Она, оказывается, знавшая об их дальнейшей программе, вдруг объявила оторопевшему Стаину:
-- Жорик, на Рушана не рассчитывай, он сегодня мой. Я решила его украсть. Могу я позволить себе в качестве новогоднего подарка обаятельного чемпиона по боксу?
Стаин удивленно глянул на Светланку,-- он знал, что своенравная Резникова в настроении могла учудить и не такое, и ей все прощалось. "Она знает свое место в обществе",-- как высокопарно говаривал о ней Жорик, когда-то он безуспешно пытался за ней ухаживать.
-- Не боишься? Славик в гневе бывает крут,-- видимо, дразня Резникову, обронил Стаин.
-- Не боюсь. Рушан Давыдычеву оберегал и не от таких, как Мещеряков,--ответила Светланка и демонстративно прижалась к Дасаеву.
-- Ну, тогда я пошел, у меня тоже сердечные проблемы. Желаю приятной встречи Нового года.-- И, приобняв Рушана, добавил:-- Помни, Татарка своих в обиду не дает...-- Он имел в виду, что Славик живет на Курмыше, где обитала такая же оторва, как и на Татарке. И элегантный Стаин, по которому в тот вечер тосковал не один девичий взгляд, скрылся в толпе танцующих.
Новогодний бал становился все шумнее, напряженнее, сбивались последние компании, чтобы встретить полуночный бой курантов у кого-нибудь дома. Конечно, неожиданно возникший "дуэт" Резникова -- Дасаев не остался без внимания, но в тот вечер вряд ли кто принял их отношения всерьез, ведь казалось: Резникова просто дразнит Славика, а Рушан с удовольствием подыгрывает очаровательной Светланке.
За окнами падал снег, медленно вращалась щедро наряженная елка, в зале заметно поредело, время неумолимо приближалось к полуночи, и властная Светланка, весь вечер не отпускавшая Рушана ни на шаг, сказала:
-- Идем, пора и нам отметить Новый год и начало нашего романа,-- и потянула его бегом к лестнице, ведущей в раздевалку.
Рушан предполагал, что Светланка пригласит его в какую-то компанию,--ей, как и Стаину, везде были бы рады,-- но она, как о давно решенном, вдруг объявила:
-- Ну, теперь идем к нам, нас ждет накрытый стол.-- И видя удивление на лице Рушана, с улыбкой пояснила:-- Да, да, накрытый стол. Я была уверена, что буду отмечать Новый год с тобой, ты моя сознательная и давно избранная жертва. Не жалеешь?-- Наслаждаясь его смущением, добавила: -- А чтобы тебя не мучили угрызения совести или сожаление, скажу -- я точно знаю: в новогодних планах Давыдычевой тебе места нет. Она на днях мне звонила, и мы с ней целый час болтали. Правда, я ей не сказала о ссоре со Славиком, а что мне хотелось, выведала. Представляю, как она сейчас бесится, тебя ведь еще никто не уводил. Но жизнь -- борьба, как нас учат в школе. Ты не осуждаешь меня, Рушан?-- И, приблизившись к нему, вдруг обхватила его голову прохладными руками и одарила жарким поцелуем...
Резниковы жили в десяти минутах ходьбы от школы, и они, свернув с Карла Либкнехта на Орджоникидзе, поспешили вниз к вокзалу, где напротив "Железки" высился заметный особняк за высоким глухим забором. Стояла поистине новогодняя ночь -- с легким морозцем, мягко падающим снегом, и Светланка всю дорогу озоровала, сталкивала его в сугробы, бросалась снежками, пыталась лепить снежную бабу. Целовались почти у каждого дерева, и Рушану всякий раз приходилось опускать в снег завернутые в газету ее лаковые "шпильки". На катке, во дворе "Железки", горела огнем наряженная елка, и стайки подростков в ярких спортивных костюмах мирно катались вокруг нее на коньках, для этой картины явно не хватало музыки, но радостный смех, визг, ошалелые от предчувствия близящегося праздника возгласы слышались издалека...
Ту давнюю прогулку в новогоднюю ночь он прокручивал в памяти потом сотни раз, припоминая все новые и новые подробности. Говорят, что иногда прожитые годы проносятся перед человеком в считанные секунды,-- может и так, но Рушану со временем та пятнадцатиминутная дорога представляется прогулкой длиною в целую жизнь.
