сам давай похоть тешить на вилле загородной.
Посидел в офисе своем комфортабельном, в ресторане откушал, девку снял и домой, на виллу, в поселок, в котором такие же богачи обретаются. Чтоб всю ночь девку терзать, а утром обратно в офис свой ехать, улыбаясь сладко тому, что жисть такая вкусная.
Оно, однако, и на старуху проруха бывает. И не то чтоб дурную болезнь подцепил тот банкир или шлюха клофелином его накачала да карманы повыгребла — покруче все вышло. В позапрошлые выходные банкир наш, как всегда, с новой девкой в дом свой заявился — как еще сердешному после трудов не праведных расслабиться? А во вторник прошлый на службе его хватились вдруг — сгинул куда-то укротитель рубля и бакса. Был бы клерк рядовой — уволили бы и другого взяли. Но тут цельный зам председателя правления запропастился — да и банк не простой, а один из крупнейших в Расее-матушке. По-ученому так называется, по-гречески, дабы народ в заблуждение ввести и в надежности своей заверить.
Стали в банке думать да гадать — куда добрый молодец подевался? Может, злые чечены похитили да теперь выкуп попросят многомиллионный — а может, конкуренты в ловушку заманили и пытают, секреты выведывают? Долго кумекали — да ответа не нашли. Хорошо хоть доперли, что домой к нему надо наведаться — может, там следы какие обнаружатся? Может, весточку какую оставил перед похищением или сигнал, на злоумышленника указывающий?
Ну и наведались. А в доме дверь незаперта, а на кровати лежит банкир в неглиже, если по-иностранному, а по-русски — голяком. Вся простыня семенем мужским запятнана — .от души поразвлекся сердешный, оттянулся по полной. И порадоваться бы за него — да вот незадача: не дышит банкир-то, остыл уже несколько дней как. С того самого выходного, как с очередной девкой домой возвратился.
Глава 7
Поселок непростой, охрана имеется — и твердит в один голос, что никого постороннего тут не было, кроме той, что с банкиром заявилась. И еще твердит, что девка не уезжала никуда — на банкирской машине приехала, которая так в гараже и осталась. Только вот девки-то нет, исчезла куда-то тихохонько — а банкир на месте. Может, и рад бы был уйти — да нет уже возможности.
Скандал, в общем, получается — потому как ясный день, что убили банкира-то. Как уж там и что с ним подруга постельная сделала, это не узнать — то ли яд дала, то ли снотворное и придушила потом, расслабив и утомив ласками жаркими. Но вот что убегала впопыхах да под покровом ночи — это без сомнения.
Потому как у постели банкирской на кресле забыла кое-что — что по-русски исподним называется, трусами, если по-современному. Вот как торопилась болезная — ускакала без трусов, хотя по ночам погоды стоят холодные.
Однако сор из избы выносить кому охота — ни банку, которому имя его важнее всего, ни милиции, которая если и может что, так это алкоголиков по. улицам собирать да водителей штрафовать. Вот и объявили банкира умершим своей смертью — от болезни, которая острой сердечной недостаточностью именуется. Хотя банкиру тридцать три годка всего-то было от роду — рановато от сердца помирать.
И похоронили быстренько, дабы любопытных не смущать. А то, что не один он был той последней ночью, — об этом нам, простым людям, знать необязательно.
Но от нас, читатель уважаемый, правды не скроешь — потому как мы всегда начеку, мы ж вас информировать обязаны. Хотя милиция доблестная тот факт, что была с банкиром девица той ночью, отрицает начисто. А нас, информаторов ваших, даже на порог банкирского дома не пустили — не ровен час увидим то, что не надобно. Взашей вытолкали, если по-русски, — хорошо хоть снимок дома сделать удалось, который и публикуем. Хотя жалеем и сокрушаемся, что не дали нам заснять трусы женские, убийцей банкира оставленные, — может, кто из вас, наши читатели, и опознал бы убийцу, навел бы на след?
