Белые плитки пролета, видимые сквозь жидкую призму, находились в движении, и это походило на галлюцинации. Стены уже покрылись лишайником; он окаймлял каждую фаянсовую плитку зеленой бахромой. Лиз дошла до поворота. Афиши, наклеенные на стены, плохо переносили длительное пребывание в воде. Они топорщились, образуя мягкие припухлости. Достаточно малейшего волнения, и они лопнут, как мыльные пузыри. А потом эти бумажные лохмотья плавают под водой, напоминая расчлененных медуз. Девушка с отвращением продиралась через этот лес из размокшей бумаги, то и дело прилипавшей к переднему стеклу шлема. Завихрения, создаваемые воздушными пузырьками, будоражили этот бумажный рой.
Лиз остановилась на перекрестке. Углубление в бетонной стене, прикрытое волнистым листом оцинкованного железа, говорило о том, что здесь когда-то находился газетный киоск. Указатели направлений, позеленевшие от мха, сообщали о различных маршрутах: «Вердонск-Мабрау», «Арц-Пеллман», «Кайзерин»… Лиз шла прямо к скелету парализованного эскалатора.
Там заканчивалась прогулка, начиналось продвижение по минному полю, спуск в преисподнюю…
Послышался звон металла, когда свинцовая галоша ступила на первую ступеньку шарнирной лестницы. Неподвижный эскалатор был уже не более чем длинным потоком ржавчины, рассыпающимся аккордеоном, пожираемым красно-коричневой пылью. Лиз сглотнула слюну, прогоняя тревогу, подступившую к горлу. Каждый раз, как к ней приходил страх, воздух приобретал отвратительный вкус, а звук вырывающихся из клапана пузырьков становился невыносимым. Она подтянула шланг и слегка подтащила к себе контейнер, чтобы он без помех следовал за ней.
Внизу ее ждал зал станции с платформами, туннелями, рельсами. Свет под плиточным сводом казался зеленее, чем в пролете. Насыщенная бактериями вода была мутнее, перспективы искажались, все предметы оживляла постоянная дрожь. Пластмассовые скамьи и автоматы, когда-то торговавшие жевательной резинкой, словно тряслись от едва сдерживаемого страха, как напуганные животные, забившиеся в угол клетки.
Лиз сверилась с мембранным глубиномером на запястье. Стрелка показывала меньше 11 метров. Расход кислорода увеличился с 20 до 40 литров в минуту. Пока она будет на этом уровне, не придется заботиться о ступенях декомпрессии. Девушка пошла вдоль платформы. Жевательная резинка в автоматах, некогда разноцветная, потеряла форму, слиплась в серый и мягкий пластырь, который прилипал к стеклам, как моллюски. Станция была абсолютно пустой. Уже давно ее «очистили» от трупов и лишь разнородные предметы плавали во всех направлениях, заполняя все пространство невероятным хаотическим нагромождением вещей. В конце платформы Лиз сняла с небольшой дверцы большую водонепроницаемую лампу, закрывающую спуск на рельсы, которую она обычно оставляла в этом месте. Перед ней открывался туннель, темные катакомбы, уходящие в подземный город. Пуститься в путь под их сводами — значит погрузиться в озеро черной туши, подвергнуть себя опасностям мрачно-непроницаемой воды. Девушка включила лампу, выпустив из нее желтоватое гало, раздвигающее мрак лишь метров на десять. Это походило на то, как если бы она попыталась осветить бочку с гудроном посредством пипетки с белой краской. Лиз преодолела шесть истонченных ржавчиной ступенек, отделяющих ее от путей. Окислившиеся рельсы выделялись четырьмя кровавыми полосами на ноздреватом грунте, которым уже овладели мох и лишайник.
Убедившись, что ничто не помешает шлангу, девушка углубилась в катакомбы. Перейти порог туннеля означало проникнуть на неизведанную территорию, ибо фауна затопленного метро чувствовала себя как дома в этих темных лабиринтах. Странные белые рыбы сновали между кабелями, гоняясь за воздушными пузырьками, вырывающимися из шлема. Иногда они набрасывались на медный шлем, били его хвостами, чтобы активизировать работу спускного клапана. Этот воздух, насыщенный углекислым газом, опьянял их, и случалось, они прилеплялись к шлему брюшными присосками. Несколько раз Лиз смахивала рукой безжизненных рыб, уснувших от наркоза.