Он шел как в бреду, иногда невпопад отвечая Светланке, не до конца понимая, что все эти ласковые слова, жаркие поцелуи, обрушившиеся на него вдруг, адресованы ему... Он никогда не думал, что от этого так может кружиться голова, биться сердце. Порою ему казалось: не сон ли это --надменная Светланка, недоступная Леди, о которой вздыхали многие, рядом с ним?
Она открыла дверь своим ключом и пригласила в дом. В прихожей, заметив его растерянность, одобряюще сказала:
-- Не бойся. Мы одни. Родители в гостях, вернутся завтра утром. Семейная традиция -- встречать Новый год у деда. Проходи,-- и она распахнула застекленную белую дверь в зал.
За спиной щелкнул выключатель, и перед ним вспыхнула тяжелая люстра под высоким потолком, прямо над наряженной елкой. Казалось, тысячи хрустальных солнц струили с потолка на нее осколки своих лучей -- это волшебное ощущение, которое он почувствовал в первый миг, надолго врезалось ему в память.
Удивительно, как в считанные минуты Рушан разглядел весь зал, его убранство, с тяжелыми, на восточный манер, коврами на стенах, громоздкими напольными часами в корпусе из потемневшего красного дерева, чей неслышный ход определял, наверное, долгие годы ритм этого дома, с книжными шкафами, блиставшими золотыми корешками редких и незнакомых ему книг, сервантом между окнами, где на хрустальных бокалах, фужерах отражались огни люстры и отсвет легких елочных игрушек и матово поблескивало тусклое серебро чайного сервиза. Чуть поодаль елки под белой крахмальной скатертью сервированный стол, заставленный салатами, закусками. Но Рушану прежде всего бросились в глаза две высокие вазы: одна с крупными золотистыми мандаринами, другая с красным алма-атинским апортом,-- с тех пор у Рушана Новый год ассоциируется с запахом яблок.
В те же минуты он ощутил уют, тепло и надежность этого дома и был рад, что не ошибся в представлениях о жизни Леди, чувствовалось, что она, как редкий экзотический цветок, росла в любви и заботе. В ту пору считалось хорошим тоном бывать в доме у девушки, с которой встречаешься,-- старые, милые традиции их провинциального городка, и Рушан понимал, что настал и его час, ведь в особняк на улице 1905 года его никогда не приглашали, и этот фактор играл в ту ночь немаловажную роль. Все навалилось на него стремительно, неожиданно, поистине -- новогодний сюрприз. Не успел он осмотреться, обвыкнуться, как Светланка вдруг сказала с досадой:
-- Простор зала и этот огромный стол гнетут меня. Ты не возражаешь, если мы переберемся в мою комнату?..
Рушан, еще до сих пор не осознавая, что с ними творится, в прострации лишь кивнул головой и привстал с кресла. Ее комната, довольно большая, выходящая окном во двор, оказалась напротив зала, и в приоткрытую дверь хорошо виднелась в темноте высокой комнаты светящаяся мерцающими гирляндами наряженная елка. Между книжными шкафами, занимавшими стену напротив окна, располагался уютный уголок с двумя глубокими кожаными креслами и низким столиком, обтянутым зеленым сукном. К изголовью одного из старинных кресел склонился стеклянный абажур диковинного бронзового торшера. Рушан вмиг представил Светланку, забравшуюся с ногами в просторное кресло с книжкой в руках и даже укутанную тяжелым шотландским пледом, он как раз покрывал ее низкую деревянную кровать. Но что-то инстинктивно насторожило Рушана: подняв тревожный взгляд от ее ложа с двумя туго взбитыми подушками, он сразу увидел на стене приколотую кнопками большую фотографию улыбающегося Мещерякова. Он так растерялся, что не мог отвести он него взгляда, и Светланка, вошедшая в комнату со скатертью в руке, застала его в замешательстве.
-- Это маман, ее происки. Где-то откопала любимого Славика. Видимо, решила новогодний сюрприз мне устроить,-- прокомментировала она и, тут же сдернув фотографию, разорвала ее на клочки. Потом, взяв Рушана за плечи, озорно, в своей лукавой манере, сказала:-- Жаль, у тебя нет подходящего фотопортрета, а то я бы организовала ответный сюрприз...
