Египтяне очень музыкальный народ, хотя их заунывные песнопения для европейского уха звучат довольно странно, сегодня же на раскопках царило угрюмое молчание. Дети, таскавшие корзины, двигались медленно, без привычных для них ужимок и смеха.
Я подошла к Абдулле, который стоял на небольшом бархане, наблюдая за работой.
– Они сегодня не поют... Почему, Абдулла?
На его благородном смуглом лице не дрогнул ни один мускул, но я почувствовала внутреннюю борьбу.
– Это темные, неученые люди, – сказал он, помолчав. – Они боятся.
– Боятся? Но чего?
– Ифритов, демонов, призраков умерших. Их тревожит исчезнувшая мумия.
Больше Абдулла ничего не сказал. В полном смятении я вернулась к своим плитам. Вряд ли я имела право осуждать невежество местных жителей, ведь и меня саму посетили столь же безумные мысли.
Читатель может спросить, почему я никому не рассказала о ночном происшествии? Я сама сотню раз задавала себе этот вопрос, но ответ был банален и не делал мне чести. Попросту испугалась, что меня поднимут на смех. Я почти слышала, как разносится над долиной издевательский хохот Эмерсона. Стоит сообщить, что нынче ночью пропавшая мумия выходила на прогулку, как этот человек рухнет наземь в пароксизме веселья. И все же я отдавала себе отчет, что рассказать о ночном видении придется.
Конечно же, я прекрасно сознавала, что вовсе не ожившая мумия попалась ночью мне на глаза, и тем не менее испытывала сомнения. Остаток дня я провела, нанося раствор тапиоки на древние росписи и разрываясь между здравым смыслом и глупым самолюбием.
Когда вечером все собрались на уступе, мне бросилось в глаза, что остальные тоже находятся в смятении. Уолтер выглядел уставшим. Он со вздохом опустился на стул и утомленно уронил голову.
– Отвратительный день! Похоже, он прошел впустую.
– Завтра непременно спущусь на раскопки, – пообещал Эмерсон. Он покосился на меня и упрямо добавил: – Независимо от того, позволит Пибоди или нет!
Уолтер выпрямился и осуждающе посмотрел на брата.
– Рэдклифф, почему ты так неуважительно обращаешься к мисс Амелии? После всего, что она для нас сделала...
Молодой человек говорил необычно резко – еще один тревожный симптом напряжения, витавшего в нашем лагере.
– Ничего не имею против, – отмахнулась я. – От меня не убудет. Что касается того, чтобы вам, Эмерсон, завтра приступить к работе...
Я скептически оглядела его. Мой пристальный взгляд явно пришелся Эмерсону не по душе, на что я, собственно, и рассчитывала. Он съежился, словно провинившийся школьник, и пробормотал:
– И каков ваш диагноз, госпожа эскулап?
Честно говоря, я была не в восторге от его вида. За два дня Эмерсон очень исхудал. Скулы на лице выступали слишком сильно, глаза ввалились и горячечно блестели.
– Возражаю, – веско сказала я. – Вы еще недостаточно окрепли, чтобы выходить на солнцепек. Кстати, вы принимали сегодня лекарство?
Ответ Эмерсона невозможно воспроизвести на страницах этой приличной книги. Уолтер вскочил на ноги. Эвелина покраснела, потом побледнела, потом опять покраснела. Лишь я сохранила безмятежность, более того, ругань Эмерсона доставила мне ни с чем не сравнимое удовольствие – я узнала изрядное количество новых выражений, о которых прежде и не ведала. Появление Майкла с первой переменой блюд положило конец любопытной сцене, Эмерсон замолчал, Эвелина с Уолтером постепенно успокоились.
Как ни странно, ужин прошел мирно. Мы негромко переговаривались, тихо позвякивала посуда, а бездонное ночное небо и сияющие звезды придавали нашей трапезе аромат настоящего приключения. Честно говоря, я чувствовала усталость, хотя днем и не слишком утруждала себя работой. Должно быть, сказывалось нервное напряжение.
По своим пещерам мы разошлись рано. Я отлично видела, что Эмерсон всерьез вознамерился отправиться завтра на раскопки, поэтому решил как следует выспаться. Мне тоже требовался отдых.