Увы, не все обитатели мрака так безобидны.
Рассказывали страшные истории о водяных крысах. Эти амфибии разгрызали пуповину водолазов, чтобы залезть внутрь шланга и вволю насладиться воздухом. Говорили, что они маленькими чертенятами вцеплялись в резиновый шланг, жадно грызли его, а затем проскальзывали в отверстие с разинутыми пастями и дрожащими ноздрями.
— В таком случае могут произойти две вещи, — охотно объяснял Конноли, когда его просили поговорить на эту тему, — либо грызун велик и становится пробкой в шланге, либо он мал, и тогда давление воздуха выбрасывает его в водолаза! Словно пуля, он вылетает из отверстия и расплющивается на детендоре. Разумеется, его потроха целиком забивают клапан, и водолаз тотчас задыхается. Слышал я, что иногда крыса, раздувшаяся от сжатого воздуха, взрывалась, как живой снаряд, и в клочья разносил шланг… — Дойдя до этого места, он великодушно выдерживал паузу, потом коварно добавлял: — К сожалению, не смею утверждать, что крыса порой прогрызает мембрану детендора, залезает в шлем и пожирает лицо водолаза. Все это кажется фантастикой, но от крыс можно ожидать всего…
Эти легенды, рассказываемые со знанием дела, нагоняли на девушку жуткую тоску. Временами по ночам она внезапно вскакивала от одного и того же сна: сначала — ощущение удушья и хруст острых зубов на затылочной части шлема… Наконец внутри медного шара появлялась крыса, она взбиралась по голове, чтобы начать со лба. Шерстистая масса с красными глазами упиралась задними ногами в переднее стекло и впивалась в ее нос, рот, веки, кусая их. А Лиз была беспомощной заложницей своего шлема. Руками она могла только барабанить по медной поверхности, ломать ногти о стекла иллюминаторов, царапать пальцы о барашковые гайки.
В реальность Лиз возвращалась взмокшая от пота, спутанная по рукам и ногам скрученными простынями. Остаток ночи она крыла во все лопатки, проклинала Деда Конноли…
Но уверенность, что это был всего лишь сон, рассеивалась со скоростью размокшей газеты, как только Лиз углублялась в затопленные туннели, и нередко застывала на месте, упершись спиной в стену. В висках сильно стучало: ей казалось, что она улавливает эхо царапанья где-то наверху шлема. Где-то в жидком мраке…
Можно ли верить подобным басням? Этого Лиз не знала. И однако ничуть не сомневалась в существовании крыс и их отвратительной мании нападать на шланг, подающий воздух; и все же она не была уверена, что они способны проникнуть в него. Цепочка воздушных пузырьков, вырывающихся под сильным напором из прогрызенного отверстия, напугала бы их. Во всяком случае, именно в этом Лиз старалась убедить себя.
Крысы, увы, представляли не единственную опасность темных галерей. Следовало считаться с «цементной грязью», этим осадком, устилающим дно в отдельных местах, на который иногда доверчиво наступали. Взбаламученная грязь тотчас затвердевала, обволакивая обувь водолаза непробиваемым слоем.
— Это довольно простая вещь, — неоднократно повторял Конноли, когда при нем упоминали об этой опасности. — Сразу после прорыва воды была сделана попытка заткнуть течь посредством веществ с поистине сказочной склеивающей способностью. Они используются НАСА, чтобы мгновенно закупоривать дырки, пробитые метеоритами в космических кораблях. Сотни скоплений этого дерьма скрываются под грязью и илом. Если вам не повезет и вы случайно угодите в него, то сразу приклеитесь, словно лиса в клеевой ловушке.
Лиз узнала это по собственному опыту. К счастью, лишь свинцовые подошвы прилипли ко дну. Смертельных объятий она избежала благодаря быстрой реакции: раздула комбинезон и взлетела к самому своду. Но так везло не всем водолазам, и многие оставались зацементированными в глубине туннеля; их ноги врастали в монолит, такой же прочный, как бетон.