Она умело разрядила грозовую атмосферу: Рушан ни на минуту не усомнился, что все так и есть,-- Леди отличалась искренностью и прямотой, и в этом было ее очарование. Они часто общались, хорошо знали друг друга, возможно, и сегодняшний выбор Светланки не был минутным капризом.
Высокие напольные часы известили глухим боем, что до Нового года осталось всего четверть часа, и Светланка попросила его помочь. Вдвоем они быстро перенесли закуски, фрукты с праздничного стола в зале в ее комнату, и без пяти она зажгла на столе свечи в тяжелом, под стать торшеру, бронзовом шандале. Показав глазами на шампанское, волнуясь, сказала:
-- Вот так я задумала неделю назад и рада, что моя мечта сбылась. С Новым годом, Рушан!
Они сдвинули бокалы, и звон хрусталя слился с боем старинных часов в темном зале.
Та новогодняя ночь, как и дорога к дому Резниковых, спустя многие годы воспринимается как огромная и важная часть его жизни, и в воспоминаниях ни разу ему не удалось пробыть со Светланкой целиком -- от порога до порога, хотя он знает, что провел там шесть часов. И все равно, чтобы описать эту встречу, понадобится целый роман, и ни в какой телесериал не уложиться, ибо год за годом всплывают в памяти вдруг забытые слова, их оттенки, краски, жесты, взгляды, шумы, шорохи, запахи, мелодии. Хотя заставь его однажды записать хронологию новогодней ночи в доме Резниковой, он бы не смог. Как же так, если пронес в сердце это волшебное свидание через всю жизнь -- вроде не вяжется? Но это и есть тайна, магия чувств, не всякому она открывается, не открылась и ему, хотя Рушан почувствовал, вкусил дыхание любви. Кто-то, более жесткий, наверное, сказал бы: вкусил и отравился. Пусть и так. Или не так. Или совсем иначе.
Как-то давно в одной компании зашел разговор о любви, в котором Рушан не принимал участия, но когда возвращались домой, товарищ, видимо, еще не остывший от горячего спора, полюбопытствовал:
-- А как выглядела твоя первая любовь?
Рушан, вмиг вспомнив девушку с улицы 1905 года, ответил без раздумий:
-- Красивая. Очень красивая.
-- Это не ответ, слишком обще,-- рассмеялся приятель,-- какие у нее были плечи, грудь, ноги?
Видя, что Рушан надолго замолк, тот решил, что Дасаев обиделся, но он не отвечал по иной причине. Он действительно не мог сказать, какие у нее ноги или грудь. Правда, он помнил ее глаза, большие, карие, с влажной поволокой; мог еще сказать о трогательной родинке на правой щеке, чуть выше уголка хорошо очерченного рта, чувственных губ. Он мог бы долго рассказывать, как она сердилась, каким задумчивым бывал у нее взгляд, как она хмурила брови, как загадочно улыбалась, но... грудь -- этого он не мог вспомнить, как и тот вечер целиком в особняке напротив "Железки"-- это тоже осталось одним из таинств любви.
Каждый человек ждет от Нового года удач, радости, исполнения давних желаний, тем более в молодые годы, в восемнадцать лет, на пороге взрослой жизни. И так случилось, что к единственному празднику, в котором есть привкус волшебства и с которым люди связывают надежды, они оба оказались, по выражению самой Светланки, отверженными. Да, да, отверженными в любви, хотя, по выражению Стаина, бытовавшему в их городе, они принадлежали к "выдающимся" в своем поколении ребятам -- знакомства, дружбы и с Рушаном, и со Светланкой искали многие, опять же по Стаину "сочли бы за честь". Нет, не был случаен в тот день выбор Резниковой, и не нашлось бы парня, отказавшегося провести новогодний вечер с Леди, попасть в ее очаровательный плен.
Возможно, одного не учла девушка, что Дасаев, кумир болельщиков не только Татарки, безнадежно влюбленный в Давыдычеву, никогда не слышал таких волнующих слов, не ощущал на себе нежные взгляды, не смущался по-девичьи от ее ласковых и горячих рук, не задыхался от сладких губ. А уж самому Дасаеву и на миг не могла прийти мысль, что слова, поцелуи, объятия, так долго вызревавшие в душе девушки, предназначались совсем другому, да хранить их было невозможно, разрывалось от тоски и горечи одиночества девичье сердце в праздник, суливший другим счастье и любовь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
-- Жорик, на Рушана не рассчитывай, он сегодня мой. Я решила его украсть. Могу я позволить себе в качестве новогоднего подарка обаятельного чемпиона по боксу?