Но и в эту ночь я спала плохо. Сонмы чудищ обступали меня со всех сторон, я боролась с монстрами, чувствуя, как с каждой минутой остается все меньше сил...
Проснулась я внезапно, какое-то время неподвижно лежала, вглядываясь в ночной мрак и пытаясь понять, что же меня так встревожило. И тут я увидела!..
У выхода колыхался зловещий призрак. Белая фигура безмолвно пританцовывала у откинутого полога. Сердце мое едва не выпрыгнуло из груди, в горле встал комок. Справившись с глупым сердцем, я приказала себе успокоиться, вгляделась в призрак и чуть не потеряла сознание от облегчения. Это была всего лишь Эвелина.
Услышав мой придушенный возглас, девушка обернулась.
– Амелия! – прошептала она, голос ее прерывался от волнения.
– Что случилось, Эвелина? Почему ты не спишь? Господи, да ты до смерти напугана!
Подруга скользнула ко мне, бесшумно ступая босыми ногами. Белая ночная рубашка развевалась на сквозняке. Я зажгла лампу. Лицо Эвелины было таким же бледным, как и ее рубашка. Она присела на край моей кровати, дрожа всем телом.
– Я услышала какой-то звук, – зашептала девушка. – Страшный, пробирающий до костей звук... Амелия! Это был долгий безутешный вздох. Не знаю, сколько времени он длился. Странно, что ты не проснулась.
– Мне что-то снилось. Чья-то смерть, кто-то стонал над могилой... Да, я слышала этот вздох... – Я поежилась. – Так что случилось?
– Мне не хотелось тебя будить: ты сегодня так устала. Но этот кошмарный стон все длился и длился, пока мне не показалось, что я вот-вот умру от ужаса. Голос был таким унылым, таким невыразимо печальным. Я должна была выяснить, что за существо так страдает. Поэтому я встала, отдернула полог и выглянула наружу.
Эвелина замолчала и еще больше побледнела. Я подалась к ней, догадавшись, что сейчас услышу.
– Продолжай! Я не стану смеяться над тобой, дорогая. Должна признаться, я готова поверить в самую невероятную историю...
– Амелия... неужели ты тоже...
– Эвелина, что ты видела?!
– Высокую белую фигуру, бесформенную и какую-то... негибкую. Она стояла в тени, но... Амелия, у этого... существа не было лица! – Эвелина содрогнулась. – Никаких признаков носа, рта, глаз, лишь плоский белый овал. И никаких волос, вместо них что-то гладкое... А руки словно негнущиеся...
– Хватит говорить обиняками! – в сердцах воскликнула я, чувствуя, как страх медленно проникает в мое сознание. – То, что ты видела, напоминало... было похоже... О боже... Это выглядело как... мумия?!
2
Эвелина изумленно уставилась на меня.
– Так ты ее тоже видела, Амелия! Да, несомненно, иначе ни за что не поверила бы моему рассказу. Но когда?! Как?!
– Еще можно добавить «почему?». – Я криво усмехнулась. – Да, я видела это страшилище прошлой ночью. А утром на уступе, рядом с гробницей, нашла обрывки древней ткани.
– И ничего не сказала ни Уолтеру, ни мне?!
Я пожала плечами:
– Это кажется нелепым... особенно после того, как выяснилось, что мумия таинственным образом исчезла.
– Нелепым?! – Эвелина вздохнула. – Хотела бы я так думать. И что же нам делать?
– Теперь, когда ты можешь меня поддержать, я наберусь смелости и все расскажу. Но... только вообрази, дорогая, реакцию Эмерсона. Он же начнет потешаться над нами. Так и слышу его издевательский голос: «Ходячая мумия, Пибоди? Надо же! Хотя ничего удивительного. Бедолага захотела размяться после двух тысяч лет неподвижности!»
– И все-таки скрывать нельзя, Амелия.
– Да... Утром придется доставить удовольствие этому несносному человеку...
Но утро принесло новые неприятности.
Встала я рано. Эмерсон, еще одна ранняя пташка, уже гремел посудой на импровизированной кухне. Пробковый шлем, залихватски нахлобученный на голову, не оставлял никаких сомнений в намерениях моего недавнего пациента. Я посмотрела на шлем, потом на изможденное лицо Эмерсона, многозначительно фыркнула, но ничего не сказала. Представьте себе!