Девушка подняла фонарь повыше. Она шла уже двадцать минут, и оставался еще час, чтобы добраться до освещенного убежища следующей станции. Вместе с обратной дорогой это составит три часа погружения. Она оказалась в пустоте. Мрак и одиночество порождали в ней клаустрофобию. Это было опасно. Лиз ободрял только контакт со шлангом, тяжесть которого она чувствовала затылком. Он был пуповиной, нитью Ариадны в подводном лабиринте. А она — лишь плодом в чудовищной утробе затопленного метро.
Когда девушка прошла половину дороги, дно неожиданно взгорбилось. Рельсы, задравшиеся на 45°, будто нацелились на преодоление холма. Лиз наклонила голову. Потрясенный взрывом туннель изогнулся, как свинцовая труба. Его география вздыбилась, словно от мощного удара кулака снизу. Девушке пришлось опираться о шпалы рельс. Стрелка глубиномера поднималась. И вскоре уже показывала минус 9, минус 8, минус 7…
Рассеянный свет разгонял мрак, предвещая конец туннеля. Лиз нагнулась, используя рельсы как перила при подъеме по лестнице. Водолаз, поднимающийся к поверхности, никогда не должен превышать среднюю скорость 20 метров в минуту, но девушка, связанная в движениях панцирем из стали и резины, продвигалась еще медленнее. Сияние впереди разрасталось; мрак галерей разжижался по мере увеличения крутизны. Лиз запрокинула голову. Вода над ней стала похожей на ртуть — признак приближения поверхности. Медный шлем пробил наконец это жидкое зеркало и оказался между двумя платформами, как раз напротив указателя «Ховернон-Сейлем». Направление: «Хогартен централ».
Наподобие тех гротов, где находят странные воздушные карманы, станция оказалась полостью, избегшей затопления. Трепещущим и ненадежным пространством, откуда дышало угрозой. Пролеты, заполненные прорвавшейся породой, подходы, закупоренные потоками жирной глины, волею случая образовали что-то вроде колокола, воздух из которого не смог вырваться наружу по мере подъема вод. Дед Конноли полагал, что в затопленной железнодорожной подземной сети насчитывались десятки таких островов выживания. Воздушные пустоты существовали и на еще больших глубинах, но непрочность их была такова, что незначительная мелочь могла вычеркнуть их из схемы туннелей.
— Многого и не потребуется, — бормотал иногда ирландец, — достаточно небольшого обвала в своде, отверстия, неожиданно возникшего в куполе затвердевшей глины, которая обеспечивает водонепроницаемость колокола, и воздух начнет вырываться большими пузырями. Сразу же поднимется уровень воды, доходящей до платформ. Карман будет сужаться на глазах. Через несколько минут станция станет еще одним из подводных гротов.
Лиз воспользовалась небольшим течением. Уровень жидкой мути почти достигал уровня платформ, и в этом месте походил на сточный желоб. Процент влажности благоприятствовал росту грибниц и плесени. Плитки свода исчезли под беловатым лишайником, напоминающим мех. Девушка нажала подбородком на толкатель клапана, отвечающего за надув комбинезона. За десять секунд костюм раздулся, и она поплыла подобно буйку. Самым трудным оказалось взобраться на платформу и поднять на нее контейнер с продовольствием. Носками галош Лиз старалась нащупать ступеньки небольшой лесенки, предназначенной для персонала, обслуживающего пути. Вылезти из воды без поддержки было бы настоящим подвигом. Она уперлась изо всех сил, выдирая себя из канала, потом с трудом вытащила на платформу контейнер с консервами.
Контейнер, доставленный на прошлой неделе, был открыт и подтащен к пластиковым скамьям, стоящим вдоль стены. Коричневые пачки пайков были небрежно разорваны, и многочисленные плитки, спрессованные из шоколадной пудры, оказались раздавленными и образовали на влажном полу кучки прокисшей каши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Лиз остановилась на перекрестке. Углубление в бетонной стене, прикрытое волнистым листом оцинкованного железа, говорило о том, что здесь когда-то находился газетный киоск. Указатели направлений, позеленевшие от мха, сообщали о различных маршрутах: «Вердонск-Мабрау», «Арц-Пеллман», «Кайзерин»… Лиз шла прямо к скелету парализованного эскалатора.