Стаин удивленно глянул на Светланку,-- он знал, что своенравная Резникова в настроении могла учудить и не такое, и ей все прощалось. "Она знает свое место в обществе",-- как высокопарно говаривал о ней Жорик, когда-то он безуспешно пытался за ней ухаживать.
-- Не боишься? Славик в гневе бывает крут,-- видимо, дразня Резникову, обронил Стаин.
-- Не боюсь. Рушан Давыдычеву оберегал и не от таких, как Мещеряков,--ответила Светланка и демонстративно прижалась к Дасаеву.
-- Ну, тогда я пошел, у меня тоже сердечные проблемы. Желаю приятной встречи Нового года.-- И, приобняв Рушана, добавил:-- Помни, Татарка своих в обиду не дает...-- Он имел в виду, что Славик живет на Курмыше, где обитала такая же оторва, как и на Татарке. И элегантный Стаин, по которому в тот вечер тосковал не один девичий взгляд, скрылся в толпе танцующих.
Новогодний бал становился все шумнее, напряженнее, сбивались последние компании, чтобы встретить полуночный бой курантов у кого-нибудь дома. Конечно, неожиданно возникший "дуэт" Резникова -- Дасаев не остался без внимания, но в тот вечер вряд ли кто принял их отношения всерьез, ведь казалось: Резникова просто дразнит Славика, а Рушан с удовольствием подыгрывает очаровательной Светланке.
За окнами падал снег, медленно вращалась щедро наряженная елка, в зале заметно поредело, время неумолимо приближалось к полуночи, и властная Светланка, весь вечер не отпускавшая Рушана ни на шаг, сказала:
-- Идем, пора и нам отметить Новый год и начало нашего романа,-- и потянула его бегом к лестнице, ведущей в раздевалку.
Рушан предполагал, что Светланка пригласит его в какую-то компанию,--ей, как и Стаину, везде были бы рады,-- но она, как о давно решенном, вдруг объявила:
-- Ну, теперь идем к нам, нас ждет накрытый стол.-- И видя удивление на лице Рушана, с улыбкой пояснила:-- Да, да, накрытый стол. Я была уверена, что буду отмечать Новый год с тобой, ты моя сознательная и давно избранная жертва. Не жалеешь?-- Наслаждаясь его смущением, добавила: -- А чтобы тебя не мучили угрызения совести или сожаление, скажу -- я точно знаю: в новогодних планах Давыдычевой тебе места нет. Она на днях мне звонила, и мы с ней целый час болтали. Правда, я ей не сказала о ссоре со Славиком, а что мне хотелось, выведала. Представляю, как она сейчас бесится, тебя ведь еще никто не уводил. Но жизнь -- борьба, как нас учат в школе. Ты не осуждаешь меня, Рушан?-- И, приблизившись к нему, вдруг обхватила его голову прохладными руками и одарила жарким поцелуем...
Резниковы жили в десяти минутах ходьбы от школы, и они, свернув с Карла Либкнехта на Орджоникидзе, поспешили вниз к вокзалу, где напротив "Железки" высился заметный особняк за высоким глухим забором. Стояла поистине новогодняя ночь -- с легким морозцем, мягко падающим снегом, и Светланка всю дорогу озоровала, сталкивала его в сугробы, бросалась снежками, пыталась лепить снежную бабу. Целовались почти у каждого дерева, и Рушану всякий раз приходилось опускать в снег завернутые в газету ее лаковые "шпильки". На катке, во дворе "Железки", горела огнем наряженная елка, и стайки подростков в ярких спортивных костюмах мирно катались вокруг нее на коньках, для этой картины явно не хватало музыки, но радостный смех, визг, ошалелые от предчувствия близящегося праздника возгласы слышались издалека...
Ту давнюю прогулку в новогоднюю ночь он прокручивал в памяти потом сотни раз, припоминая все новые и новые подробности. Говорят, что иногда прожитые годы проносятся перед человеком в считанные секунды,-- может и так, но Рушану со временем та пятнадцатиминутная дорога представляется прогулкой длиною в целую жизнь.
