Маляренко выслали в его родной Ташкент, а Михеенков остался в Каменке без наказания: его пребывание в исправительной колонии стоило бы пятнадцать тысяч рублей, а у поселка на это нет денег. Матери жертвы, Светлане Петроченковой, сказали, что убийца ее сына может быть выслан, если она наберет для этого денег, а если не сможет, то ей придется жить с ним в одной деревне. Как сообщили в милиции, Михеенков с четырех лет регулярно пил водку с родителями».
Келсо быстро перевернул страницу и увидел рекламу московских ночных заведений. Бары для гомиков: «Траншея», «Три обезьяны», «Странный народ»; стриптизы: «Невада», «Распутин», «Интим»; ночные клубы: «Бухенвальд» (где обслуживающий персонал одет в нацистскую форму), «Булгаков», «Утопия». Келсо нашел рекламу «Робота»: «Нигде больше вы не встретите такой обстановки, отвечающей размаху новых русских, как в „Роботе“: полный разгул, оглушительная музыка, девицы-мотыльки и простаки. которые их содержат, строжайшая охрана, черноглазые владельцы, попивающие „эвиан“. Можете позабавиться и посмотреть, как кого-нибудь пристрелят».
Похоже на правду, подумал Келсо.
Зал вылета в «Шереметьево-2» был забит людьми, пытающимися выбраться из России. Очереди возникали подобно делящимся клеткам под микроскопом: создавались из ничего, извивались, как черви, раздваивались, перестраивались, подключались к другим очередям — к таможенникам, к проверке билетов, к проверке на безопасность, к проверке паспортов. Все отстаивали одну очередь и вставали в другую. В зале было темно, как в пещере, в нем стоял запах авиационного топлива и еле уловимый дух волнения. Эйдлмен, Дуберстайн, Бэрд, Сондерс и Келсо плюс двое американцев, которые жили в «Мире», — Пит Мэддокс из Принстона и Вобстер из Чикаго — стояли группой в конце первой на их пути очереди, пока Ольга узнавала, нельзя ли ускорить дело.
Прошло минуты две, а они так и не сдвинулись с места. Келсо игнорировал Эйдлмена, который сидел на своем чемодане, углубившись в чтение биографии Чехова. Сондерс вздыхал и раздраженно хлопал руками. Мэддокс куда-то ушел, а вернувшись, сообщил, что на таможне, похоже, открывают каждый чемодан.
— Вот черт, а я купил икону, — посетовал Дуберстайн, — ведь знал же, что не надо. Мне ни за что не удастся ее провезти.
— А где ты ее купил?
— В большом книжном магазине на Новом Арбате.
— Отдай ее Ольге. Она пронесет. Сколько заплатил?
— Пятьсот долларов.
— Пять сотен?!
Тут Келсо вспомнил, что он без денег. А в зале есть газетный киоск. И ему нужны сигареты. Если он попросит, чтобы ему дали место среди курящих, он сможет отделаться от коллег.
— Фил, — обратился он к Дуберстайну. — Ты не мог бы одолжить мне десять долларов?
Дуберстайн расхохотался.
— На что они тебе, Непредсказуемый? Чтобы купить тетрадь Сталина?
Сондерс хмыкнул. Велма Бэрд поднесла руку ко рту и отвела взгляд.
— Ты и им рассказал? — Келсо, не веря собственным ушам, уставился на Эйдлмена.
— А почему бы и нет? — Эйдлмен послюнявил палец и, не поднимая глаз, перевернул страницу. — Это что, тайна?
— Вот, — сказал Дуберстайн, вытаскивая бумажник. — Держи двадцатку. Купи и мне заодно.
Тут все рассмеялись и на этот раз, уже не таясь, уставились на Келсо. Интересно, что он станет делать. А он взял деньги.
— Хорошо, Фил, — спокойно произнес он. — Вот что я тебе скажу. Давай условимся: если сталинская тетрадь объявится к концу года, я удержу эти деньги и мы будем квиты, а если не объявится, я отдам тебе тысячу долларов.
Мэддокс тихонько присвистнул.
— В пятьдесят раз больше, — произнес, сглотнув, Дуберстайн. — Ты предлагаешь мне в пятьдесят раз больше?
— Ну так как, заключаем пари?