Там заканчивалась прогулка, начиналось продвижение по минному полю, спуск в преисподнюю…
Послышался звон металла, когда свинцовая галоша ступила на первую ступеньку шарнирной лестницы. Неподвижный эскалатор был уже не более чем длинным потоком ржавчины, рассыпающимся аккордеоном, пожираемым красно-коричневой пылью. Лиз сглотнула слюну, прогоняя тревогу, подступившую к горлу. Каждый раз, как к ней приходил страх, воздух приобретал отвратительный вкус, а звук вырывающихся из клапана пузырьков становился невыносимым. Она подтянула шланг и слегка подтащила к себе контейнер, чтобы он без помех следовал за ней.
Внизу ее ждал зал станции с платформами, туннелями, рельсами. Свет под плиточным сводом казался зеленее, чем в пролете. Насыщенная бактериями вода была мутнее, перспективы искажались, все предметы оживляла постоянная дрожь. Пластмассовые скамьи и автоматы, когда-то торговавшие жевательной резинкой, словно тряслись от едва сдерживаемого страха, как напуганные животные, забившиеся в угол клетки.
Лиз сверилась с мембранным глубиномером на запястье. Стрелка показывала меньше 11 метров. Расход кислорода увеличился с 20 до 40 литров в минуту. Пока она будет на этом уровне, не придется заботиться о ступенях декомпрессии. Девушка пошла вдоль платформы. Жевательная резинка в автоматах, некогда разноцветная, потеряла форму, слиплась в серый и мягкий пластырь, который прилипал к стеклам, как моллюски. Станция была абсолютно пустой. Уже давно ее «очистили» от трупов и лишь разнородные предметы плавали во всех направлениях, заполняя все пространство невероятным хаотическим нагромождением вещей. В конце платформы Лиз сняла с небольшой дверцы большую водонепроницаемую лампу, закрывающую спуск на рельсы, которую она обычно оставляла в этом месте. Перед ней открывался туннель, темные катакомбы, уходящие в подземный город. Пуститься в путь под их сводами — значит погрузиться в озеро черной туши, подвергнуть себя опасностям мрачно-непроницаемой воды. Девушка включила лампу, выпустив из нее желтоватое гало, раздвигающее мрак лишь метров на десять. Это походило на то, как если бы она попыталась осветить бочку с гудроном посредством пипетки с белой краской. Лиз преодолела шесть истонченных ржавчиной ступенек, отделяющих ее от путей. Окислившиеся рельсы выделялись четырьмя кровавыми полосами на ноздреватом грунте, которым уже овладели мох и лишайник.
Убедившись, что ничто не помешает шлангу, девушка углубилась в катакомбы. Перейти порог туннеля означало проникнуть на неизведанную территорию, ибо фауна затопленного метро чувствовала себя как дома в этих темных лабиринтах. Странные белые рыбы сновали между кабелями, гоняясь за воздушными пузырьками, вырывающимися из шлема. Иногда они набрасывались на медный шлем, били его хвостами, чтобы активизировать работу спускного клапана. Этот воздух, насыщенный углекислым газом, опьянял их, и случалось, они прилеплялись к шлему брюшными присосками. Несколько раз Лиз смахивала рукой безжизненных рыб, уснувших от наркоза.
Увы, не все обитатели мрака так безобидны.
Рассказывали страшные истории о водяных крысах. Эти амфибии разгрызали пуповину водолазов, чтобы залезть внутрь шланга и вволю насладиться воздухом. Говорили, что они маленькими чертенятами вцеплялись в резиновый шланг, жадно грызли его, а затем проскальзывали в отверстие с разинутыми пастями и дрожащими ноздрями.