Он шел как в бреду, иногда невпопад отвечая Светланке, не до конца понимая, что все эти ласковые слова, жаркие поцелуи, обрушившиеся на него вдруг, адресованы ему... Он никогда не думал, что от этого так может кружиться голова, биться сердце. Порою ему казалось: не сон ли это --надменная Светланка, недоступная Леди, о которой вздыхали многие, рядом с ним?
Она открыла дверь своим ключом и пригласила в дом. В прихожей, заметив его растерянность, одобряюще сказала:
-- Не бойся. Мы одни. Родители в гостях, вернутся завтра утром. Семейная традиция -- встречать Новый год у деда. Проходи,-- и она распахнула застекленную белую дверь в зал.
За спиной щелкнул выключатель, и перед ним вспыхнула тяжелая люстра под высоким потолком, прямо над наряженной елкой. Казалось, тысячи хрустальных солнц струили с потолка на нее осколки своих лучей -- это волшебное ощущение, которое он почувствовал в первый миг, надолго врезалось ему в память.
Удивительно, как в считанные минуты Рушан разглядел весь зал, его убранство, с тяжелыми, на восточный манер, коврами на стенах, громоздкими напольными часами в корпусе из потемневшего красного дерева, чей неслышный ход определял, наверное, долгие годы ритм этого дома, с книжными шкафами, блиставшими золотыми корешками редких и незнакомых ему книг, сервантом между окнами, где на хрустальных бокалах, фужерах отражались огни люстры и отсвет легких елочных игрушек и матово поблескивало тусклое серебро чайного сервиза. Чуть поодаль елки под белой крахмальной скатертью сервированный стол, заставленный салатами, закусками. Но Рушану прежде всего бросились в глаза две высокие вазы: одна с крупными золотистыми мандаринами, другая с красным алма-атинским апортом,-- с тех пор у Рушана Новый год ассоциируется с запахом яблок.
В те же минуты он ощутил уют, тепло и надежность этого дома и был рад, что не ошибся в представлениях о жизни Леди, чувствовалось, что она, как редкий экзотический цветок, росла в любви и заботе. В ту пору считалось хорошим тоном бывать в доме у девушки, с которой встречаешься,-- старые, милые традиции их провинциального городка, и Рушан понимал, что настал и его час, ведь в особняк на улице 1905 года его никогда не приглашали, и этот фактор играл в ту ночь немаловажную роль. Все навалилось на него стремительно, неожиданно, поистине -- новогодний сюрприз. Не успел он осмотреться, обвыкнуться, как Светланка вдруг сказала с досадой:
-- Простор зала и этот огромный стол гнетут меня. Ты не возражаешь, если мы переберемся в мою комнату?..
Рушан, еще до сих пор не осознавая, что с ними творится, в прострации лишь кивнул головой и привстал с кресла. Ее комната, довольно большая, выходящая окном во двор, оказалась напротив зала, и в приоткрытую дверь хорошо виднелась в темноте высокой комнаты светящаяся мерцающими гирляндами наряженная елка. Между книжными шкафами, занимавшими стену напротив окна, располагался уютный уголок с двумя глубокими кожаными креслами и низким столиком, обтянутым зеленым сукном. К изголовью одного из старинных кресел склонился стеклянный абажур диковинного бронзового торшера. Рушан вмиг представил Светланку, забравшуюся с ногами в просторное кресло с книжкой в руках и даже укутанную тяжелым шотландским пледом, он как раз покрывал ее низкую деревянную кровать. Но что-то инстинктивно насторожило Рушана: подняв тревожный взгляд от ее ложа с двумя туго взбитыми подушками, он сразу увидел на стене приколотую кнопками большую фотографию улыбающегося Мещерякова. Он так растерялся, что не мог отвести он него взгляда, и Светланка, вошедшая в комнату со скатертью в руке, застала его в замешательстве.
-- Это маман, ее происки. Где-то откопала любимого Славика. Видимо, решила новогодний сюрприз мне устроить,-- прокомментировала она и, тут же сдернув фотографию, разорвала ее на клочки. Потом, взяв Рушана за плечи, озорно, в своей лукавой манере, сказала:-- Жаль, у тебя нет подходящего фотопортрета, а то я бы организовала ответный сюрприз...