— Еще бы! — Дуберстайн снова рассмеялся, но на этот раз нервно. И обвел взглядом остальных. — Вы все слышали?
Они слышали. И смотрели на Келсо. А для него этот момент стоил тысячи долларов — стоило хотя бы то, как они на него смотрели: открыв рот, потрясенные, охваченные страхом. Даже Эйдлмен забыл на время про свою книгу.
— Никогда еще так легко не зарабатывал двадцать долларов, — сказал Келсо. Он сунул банкноту в карман и взял чемодан. — Займите мне место, хорошо?
И быстро пошел по переполненному залу, пробираясь между людьми и горами багажа. Он испытывал поистине детское удовольствие. Несколько мимолетных побед, одержанных то тут, то там, — чего еще человеку желать в этой жизни?
Из громкоговорителей раздался резкий женский голос, объявивший о вылете «Аэрофлота» в Дели.
Дойдя до киоска, Келсо быстро проверил, есть ли у них карманное издание его книги. Не было. Естественно. Он оглядел полку с журналами. «Тайм» и «Ньюс-уик», вышедшие на прошлой неделе, и последний номер «Шпигеля». Так. Он купит «Шпигель». Это его выручит, чтения хватит на одиннадцать часов полета. Он извлек из кармана двадцать долларов Дуберстайна и направился к кассе. Сквозь стеклянную стену ему был виден мокрый асфальт, вереница машин, такси и автобусов, серые здания, брошенные тележки, бледная девушка с коротко подстриженными черными волосами, которая наблюдала за ним. Он отвел взгляд. Нахмурился. Застыл на месте.
Он сунул журнал назад на полку и вернулся к стеклянной стене. Это была она, точно: в джинсах и кожаной куртке на овечьем меху. От его дыхания холодное стекло запотело. «Подожди!» — губами изобразил Келсо. Девушка, не мигая, смотрела на него. Он указал на ее ноги: «Стой тут!»
Он пошел вдоль стеклянной стены, пытаясь найти выход. Первые двери были заперты на замок. Вторые открылись. Келсо выбрался на холодный влажный воздух. Она стояла метрах в пятидесяти от него. Он оглянулся на забитый людьми зал — его компаньонов не было видно, потом посмотрел на нее и увидел, что она идет от него прочь по «зебре», не обращая внимания на машины. Он заколебался. Что делать? Промчавшийся мимо автобус заслонил ее, побудив Келсо принять решение. Он подхватил свой багаж и последовал за ней — сначала шел, потом побежал. Она словно тянула его за собой, сохраняя, однако, дистанцию; наконец они очутились в большом паркинге, и тут Келсо потерял ее из виду.
Серый свет, снег и лед под ногами. Здесь сильнее пахло горючим. Ряд за рядом стояли похожие на большие коробки машины: одни — окутанные белой пеленой, другие — покрытые тонким слоем копоти и льда. Он пошел между ними. Внезапно задрожал воздух. И прямо над его головой пронесся большой старый «Туполев» — так низко, что Келсо видны были полосы ржавчины в местах соединения фюзеляжа. Он инстинктивно пригнулся, и в этот момент из самого конца вереницы машин медленно выехала песочного цвета «лада» и остановилась с работающим мотором.
Она по-прежнему не желала облегчать ему жизнь. Не подъехала к нему — Келсо пришлось шагать к ней, не открыла ему дверцы — Келсо пришлось делать это самому. Она молчала — тишину опять же нарушил он. Даже не назвалась, хотя позже он узнал ее имя. Ее звали Зинаида. Зинаида Рапава.
Она знала, что произошло, это было ясно по ее напряженному лицу, и Келсо почувствовал облегчение: по крайней мере ему не придется извещать ее. Он всегда трусил, когда надо было сообщить неприятную новость, — потому и был трижды женат. Он сел на переднее сиденье и положил чемодан на колени. В машине был включен обогреватель. По грязному стеклу безостановочно ходил «дворник». Келсо понимал: надо что-то сказать. Единственное, чего он не хотел пропустить из всего симпозиума, — это полета «Дельты» в Нью-Йорк.
— Скажи, чем я могу помочь.
— Кто убил его?
— Человек по имени Владимир Мамонтов. Бывший гэбэшник. Он знал твоего отца со старых времен.
— Значит, со старых времен, — с горечью произнесла она.
Повисла тишина, только «дворник» проскрипел туда-сюда.