Приготовив завтрак, мы устроились за столом на уступе-балкончике. Вскоре к нам присоединились Эвелина с Уолтером. Когда мы покончили с едой, Эмерсон с минуту поерзал на стуле и взорвался:
– Ну где эти растреклятые рабочие?! Господи, они должны были быть здесь час назад!
Уолтер достал из кармана часы и уточнил:
– Полчаса. Но, похоже, рабочие и в самом деле сегодня не торопятся.
– Ты только посмотри! – Эмерсон прикрыл глаза от солнца и уставился вдаль. – Деревня кажется вымершей. Уолтер, что-то тут не так. Надо найти Абдуллу!
Десятника, который ночевал в палатке неподалеку от наших жилищ-гробниц, нигде не было видно. Наконец мы разглядели одинокую белую фигуру, уныло бредущую по пескам. Видимо, Абдулла уже побывал в деревне, разыскивая рабочих. Мы спустились вниз. Абдулла красноречиво развел руками и посмотрел на Эмерсона.
– Они не придут.
– Что значит «не придут»?!
– Они сегодня работать не будут.
– Может, какой-то праздник? – робко спросила Эвелина. – Мусульманский праздник.
– Нет, – мотнул головой Эмерсон. – Я еще мог бы допустить подобную ошибку, но только не Абдулла. Скорее уж эти прохвосты просто устроили забастовку, чтобы вынудить нас раскошелиться... Садись, Абдулла, и расскажи все по порядку. Садись же, друг мой, к чему ненужные церемонии.
Абдулла отказался от стула и, опустившись на песок, замер в той самой позе, в которой часто изображались его древние предки.
Будучи человеком совестливым, десятник отправился в деревню, чтобы выяснить, куда подевались рабочие. Небольшая кучка убогих хижин являла собой тревожное зрелище. Деревня была пуста и безмолвна, словно ее поразила чума. На пыльных улицах не играли дети, и даже шелудивые дворняжки куда-то попрятались.
Встревоженный Абдулла поспешил к дому старейшины, которым был, как я впервые узнала, отец все того же Мухаммеда. Пришлось долго колотить в запертую дверь, прежде чем ему открыли. Абдулла немало попотел, чтобы вытянуть из старейшины правду. Для начала тот просто буркнул, что они сегодня работать не будут. Потом добавил, что и завтра жители деревни не придут на раскопки, и вообще никогда. Мухаммед находился в той же хижине, и именно от него Абдулла узнал правду.
Когда десятник повторял слова Мухаммеда, его лицо оставалось совершенно бесстрастным, но во взгляде сквозило смущение.
Рабочих напугала все та же злосчастная мумия. Мухаммед упорно твердил, будто мумия принадлежит верховному жрецу, слуге великого бога Амона. Фараон Эхнатон низложил божество жреца и запретил культ самого бога. Оскорбленное божество прокляло город Эхнатона, а заодно и всех тех нечестивцев, что осмелятся его возродить. То есть нашу компанию, поскольку именно мы раскопали древний город... Ну ладно, ладно, Эмерсон раскопал, а мы ему помогали.
Египтяне уверяли, что никто из них мумию не трогал. А потому ее исчезновение можно объяснить только одним: от возмущения мумия ожила и сбежала из нашего лагеря. Но не из древнего города. С наступлением темноты эта неприкаянная душа бродит по окрестностям, а прошлой ночью нанесла визит в деревню. Ее стенания разбудили крестьян, и с десяток людей видели призрачную фигуру.
У жителей деревни хватило ума внять предупреждению, значение которого Мухаммед услужливо объяснил: нельзя помогать нечестивцам, решившим возродить древний город. Пусть пески вновь погребут обитель Эхнатона! А нечестивцы, то бишь мы, возвратятся туда, откуда прибыли. А ежели они этого не сделают, то их ждет ужасная кара богов.
Эмерсон с невозмутимым видом выслушал эту несусветную галиматью.
– И ты веришь в подобную чушь, Абдулла? – весело поинтересовался он.
– Нет... – ответил десятник без особой убежденности.