Однако трусы от народа теперь надежно спрятаны, лежат, должно быть, в сейфе следовательском до следующего случая, когда какой другой банкир умрет в постели собственной, залитой спермой, рядом в кресле лифчик окажется. А может, милиция по запаху искать убийцу собирается — это нам неведомо. Но вы, дорогие читатели, выпуская из дома жен да любовниц, проверяйте внимательно, надели они белье или запамятовали, — не ровен час устроят облаву в городе на тех, кто без исподнего прохаживается, заметут близких ваших почем зря.
А вам, банкиры да бизнесмены, наш совет — будьте вы Христа ради поосторожнее. Понятно, что хочется, — но уж больно дело стремное. То вас на камеры снимают и снимки потом в газетах печатают, то умершими собственной смертью объявляют, чтобы скандала не возникло. Позаботьтесь вы о себе, сердешные, не то все мы исстрадаемся. И хоть не о нас вы печетесь и карманы свои наполняете деньгами народными, на шлюх да особняки их тратите да за границу перекачиваете, — и все равно жалко вас…"
Я помотала головой, пытаясь понять прочитанное. Ни секунды не сомневаясь, что это просто бред — тем более даже ни одной фамилии не названо, — и вдруг застыв окаменело. Потому что это Улитина хватились во вторник, это Улитин был обнаружен в своем доме в загородном поселке, это Улитина объявили скончавшимся по причине острой сердечной недостаточности.
Этого не могло быть — того, о чем я прочитала. Просто не могло быть.
Просто потому, что не могло быть никогда. Если бы кто-то видел, что Улитин вернулся домой с девицей, будь в его доме следы ее пребывания, никто не стал бы это скрывать — слишком много народа бы это увидело. Охрана поселка, если ее привлекали в качестве понятых или кого там еще, милиция, служба безопасности банка — слишком много свидетелей, чтобы все это оставалось тайной. Хотя…
Я выругала себя за наивность. Напоминая самой себе, что в наше время и особенно в нашей стране возможно все. Банку скандал не нужен, значит, служба безопасности будет молчать — а с милицией можно договориться. Ей ведь висяк ни к чему, милиции, а если еще и денег дадут, так на что угодно глаза можно закрыть. А охрана поселка — ей рот заткнуть можно в секунду. Либо деньгами — либо намеком, что привлекут за соучастие. Раз девица скрылась незамеченной, значит, вы ее и прощелкали — а может, и заодно были.
У Зайцева, которому я тут же набрала, первым делом поинтересовались, кто спрашивает, — и признаться, голос показался мне знакомым, я подумала даже, что, может, это сам Зайцев, от кого-то прячущийся, — и сообщили, что он у начальства и будет позже. А когда я снова набрала ему уже после планерки, то услышала, что скорее всего его сегодня не будет — и разумеется, в его отсутствие никто не может ответить на мой вопрос относительно смерти банкира Улитина. И что майор Зайцев обязательно перезвонит мне, если у него будет такая возможность. Домой, на работу, на пейджер — куда мне будет угодно.
Все это мне жутко не нравилось. Я не могла слепо верить «Сенсации» — но отсутствие Зайцева наталкивало меня на мысль, что, возможно, здесь есть доля правды. И именно поэтому я позвонила тому, кто сейчас снова садился напротив меня, облегчив свой мочевой пузырь и жадно прикладываясь к пиву, дабы вновь его наполнить.
— Как статейка моя? — поинтересовался, отправив в рот очередной кусок мяса. — Ничего? Да, ты чего узнать-то хотела?
— О, во-первых, я хотела лично с вами познакомиться — я так была впечатлена вашим материалом… — Не знаю, насколько искренен был мой восхищенно-кокетливый тон, но Перепелкин все равно был не в состоянии заметить фальшь. Он сейчас явно захмелел и пребывал в состоянии алкогольного блаженства.
— И конечно, я хотела узнать, правда ли то, что тут написано. А еще… Скажите, Володя, — а откуда вы все это узнали?
— Есть каналы! — Мой собеседник опустошил третий уже бокал пива и оглянулся на официанта, показав ему сразу два растопыренных пальца. — Я б тебе сказал, ты девчонка нормальная, — да человек уж больно просил на него не ссылаться. Ты прикинь — я тебе скажу, ты еще кому, а че парня подставлять?
Что ж, это было справедливо — но я ведь не просто так позвала его сюда, и он должен был это понимать.