— Как ты узнала, где меня найти?
— Всю жизнь только и слышу: старые времена.
Еще один «Туполев» прогрохотал низко над головой.
— Вот что, — сказал Келсо. — В моем распоряжении всего минута. Я должен успеть на самолет, вылетающий в Нью-Йорк. Когда я туда приеду, я все это опишу… ты меня слушаешь? И пришлю тебе копию. Скажи мне, куда послать. Если тебе что-то понадобится, я помогу.
Ему трудно было шевелиться с чемоданом на коленях. Он расстегнул плащ и стал шарить во внутреннем кармане в поисках ручки. Она его не слушала. Смотрела прямо перед собой и говорила будто для себя:
— Я много лет его не видела. Собственно, зачем он был мне нужен? Я десять лет не ездила на эту помойку, пока ты не попросил тебя отвезти. — Она впервые повернулась к Келсо. Сейчас, без макияжа, она выглядела моложе, красивее. Кожаная куртка на ней была старая, коричневая, на молнии до самого горла. — После того как я тебя высадила, я поехала домой. Потом снова туда вернулась. Мне надо было выяснить, что происходит. Я в жизни не видела такого количества милиции. Тебя к этому времени уже увезли. Я не стала представляться милиции. Я хотела подумать. Я… — Она умолкла. Вид у нее был озадаченный, потерянный.
— Как тебя зовут? — спросил он. — Где я могу тебя найти?
— Утром я поехала в «Украину». Позвонила тебе. Поднялась на твой этаж — там мне сказали, что ты выехал, тогда я примчалась сюда и стала ждать.
— Ты что, не можешь сказать мне, как тебя зовут? — Келсо в отчаянии бросил взгляд на часы. — Ты понимаешь, я должен попасть на этот самолет.
— Я не прошу об одолжении, — сказала она. — Я никогда не прошу об этом.
— Послушай, не волнуйся ты так. Я же хочу тебе помочь, потому что чувствую себя ответственным за случившееся.
— Тогда помоги мне. Он сказал, что ты мне поможешь.
— Он?
— Дело в том, мистер, что он оставил мне вот это. — Кожаная куртка затрещала, когда она стала расстегивать молнию. Она пошарила внутри и вытащила лист бумаги. — Нечто очень ценное — в ящике для инструментов. Он пишет: ты объяснишь мне, что это такое.
13
Они выехали из аэропорта на Ленинградское шоссе и повернули на юг, к Москве. Их обогнал большой грузовик — колеса у него были вровень с их крышей, — машину даже зашатало, когда он проезжал, обдавая их грязью.
Келсо дал себе слово не оглядываться, но, конечно, оглянулся и увидел, как здание терминала, похожее на большой серый океанский лайнер, исчезло за * березовой рощей, остались только расплывающиеся в водяной пыли огни, а потом и они пропали.
Он содрогнулся и чуть не попросил девушку повернуть назад. Она выглядела в этой своей обшарпанной куртке как летчица за рулем старого самолета.
— Кто такой Серго?
— Мой брат. — Она бросила взгляд в зеркало заднего вида. — Он умер.
Келсо развернул листок и снова перечитал текст. Грубая бумага. Написано карандашом. В спешке. Она нашла листок под дверью своей квартиры — во всяком случае, так она сказала, — нашла, когда вернулась, высадив Келсо у дома своего отца.
«Здравствуй, моя малышка!
Ты права, я плохой отец. Ты права во всем. Не думай, что я этого не понимаю. Но теперь представилась возможность сделать доброе дело.
Ты не дала мне вчера рассказать тебе, так что выслушай сейчас. Помнишь то место, которое у меня было, когда была жива мама? Его еще не снесли! Там есть ящик для инструментов с подарком для тебя, который многого стоит. Поверь мне, Зинаида.
Со мной ничего не будет, однако если что случится, возьми этот ящик и спрячь в надежном месте. Но это может быть опасно, так что будь осторожна. Сама увидишь, почему я так говорю.
Уничтожь эту записку.
Целую тебя, моя малышка, папа.
Есть один англичанин по имени Келсо, найди егов «Украине», он все знает. Не забывай своего папу.
Целую тебя еще раз, Зинаида.
Помни Серго!!»
— Значит, вы встречались? Когда же это было? Позавчера?