– И я тоже не верю. Мы же с тобой образованные люди, Абдулла, в отличие от этих бедных крестьян. Амон-Ра – мертвый бог; если он когда-то и проклял город, то утратил свою власть много веков назад. На развалинах тех храмов ныне стоят мечети, и муэдзины сзывают к молитве правоверных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Я подошла к Абдулле, который стоял на небольшом бархане, наблюдая за работой.
– Они сегодня не поют... Почему, Абдулла?
На его благородном смуглом лице не дрогнул ни один мускул, но я почувствовала внутреннюю борьбу.
– Это темные, неученые люди, – сказал он, помолчав. – Они боятся.
– Боятся? Но чего?
– Ифритов, демонов, призраков умерших. Их тревожит исчезнувшая мумия.
Больше Абдулла ничего не сказал. В полном смятении я вернулась к своим плитам. Вряд ли я имела право осуждать невежество местных жителей, ведь и меня саму посетили столь же безумные мысли.
Читатель может спросить, почему я никому не рассказала о ночном происшествии? Я сама сотню раз задавала себе этот вопрос, но ответ был банален и не делал мне чести. Попросту испугалась, что меня поднимут на смех. Я почти слышала, как разносится над долиной издевательский хохот Эмерсона. Стоит сообщить, что нынче ночью пропавшая мумия выходила на прогулку, как этот человек рухнет наземь в пароксизме веселья. И все же я отдавала себе отчет, что рассказать о ночном видении придется.
Конечно же, я прекрасно сознавала, что вовсе не ожившая мумия попалась ночью мне на глаза, и тем не менее испытывала сомнения. Остаток дня я провела, нанося раствор тапиоки на древние росписи и разрываясь между здравым смыслом и глупым самолюбием.
Когда вечером все собрались на уступе, мне бросилось в глаза, что остальные тоже находятся в смятении. Уолтер выглядел уставшим. Он со вздохом опустился на стул и утомленно уронил голову.
– Отвратительный день! Похоже, он прошел впустую.
– Завтра непременно спущусь на раскопки, – пообещал Эмерсон. Он покосился на меня и упрямо добавил: – Независимо от того, позволит Пибоди или нет!
Уолтер выпрямился и осуждающе посмотрел на брата.
– Рэдклифф, почему ты так неуважительно обращаешься к мисс Амелии? После всего, что она для нас сделала...
Молодой человек говорил необычно резко – еще один тревожный симптом напряжения, витавшего в нашем лагере.
– Ничего не имею против, – отмахнулась я. – От меня не убудет. Что касается того, чтобы вам, Эмерсон, завтра приступить к работе...
Я скептически оглядела его. Мой пристальный взгляд явно пришелся Эмерсону не по душе, на что я, собственно, и рассчитывала. Он съежился, словно провинившийся школьник, и пробормотал:
– И каков ваш диагноз, госпожа эскулап?
Честно говоря, я была не в восторге от его вида. За два дня Эмерсон очень исхудал. Скулы на лице выступали слишком сильно, глаза ввалились и горячечно блестели.
– Возражаю, – веско сказала я. – Вы еще недостаточно окрепли, чтобы выходить на солнцепек. Кстати, вы принимали сегодня лекарство?
Ответ Эмерсона невозможно воспроизвести на страницах этой приличной книги. Уолтер вскочил на ноги. Эвелина покраснела, потом побледнела, потом опять покраснела. Лишь я сохранила безмятежность, более того, ругань Эмерсона доставила мне ни с чем не сравнимое удовольствие – я узнала изрядное количество новых выражений, о которых прежде и не ведала. Появление Майкла с первой переменой блюд положило конец любопытной сцене, Эмерсон замолчал, Эвелина с Уолтером постепенно успокоились.
Как ни странно, ужин прошел мирно. Мы негромко переговаривались, тихо позвякивала посуда, а бездонное ночное небо и сияющие звезды придавали нашей трапезе аромат настоящего приключения. Честно говоря, я чувствовала усталость, хотя днем и не слишком утруждала себя работой. Должно быть, сказывалось нервное напряжение.
По своим пещерам мы разошлись рано. Я отлично видела, что Эмерсон всерьез вознамерился отправиться завтра на раскопки, поэтому решил как следует выспаться. Мне тоже требовался отдых.
Но и в эту ночь я спала плохо. Сонмы чудищ обступали меня со всех сторон, я боролась с монстрами, чувствуя, как с каждой минутой остается все меньше сил...