— Ну что вы, Володя! — Я перегнулась через стол, заглядывая ему в глаза. — Неужели вы мне не верите? Конечно, все это останется между нами — тем более я ведь не собираюсь переписывать вашу статью, ваша сенсация уже на всю Москву прогремела. Просто мне так любопытно, понимаете? Мне бы так хотелось узнать, как у вас получилось такое расследование…
— Профессиональная тайна! — Перепелкин горделиво расправил узкие плечи.
— Места надо знать — сечешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Я хмыкнула, прочитав врез. Написано бессвязно и бредово, кондовым таким, с претензией на ерничество языком. Ничего другого ждать и не следовало.
И дерьмо это покупать не стоило — стыдно даже в киоске его спрашивать.
За прикрытой мной дверью раздались шаги, и я инстинктивно сунула «Сенсацию» в стол — не хотелось, чтобы кто-то увидел, что я такую дрянь читаю.
Но никто не вошел, к счастью, и я снова водрузила «Сенсацию» на стол — говоря себе, что даже в метро, которым иногда пользуюсь, не видела, чтобы кто-то эту мерзость читал открыто.
Стесняются люди — покупают, но стесняются. В метро даже «Секс-инфо» не увидишь — а уж у тех тираж как у нас, хотя о сексе там уже много лет нет ни слова, только выдуманные в редакции письма читателей плюс плохо сочиненные любовные истории для любителей мыльных опер да весьма неоткровенные съемки полузнаменитостей.
Настроение испортилось — хотя давно пора было уже привыкнуть к тому, что существует масса уродских изданий, которые пользуются спросом. Но вот все не получалось как-то. Раньше, в конце восьмидесятых, газет в Москве было не так много, и работали в них только профи, и все друг друга знали и читали — достаточно узкий и тесный был мир. А потом стали богатые издания появляться, финансируемые банками, корпорациями и концернами — которые охотно переманивали профессионалов, суля хорошие деньги. И это тоже было нормально, капитализм ведь строили как-никак.
Но вот появление кучи намеренно «желтых» низкопробных газетенок нормальным назвать было нельзя. В журналистику масса народа пришла из тех, кого раньше на порог редакции не пустили бы, — что там говорить, если придурок, работавший у нас курьером, сейчас завотделом в одной газете, — и престиж профессии упал резко, и общий уровень, и отношение к газетам. Раньше как было — если в газете написано, значит, правда. А сейчас пиши что хочешь о ком и о чем угодно, ври, искажай факты, путай имена, фамилии и даты, демонстрируй полный непрофессионализм — все равно пойдет на ура.
И больше всего злобит, что все эти бульварные листки именуются газетами. А их сотрудники — журналистами. Так что теперь слово «журналист» означает принадлежность не к элитной профессии, но к клану дерьмокопателей.
Готовых облить этим самым дерьмом кого угодно.
Я закурила очередную сигарету, успокаиваясь, заставляя себя читать дальше.
"Сколько раз попадали политики да бизнесмены на тяге к женскому полу — не счесть. Министра вон одного даже в бане с девками голыми засняли. ан нет, урок впрок не идет — уж больно охота, аж чешется. Работа-то сидячая, в банках да кабинетах высоких сидеть, вот кровь к тазу и приливает. Ну и давай возбуждение снимать. Котлету баксов из кармана — и покупай кого душа да другие органы пожелают, опять же женский пол на большие деньги падок. А только покупка эта игрой в русскую рулетку оказывается.
Жил да был в славном граде Москве один банкир — молодой да ранний.
Фамилию его мы называть не будем, вы и сами догадаетесь — а нам жену его да детишек уж больно жалко. Ибо охоч был банкир до баб — спасу нет. Говорят, что при живой да молодой жене каждый день партнерш менял — такой был ходок. Жене квартиру московскую пожаловал, а сам давай похоть тешить на вилле загородной.
Посидел в офисе своем комфортабельном, в ресторане откушал, девку снял и домой, на виллу, в поселок, в котором такие же богачи обретаются. Чтоб всю ночь девку терзать, а утром обратно в офис свой ехать, улыбаясь сладко тому, что жисть такая вкусная.