Она кивнула, не оборачиваясь, сосредоточенно глядя на дорогу.
— Я не видела его почти десять лет.
— Вы тогда не поладили?
— Ого, да ты ушлый! — Она рассмеялась коротким ироническим смешком, прозвучавшим как выдох.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Келсо быстро перевернул страницу и увидел рекламу московских ночных заведений. Бары для гомиков: «Траншея», «Три обезьяны», «Странный народ»; стриптизы: «Невада», «Распутин», «Интим»; ночные клубы: «Бухенвальд» (где обслуживающий персонал одет в нацистскую форму), «Булгаков», «Утопия». Келсо нашел рекламу «Робота»: «Нигде больше вы не встретите такой обстановки, отвечающей размаху новых русских, как в „Роботе“: полный разгул, оглушительная музыка, девицы-мотыльки и простаки. которые их содержат, строжайшая охрана, черноглазые владельцы, попивающие „эвиан“. Можете позабавиться и посмотреть, как кого-нибудь пристрелят».
Похоже на правду, подумал Келсо.
Зал вылета в «Шереметьево-2» был забит людьми, пытающимися выбраться из России. Очереди возникали подобно делящимся клеткам под микроскопом: создавались из ничего, извивались, как черви, раздваивались, перестраивались, подключались к другим очередям — к таможенникам, к проверке билетов, к проверке на безопасность, к проверке паспортов. Все отстаивали одну очередь и вставали в другую. В зале было темно, как в пещере, в нем стоял запах авиационного топлива и еле уловимый дух волнения. Эйдлмен, Дуберстайн, Бэрд, Сондерс и Келсо плюс двое американцев, которые жили в «Мире», — Пит Мэддокс из Принстона и Вобстер из Чикаго — стояли группой в конце первой на их пути очереди, пока Ольга узнавала, нельзя ли ускорить дело.
Прошло минуты две, а они так и не сдвинулись с места. Келсо игнорировал Эйдлмена, который сидел на своем чемодане, углубившись в чтение биографии Чехова. Сондерс вздыхал и раздраженно хлопал руками. Мэддокс куда-то ушел, а вернувшись, сообщил, что на таможне, похоже, открывают каждый чемодан.
— Вот черт, а я купил икону, — посетовал Дуберстайн, — ведь знал же, что не надо. Мне ни за что не удастся ее провезти.
— А где ты ее купил?
— В большом книжном магазине на Новом Арбате.
— Отдай ее Ольге. Она пронесет. Сколько заплатил?
— Пятьсот долларов.
— Пять сотен?!
Тут Келсо вспомнил, что он без денег. А в зале есть газетный киоск. И ему нужны сигареты. Если он попросит, чтобы ему дали место среди курящих, он сможет отделаться от коллег.
— Фил, — обратился он к Дуберстайну. — Ты не мог бы одолжить мне десять долларов?
Дуберстайн расхохотался.
— На что они тебе, Непредсказуемый? Чтобы купить тетрадь Сталина?
Сондерс хмыкнул. Велма Бэрд поднесла руку ко рту и отвела взгляд.
— Ты и им рассказал? — Келсо, не веря собственным ушам, уставился на Эйдлмена.
— А почему бы и нет? — Эйдлмен послюнявил палец и, не поднимая глаз, перевернул страницу. — Это что, тайна?
— Вот, — сказал Дуберстайн, вытаскивая бумажник. — Держи двадцатку. Купи и мне заодно.
Тут все рассмеялись и на этот раз, уже не таясь, уставились на Келсо. Интересно, что он станет делать. А он взял деньги.
— Хорошо, Фил, — спокойно произнес он. — Вот что я тебе скажу. Давай условимся: если сталинская тетрадь объявится к концу года, я удержу эти деньги и мы будем квиты, а если не объявится, я отдам тебе тысячу долларов.
Мэддокс тихонько присвистнул.
— В пятьдесят раз больше, — произнес, сглотнув, Дуберстайн. — Ты предлагаешь мне в пятьдесят раз больше?
— Ну так как, заключаем пари?
— Еще бы! — Дуберстайн снова рассмеялся, но на этот раз нервно. И обвел взглядом остальных. — Вы все слышали?
Они слышали. И смотрели на Келсо. А для него этот момент стоил тысячи долларов — стоило хотя бы то, как они на него смотрели: открыв рот, потрясенные, охваченные страхом. Даже Эйдлмен забыл на время про свою книгу.