Проснулась я внезапно, какое-то время неподвижно лежала, вглядываясь в ночной мрак и пытаясь понять, что же меня так встревожило. И тут я увидела!..
У выхода колыхался зловещий призрак. Белая фигура безмолвно пританцовывала у откинутого полога. Сердце мое едва не выпрыгнуло из груди, в горле встал комок. Справившись с глупым сердцем, я приказала себе успокоиться, вгляделась в призрак и чуть не потеряла сознание от облегчения. Это была всего лишь Эвелина.
Услышав мой придушенный возглас, девушка обернулась.
– Амелия! – прошептала она, голос ее прерывался от волнения.
– Что случилось, Эвелина? Почему ты не спишь? Господи, да ты до смерти напугана!
Подруга скользнула ко мне, бесшумно ступая босыми ногами. Белая ночная рубашка развевалась на сквозняке. Я зажгла лампу. Лицо Эвелины было таким же бледным, как и ее рубашка. Она присела на край моей кровати, дрожа всем телом.
– Я услышала какой-то звук, – зашептала девушка. – Страшный, пробирающий до костей звук... Амелия! Это был долгий безутешный вздох. Не знаю, сколько времени он длился. Странно, что ты не проснулась.
– Мне что-то снилось. Чья-то смерть, кто-то стонал над могилой... Да, я слышала этот вздох... – Я поежилась. – Так что случилось?
– Мне не хотелось тебя будить: ты сегодня так устала. Но этот кошмарный стон все длился и длился, пока мне не показалось, что я вот-вот умру от ужаса. Голос был таким унылым, таким невыразимо печальным. Я должна была выяснить, что за существо так страдает. Поэтому я встала, отдернула полог и выглянула наружу.
Эвелина замолчала и еще больше побледнела. Я подалась к ней, догадавшись, что сейчас услышу.
– Продолжай! Я не стану смеяться над тобой, дорогая. Должна признаться, я готова поверить в самую невероятную историю...
– Амелия... неужели ты тоже...
– Эвелина, что ты видела?!
– Высокую белую фигуру, бесформенную и какую-то... негибкую. Она стояла в тени, но... Амелия, у этого... существа не было лица! – Эвелина содрогнулась. – Никаких признаков носа, рта, глаз, лишь плоский белый овал. И никаких волос, вместо них что-то гладкое... А руки словно негнущиеся...
– Хватит говорить обиняками! – в сердцах воскликнула я, чувствуя, как страх медленно проникает в мое сознание. – То, что ты видела, напоминало... было похоже... О боже... Это выглядело как... мумия?!
2
Эвелина изумленно уставилась на меня.
– Так ты ее тоже видела, Амелия! Да, несомненно, иначе ни за что не поверила бы моему рассказу. Но когда?! Как?!
– Еще можно добавить «почему?». – Я криво усмехнулась. – Да, я видела это страшилище прошлой ночью. А утром на уступе, рядом с гробницей, нашла обрывки древней ткани.
– И ничего не сказала ни Уолтеру, ни мне?!
Я пожала плечами:
– Это кажется нелепым... особенно после того, как выяснилось, что мумия таинственным образом исчезла.
– Нелепым?! – Эвелина вздохнула. – Хотела бы я так думать. И что же нам делать?
– Теперь, когда ты можешь меня поддержать, я наберусь смелости и все расскажу. Но... только вообрази, дорогая, реакцию Эмерсона. Он же начнет потешаться над нами. Так и слышу его издевательский голос: «Ходячая мумия, Пибоди? Надо же! Хотя ничего удивительного. Бедолага захотела размяться после двух тысяч лет неподвижности!»
– И все-таки скрывать нельзя, Амелия.
– Да... Утром придется доставить удовольствие этому несносному человеку...
Но утро принесло новые неприятности.
Встала я рано. Эмерсон, еще одна ранняя пташка, уже гремел посудой на импровизированной кухне. Пробковый шлем, залихватски нахлобученный на голову, не оставлял никаких сомнений в намерениях моего недавнего пациента. Я посмотрела на шлем, потом на изможденное лицо Эмерсона, многозначительно фыркнула, но ничего не сказала. Представьте себе!