Оно, однако, и на старуху проруха бывает. И не то чтоб дурную болезнь подцепил тот банкир или шлюха клофелином его накачала да карманы повыгребла — покруче все вышло. В позапрошлые выходные банкир наш, как всегда, с новой девкой в дом свой заявился — как еще сердешному после трудов не праведных расслабиться? А во вторник прошлый на службе его хватились вдруг — сгинул куда-то укротитель рубля и бакса. Был бы клерк рядовой — уволили бы и другого взяли. Но тут цельный зам председателя правления запропастился — да и банк не простой, а один из крупнейших в Расее-матушке. По-ученому так называется, по-гречески, дабы народ в заблуждение ввести и в надежности своей заверить.
Стали в банке думать да гадать — куда добрый молодец подевался? Может, злые чечены похитили да теперь выкуп попросят многомиллионный — а может, конкуренты в ловушку заманили и пытают, секреты выведывают? Долго кумекали — да ответа не нашли. Хорошо хоть доперли, что домой к нему надо наведаться — может, там следы какие обнаружатся? Может, весточку какую оставил перед похищением или сигнал, на злоумышленника указывающий?
Ну и наведались. А в доме дверь незаперта, а на кровати лежит банкир в неглиже, если по-иностранному, а по-русски — голяком. Вся простыня семенем мужским запятнана — .от души поразвлекся сердешный, оттянулся по полной. И порадоваться бы за него — да вот незадача: не дышит банкир-то, остыл уже несколько дней как. С того самого выходного, как с очередной девкой домой возвратился.
Глава 7
Поселок непростой, охрана имеется — и твердит в один голос, что никого постороннего тут не было, кроме той, что с банкиром заявилась. И еще твердит, что девка не уезжала никуда — на банкирской машине приехала, которая так в гараже и осталась. Только вот девки-то нет, исчезла куда-то тихохонько — а банкир на месте. Может, и рад бы был уйти — да нет уже возможности.
Скандал, в общем, получается — потому как ясный день, что убили банкира-то. Как уж там и что с ним подруга постельная сделала, это не узнать — то ли яд дала, то ли снотворное и придушила потом, расслабив и утомив ласками жаркими. Но вот что убегала впопыхах да под покровом ночи — это без сомнения.
Потому как у постели банкирской на кресле забыла кое-что — что по-русски исподним называется, трусами, если по-современному. Вот как торопилась болезная — ускакала без трусов, хотя по ночам погоды стоят холодные.
Однако сор из избы выносить кому охота — ни банку, которому имя его важнее всего, ни милиции, которая если и может что, так это алкоголиков по. улицам собирать да водителей штрафовать. Вот и объявили банкира умершим своей смертью — от болезни, которая острой сердечной недостаточностью именуется. Хотя банкиру тридцать три годка всего-то было от роду — рановато от сердца помирать.
И похоронили быстренько, дабы любопытных не смущать. А то, что не один он был той последней ночью, — об этом нам, простым людям, знать необязательно.
Но от нас, читатель уважаемый, правды не скроешь — потому как мы всегда начеку, мы ж вас информировать обязаны. Хотя милиция доблестная тот факт, что была с банкиром девица той ночью, отрицает начисто. А нас, информаторов ваших, даже на порог банкирского дома не пустили — не ровен час увидим то, что не надобно. Взашей вытолкали, если по-русски, — хорошо хоть снимок дома сделать удалось, который и публикуем. Хотя жалеем и сокрушаемся, что не дали нам заснять трусы женские, убийцей банкира оставленные, — может, кто из вас, наши читатели, и опознал бы убийцу, навел бы на след?
Однако трусы от народа теперь надежно спрятаны, лежат, должно быть, в сейфе следовательском до следующего случая, когда какой другой банкир умрет в постели собственной, залитой спермой, рядом в кресле лифчик окажется. А может, милиция по запаху искать убийцу собирается — это нам неведомо. Но вы, дорогие читатели, выпуская из дома жен да любовниц, проверяйте внимательно, надели они белье или запамятовали, — не ровен час устроят облаву в городе на тех, кто без исподнего прохаживается, заметут близких ваших почем зря.