— Никогда еще так легко не зарабатывал двадцать долларов, — сказал Келсо. Он сунул банкноту в карман и взял чемодан. — Займите мне место, хорошо?
И быстро пошел по переполненному залу, пробираясь между людьми и горами багажа. Он испытывал поистине детское удовольствие. Несколько мимолетных побед, одержанных то тут, то там, — чего еще человеку желать в этой жизни?
Из громкоговорителей раздался резкий женский голос, объявивший о вылете «Аэрофлота» в Дели.
Дойдя до киоска, Келсо быстро проверил, есть ли у них карманное издание его книги. Не было. Естественно. Он оглядел полку с журналами. «Тайм» и «Ньюс-уик», вышедшие на прошлой неделе, и последний номер «Шпигеля». Так. Он купит «Шпигель». Это его выручит, чтения хватит на одиннадцать часов полета. Он извлек из кармана двадцать долларов Дуберстайна и направился к кассе. Сквозь стеклянную стену ему был виден мокрый асфальт, вереница машин, такси и автобусов, серые здания, брошенные тележки, бледная девушка с коротко подстриженными черными волосами, которая наблюдала за ним. Он отвел взгляд. Нахмурился. Застыл на месте.
Он сунул журнал назад на полку и вернулся к стеклянной стене. Это была она, точно: в джинсах и кожаной куртке на овечьем меху. От его дыхания холодное стекло запотело. «Подожди!» — губами изобразил Келсо. Девушка, не мигая, смотрела на него. Он указал на ее ноги: «Стой тут!»
Он пошел вдоль стеклянной стены, пытаясь найти выход. Первые двери были заперты на замок. Вторые открылись. Келсо выбрался на холодный влажный воздух. Она стояла метрах в пятидесяти от него. Он оглянулся на забитый людьми зал — его компаньонов не было видно, потом посмотрел на нее и увидел, что она идет от него прочь по «зебре», не обращая внимания на машины. Он заколебался. Что делать? Промчавшийся мимо автобус заслонил ее, побудив Келсо принять решение. Он подхватил свой багаж и последовал за ней — сначала шел, потом побежал. Она словно тянула его за собой, сохраняя, однако, дистанцию; наконец они очутились в большом паркинге, и тут Келсо потерял ее из виду.
Серый свет, снег и лед под ногами. Здесь сильнее пахло горючим. Ряд за рядом стояли похожие на большие коробки машины: одни — окутанные белой пеленой, другие — покрытые тонким слоем копоти и льда. Он пошел между ними. Внезапно задрожал воздух. И прямо над его головой пронесся большой старый «Туполев» — так низко, что Келсо видны были полосы ржавчины в местах соединения фюзеляжа. Он инстинктивно пригнулся, и в этот момент из самого конца вереницы машин медленно выехала песочного цвета «лада» и остановилась с работающим мотором.
Она по-прежнему не желала облегчать ему жизнь. Не подъехала к нему — Келсо пришлось шагать к ней, не открыла ему дверцы — Келсо пришлось делать это самому. Она молчала — тишину опять же нарушил он. Даже не назвалась, хотя позже он узнал ее имя. Ее звали Зинаида. Зинаида Рапава.
Она знала, что произошло, это было ясно по ее напряженному лицу, и Келсо почувствовал облегчение: по крайней мере ему не придется извещать ее. Он всегда трусил, когда надо было сообщить неприятную новость, — потому и был трижды женат. Он сел на переднее сиденье и положил чемодан на колени. В машине был включен обогреватель. По грязному стеклу безостановочно ходил «дворник». Келсо понимал: надо что-то сказать. Единственное, чего он не хотел пропустить из всего симпозиума, — это полета «Дельты» в Нью-Йорк.
— Скажи, чем я могу помочь.
— Кто убил его?
— Человек по имени Владимир Мамонтов. Бывший гэбэшник. Он знал твоего отца со старых времен.
— Значит, со старых времен, — с горечью произнесла она.
Повисла тишина, только «дворник» проскрипел туда-сюда.
— Как ты узнала, где меня найти?
— Всю жизнь только и слышу: старые времена.
Еще один «Туполев» прогрохотал низко над головой.