Приготовив завтрак, мы устроились за столом на уступе-балкончике. Вскоре к нам присоединились Эвелина с Уолтером. Когда мы покончили с едой, Эмерсон с минуту поерзал на стуле и взорвался:
– Ну где эти растреклятые рабочие?! Господи, они должны были быть здесь час назад!
Уолтер достал из кармана часы и уточнил:
– Полчаса. Но, похоже, рабочие и в самом деле сегодня не торопятся.
– Ты только посмотри! – Эмерсон прикрыл глаза от солнца и уставился вдаль. – Деревня кажется вымершей. Уолтер, что-то тут не так. Надо найти Абдуллу!
Десятника, который ночевал в палатке неподалеку от наших жилищ-гробниц, нигде не было видно. Наконец мы разглядели одинокую белую фигуру, уныло бредущую по пескам. Видимо, Абдулла уже побывал в деревне, разыскивая рабочих. Мы спустились вниз. Абдулла красноречиво развел руками и посмотрел на Эмерсона.
– Они не придут.
– Что значит «не придут»?!
– Они сегодня работать не будут.
– Может, какой-то праздник? – робко спросила Эвелина. – Мусульманский праздник.
– Нет, – мотнул головой Эмерсон. – Я еще мог бы допустить подобную ошибку, но только не Абдулла. Скорее уж эти прохвосты просто устроили забастовку, чтобы вынудить нас раскошелиться... Садись, Абдулла, и расскажи все по порядку. Садись же, друг мой, к чему ненужные церемонии.
Абдулла отказался от стула и, опустившись на песок, замер в той самой позе, в которой часто изображались его древние предки.
Будучи человеком совестливым, десятник отправился в деревню, чтобы выяснить, куда подевались рабочие. Небольшая кучка убогих хижин являла собой тревожное зрелище. Деревня была пуста и безмолвна, словно ее поразила чума. На пыльных улицах не играли дети, и даже шелудивые дворняжки куда-то попрятались.
Встревоженный Абдулла поспешил к дому старейшины, которым был, как я впервые узнала, отец все того же Мухаммеда. Пришлось долго колотить в запертую дверь, прежде чем ему открыли. Абдулла немало попотел, чтобы вытянуть из старейшины правду. Для начала тот просто буркнул, что они сегодня работать не будут. Потом добавил, что и завтра жители деревни не придут на раскопки, и вообще никогда. Мухаммед находился в той же хижине, и именно от него Абдулла узнал правду.
Когда десятник повторял слова Мухаммеда, его лицо оставалось совершенно бесстрастным, но во взгляде сквозило смущение.
Рабочих напугала все та же злосчастная мумия. Мухаммед упорно твердил, будто мумия принадлежит верховному жрецу, слуге великого бога Амона. Фараон Эхнатон низложил божество жреца и запретил культ самого бога. Оскорбленное божество прокляло город Эхнатона, а заодно и всех тех нечестивцев, что осмелятся его возродить. То есть нашу компанию, поскольку именно мы раскопали древний город... Ну ладно, ладно, Эмерсон раскопал, а мы ему помогали.
Египтяне уверяли, что никто из них мумию не трогал. А потому ее исчезновение можно объяснить только одним: от возмущения мумия ожила и сбежала из нашего лагеря. Но не из древнего города. С наступлением темноты эта неприкаянная душа бродит по окрестностям, а прошлой ночью нанесла визит в деревню. Ее стенания разбудили крестьян, и с десяток людей видели призрачную фигуру.
У жителей деревни хватило ума внять предупреждению, значение которого Мухаммед услужливо объяснил: нельзя помогать нечестивцам, решившим возродить древний город. Пусть пески вновь погребут обитель Эхнатона! А нечестивцы, то бишь мы, возвратятся туда, откуда прибыли. А ежели они этого не сделают, то их ждет ужасная кара богов.
Эмерсон с невозмутимым видом выслушал эту несусветную галиматью.
– И ты веришь в подобную чушь, Абдулла? – весело поинтересовался он.
– Нет... – ответил десятник без особой убежденности.
– И я тоже не верю. Мы же с тобой образованные люди, Абдулла, в отличие от этих бедных крестьян. Амон-Ра – мертвый бог; если он когда-то и проклял город, то утратил свою власть много веков назад. На развалинах тех храмов ныне стоят мечети, и муэдзины сзывают к молитве правоверных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40