А вам, банкиры да бизнесмены, наш совет — будьте вы Христа ради поосторожнее. Понятно, что хочется, — но уж больно дело стремное. То вас на камеры снимают и снимки потом в газетах печатают, то умершими собственной смертью объявляют, чтобы скандала не возникло. Позаботьтесь вы о себе, сердешные, не то все мы исстрадаемся. И хоть не о нас вы печетесь и карманы свои наполняете деньгами народными, на шлюх да особняки их тратите да за границу перекачиваете, — и все равно жалко вас…"
Я помотала головой, пытаясь понять прочитанное. Ни секунды не сомневаясь, что это просто бред — тем более даже ни одной фамилии не названо, — и вдруг застыв окаменело. Потому что это Улитина хватились во вторник, это Улитин был обнаружен в своем доме в загородном поселке, это Улитина объявили скончавшимся по причине острой сердечной недостаточности.
Этого не могло быть — того, о чем я прочитала. Просто не могло быть.
Просто потому, что не могло быть никогда. Если бы кто-то видел, что Улитин вернулся домой с девицей, будь в его доме следы ее пребывания, никто не стал бы это скрывать — слишком много народа бы это увидело. Охрана поселка, если ее привлекали в качестве понятых или кого там еще, милиция, служба безопасности банка — слишком много свидетелей, чтобы все это оставалось тайной. Хотя…
Я выругала себя за наивность. Напоминая самой себе, что в наше время и особенно в нашей стране возможно все. Банку скандал не нужен, значит, служба безопасности будет молчать — а с милицией можно договориться. Ей ведь висяк ни к чему, милиции, а если еще и денег дадут, так на что угодно глаза можно закрыть. А охрана поселка — ей рот заткнуть можно в секунду. Либо деньгами — либо намеком, что привлекут за соучастие. Раз девица скрылась незамеченной, значит, вы ее и прощелкали — а может, и заодно были.
У Зайцева, которому я тут же набрала, первым делом поинтересовались, кто спрашивает, — и признаться, голос показался мне знакомым, я подумала даже, что, может, это сам Зайцев, от кого-то прячущийся, — и сообщили, что он у начальства и будет позже. А когда я снова набрала ему уже после планерки, то услышала, что скорее всего его сегодня не будет — и разумеется, в его отсутствие никто не может ответить на мой вопрос относительно смерти банкира Улитина. И что майор Зайцев обязательно перезвонит мне, если у него будет такая возможность. Домой, на работу, на пейджер — куда мне будет угодно.
Все это мне жутко не нравилось. Я не могла слепо верить «Сенсации» — но отсутствие Зайцева наталкивало меня на мысль, что, возможно, здесь есть доля правды. И именно поэтому я позвонила тому, кто сейчас снова садился напротив меня, облегчив свой мочевой пузырь и жадно прикладываясь к пиву, дабы вновь его наполнить.
— Как статейка моя? — поинтересовался, отправив в рот очередной кусок мяса. — Ничего? Да, ты чего узнать-то хотела?
— О, во-первых, я хотела лично с вами познакомиться — я так была впечатлена вашим материалом… — Не знаю, насколько искренен был мой восхищенно-кокетливый тон, но Перепелкин все равно был не в состоянии заметить фальшь. Он сейчас явно захмелел и пребывал в состоянии алкогольного блаженства.
— И конечно, я хотела узнать, правда ли то, что тут написано. А еще… Скажите, Володя, — а откуда вы все это узнали?
— Есть каналы! — Мой собеседник опустошил третий уже бокал пива и оглянулся на официанта, показав ему сразу два растопыренных пальца. — Я б тебе сказал, ты девчонка нормальная, — да человек уж больно просил на него не ссылаться. Ты прикинь — я тебе скажу, ты еще кому, а че парня подставлять?
Что ж, это было справедливо — но я ведь не просто так позвала его сюда, и он должен был это понимать.
— Ну что вы, Володя! — Я перегнулась через стол, заглядывая ему в глаза. — Неужели вы мне не верите? Конечно, все это останется между нами — тем более я ведь не собираюсь переписывать вашу статью, ваша сенсация уже на всю Москву прогремела. Просто мне так любопытно, понимаете? Мне бы так хотелось узнать, как у вас получилось такое расследование…
— Профессиональная тайна! — Перепелкин горделиво расправил узкие плечи.
— Места надо знать — сечешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73