— Вот что, — сказал Келсо. — В моем распоряжении всего минута. Я должен успеть на самолет, вылетающий в Нью-Йорк. Когда я туда приеду, я все это опишу… ты меня слушаешь? И пришлю тебе копию. Скажи мне, куда послать. Если тебе что-то понадобится, я помогу.
Ему трудно было шевелиться с чемоданом на коленях. Он расстегнул плащ и стал шарить во внутреннем кармане в поисках ручки. Она его не слушала. Смотрела прямо перед собой и говорила будто для себя:
— Я много лет его не видела. Собственно, зачем он был мне нужен? Я десять лет не ездила на эту помойку, пока ты не попросил тебя отвезти. — Она впервые повернулась к Келсо. Сейчас, без макияжа, она выглядела моложе, красивее. Кожаная куртка на ней была старая, коричневая, на молнии до самого горла. — После того как я тебя высадила, я поехала домой. Потом снова туда вернулась. Мне надо было выяснить, что происходит. Я в жизни не видела такого количества милиции. Тебя к этому времени уже увезли. Я не стала представляться милиции. Я хотела подумать. Я… — Она умолкла. Вид у нее был озадаченный, потерянный.
— Как тебя зовут? — спросил он. — Где я могу тебя найти?
— Утром я поехала в «Украину». Позвонила тебе. Поднялась на твой этаж — там мне сказали, что ты выехал, тогда я примчалась сюда и стала ждать.
— Ты что, не можешь сказать мне, как тебя зовут? — Келсо в отчаянии бросил взгляд на часы. — Ты понимаешь, я должен попасть на этот самолет.
— Я не прошу об одолжении, — сказала она. — Я никогда не прошу об этом.
— Послушай, не волнуйся ты так. Я же хочу тебе помочь, потому что чувствую себя ответственным за случившееся.
— Тогда помоги мне. Он сказал, что ты мне поможешь.
— Он?
— Дело в том, мистер, что он оставил мне вот это. — Кожаная куртка затрещала, когда она стала расстегивать молнию. Она пошарила внутри и вытащила лист бумаги. — Нечто очень ценное — в ящике для инструментов. Он пишет: ты объяснишь мне, что это такое.
13
Они выехали из аэропорта на Ленинградское шоссе и повернули на юг, к Москве. Их обогнал большой грузовик — колеса у него были вровень с их крышей, — машину даже зашатало, когда он проезжал, обдавая их грязью.
Келсо дал себе слово не оглядываться, но, конечно, оглянулся и увидел, как здание терминала, похожее на большой серый океанский лайнер, исчезло за * березовой рощей, остались только расплывающиеся в водяной пыли огни, а потом и они пропали.
Он содрогнулся и чуть не попросил девушку повернуть назад. Она выглядела в этой своей обшарпанной куртке как летчица за рулем старого самолета.
— Кто такой Серго?
— Мой брат. — Она бросила взгляд в зеркало заднего вида. — Он умер.
Келсо развернул листок и снова перечитал текст. Грубая бумага. Написано карандашом. В спешке. Она нашла листок под дверью своей квартиры — во всяком случае, так она сказала, — нашла, когда вернулась, высадив Келсо у дома своего отца.
«Здравствуй, моя малышка!
Ты права, я плохой отец. Ты права во всем. Не думай, что я этого не понимаю. Но теперь представилась возможность сделать доброе дело.
Ты не дала мне вчера рассказать тебе, так что выслушай сейчас. Помнишь то место, которое у меня было, когда была жива мама? Его еще не снесли! Там есть ящик для инструментов с подарком для тебя, который многого стоит. Поверь мне, Зинаида.
Со мной ничего не будет, однако если что случится, возьми этот ящик и спрячь в надежном месте. Но это может быть опасно, так что будь осторожна. Сама увидишь, почему я так говорю.
Уничтожь эту записку.
Целую тебя, моя малышка, папа.
Есть один англичанин по имени Келсо, найди егов «Украине», он все знает. Не забывай своего папу.
Целую тебя еще раз, Зинаида.
Помни Серго!!»
— Значит, вы встречались? Когда же это было? Позавчера?
Она кивнула, не оборачиваясь, сосредоточенно глядя на дорогу.
— Я не видела его почти десять лет.
— Вы тогда не поладили?
— Ого, да ты ушлый! — Она рассмеялась коротким ироническим смешком, прозвучавшим как выдох.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54