Она умело разрядила грозовую атмосферу: Рушан ни на минуту не усомнился, что все так и есть,-- Леди отличалась искренностью и прямотой, и в этом было ее очарование. Они часто общались, хорошо знали друг друга, возможно, и сегодняшний выбор Светланки не был минутным капризом.
Высокие напольные часы известили глухим боем, что до Нового года осталось всего четверть часа, и Светланка попросила его помочь. Вдвоем они быстро перенесли закуски, фрукты с праздничного стола в зале в ее комнату, и без пяти она зажгла на столе свечи в тяжелом, под стать торшеру, бронзовом шандале. Показав глазами на шампанское, волнуясь, сказала:
-- Вот так я задумала неделю назад и рада, что моя мечта сбылась. С Новым годом, Рушан!
Они сдвинули бокалы, и звон хрусталя слился с боем старинных часов в темном зале.
Та новогодняя ночь, как и дорога к дому Резниковых, спустя многие годы воспринимается как огромная и важная часть его жизни, и в воспоминаниях ни разу ему не удалось пробыть со Светланкой целиком -- от порога до порога, хотя он знает, что провел там шесть часов. И все равно, чтобы описать эту встречу, понадобится целый роман, и ни в какой телесериал не уложиться, ибо год за годом всплывают в памяти вдруг забытые слова, их оттенки, краски, жесты, взгляды, шумы, шорохи, запахи, мелодии. Хотя заставь его однажды записать хронологию новогодней ночи в доме Резниковой, он бы не смог. Как же так, если пронес в сердце это волшебное свидание через всю жизнь -- вроде не вяжется? Но это и есть тайна, магия чувств, не всякому она открывается, не открылась и ему, хотя Рушан почувствовал, вкусил дыхание любви. Кто-то, более жесткий, наверное, сказал бы: вкусил и отравился. Пусть и так. Или не так. Или совсем иначе.
Как-то давно в одной компании зашел разговор о любви, в котором Рушан не принимал участия, но когда возвращались домой, товарищ, видимо, еще не остывший от горячего спора, полюбопытствовал:
-- А как выглядела твоя первая любовь?
Рушан, вмиг вспомнив девушку с улицы 1905 года, ответил без раздумий:
-- Красивая. Очень красивая.
-- Это не ответ, слишком обще,-- рассмеялся приятель,-- какие у нее были плечи, грудь, ноги?
Видя, что Рушан надолго замолк, тот решил, что Дасаев обиделся, но он не отвечал по иной причине. Он действительно не мог сказать, какие у нее ноги или грудь. Правда, он помнил ее глаза, большие, карие, с влажной поволокой; мог еще сказать о трогательной родинке на правой щеке, чуть выше уголка хорошо очерченного рта, чувственных губ. Он мог бы долго рассказывать, как она сердилась, каким задумчивым бывал у нее взгляд, как она хмурила брови, как загадочно улыбалась, но... грудь -- этого он не мог вспомнить, как и тот вечер целиком в особняке напротив "Железки"-- это тоже осталось одним из таинств любви.
Каждый человек ждет от Нового года удач, радости, исполнения давних желаний, тем более в молодые годы, в восемнадцать лет, на пороге взрослой жизни. И так случилось, что к единственному празднику, в котором есть привкус волшебства и с которым люди связывают надежды, они оба оказались, по выражению самой Светланки, отверженными. Да, да, отверженными в любви, хотя, по выражению Стаина, бытовавшему в их городе, они принадлежали к "выдающимся" в своем поколении ребятам -- знакомства, дружбы и с Рушаном, и со Светланкой искали многие, опять же по Стаину "сочли бы за честь". Нет, не был случаен в тот день выбор Резниковой, и не нашлось бы парня, отказавшегося провести новогодний вечер с Леди, попасть в ее очаровательный плен.
Возможно, одного не учла девушка, что Дасаев, кумир болельщиков не только Татарки, безнадежно влюбленный в Давыдычеву, никогда не слышал таких волнующих слов, не ощущал на себе нежные взгляды, не смущался по-девичьи от ее ласковых и горячих рук, не задыхался от сладких губ. А уж самому Дасаеву и на миг не могла прийти мысль, что слова, поцелуи, объятия, так долго вызревавшие в душе девушки, предназначались совсем другому, да хранить их было невозможно, разрывалось от тоски и горечи одиночества девичье сердце в праздник, суливший другим счастье и любовь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9