— В таком случае могут произойти две вещи, — охотно объяснял Конноли, когда его просили поговорить на эту тему, — либо грызун велик и становится пробкой в шланге, либо он мал, и тогда давление воздуха выбрасывает его в водолаза! Словно пуля, он вылетает из отверстия и расплющивается на детендоре. Разумеется, его потроха целиком забивают клапан, и водолаз тотчас задыхается. Слышал я, что иногда крыса, раздувшаяся от сжатого воздуха, взрывалась, как живой снаряд, и в клочья разносил шланг… — Дойдя до этого места, он великодушно выдерживал паузу, потом коварно добавлял: — К сожалению, не смею утверждать, что крыса порой прогрызает мембрану детендора, залезает в шлем и пожирает лицо водолаза. Все это кажется фантастикой, но от крыс можно ожидать всего…
Эти легенды, рассказываемые со знанием дела, нагоняли на девушку жуткую тоску. Временами по ночам она внезапно вскакивала от одного и того же сна: сначала — ощущение удушья и хруст острых зубов на затылочной части шлема… Наконец внутри медного шара появлялась крыса, она взбиралась по голове, чтобы начать со лба. Шерстистая масса с красными глазами упиралась задними ногами в переднее стекло и впивалась в ее нос, рот, веки, кусая их. А Лиз была беспомощной заложницей своего шлема. Руками она могла только барабанить по медной поверхности, ломать ногти о стекла иллюминаторов, царапать пальцы о барашковые гайки.
В реальность Лиз возвращалась взмокшая от пота, спутанная по рукам и ногам скрученными простынями. Остаток ночи она крыла во все лопатки, проклинала Деда Конноли…
Но уверенность, что это был всего лишь сон, рассеивалась со скоростью размокшей газеты, как только Лиз углублялась в затопленные туннели, и нередко застывала на месте, упершись спиной в стену. В висках сильно стучало: ей казалось, что она улавливает эхо царапанья где-то наверху шлема. Где-то в жидком мраке…
Можно ли верить подобным басням? Этого Лиз не знала. И однако ничуть не сомневалась в существовании крыс и их отвратительной мании нападать на шланг, подающий воздух; и все же она не была уверена, что они способны проникнуть в него. Цепочка воздушных пузырьков, вырывающихся под сильным напором из прогрызенного отверстия, напугала бы их. Во всяком случае, именно в этом Лиз старалась убедить себя.
Крысы, увы, представляли не единственную опасность темных галерей. Следовало считаться с «цементной грязью», этим осадком, устилающим дно в отдельных местах, на который иногда доверчиво наступали. Взбаламученная грязь тотчас затвердевала, обволакивая обувь водолаза непробиваемым слоем.
— Это довольно простая вещь, — неоднократно повторял Конноли, когда при нем упоминали об этой опасности. — Сразу после прорыва воды была сделана попытка заткнуть течь посредством веществ с поистине сказочной склеивающей способностью. Они используются НАСА, чтобы мгновенно закупоривать дырки, пробитые метеоритами в космических кораблях. Сотни скоплений этого дерьма скрываются под грязью и илом. Если вам не повезет и вы случайно угодите в него, то сразу приклеитесь, словно лиса в клеевой ловушке.
Лиз узнала это по собственному опыту. К счастью, лишь свинцовые подошвы прилипли ко дну. Смертельных объятий она избежала благодаря быстрой реакции: раздула комбинезон и взлетела к самому своду. Но так везло не всем водолазам, и многие оставались зацементированными в глубине туннеля; их ноги врастали в монолит, такой же прочный, как бетон.
Девушка подняла фонарь повыше. Она шла уже двадцать минут, и оставался еще час, чтобы добраться до освещенного убежища следующей станции. Вместе с обратной дорогой это составит три часа погружения. Она оказалась в пустоте. Мрак и одиночество порождали в ней клаустрофобию. Это было опасно. Лиз ободрял только контакт со шлангом, тяжесть которого она чувствовала затылком. Он был пуповиной, нитью Ариадны в подводном лабиринте. А она — лишь плодом в чудовищной утробе затопленного метро.
Когда девушка прошла половину дороги, дно неожиданно взгорбилось. Рельсы, задравшиеся на 45°, будто нацелились на преодоление холма. Лиз наклонила голову. Потрясенный взрывом туннель изогнулся, как свинцовая труба. Его география вздыбилась, словно от мощного удара кулака снизу. Девушке пришлось опираться о шпалы рельс. Стрелка глубиномера поднималась. И вскоре уже показывала минус 9, минус 8, минус 7…
Рассеянный свет разгонял мрак, предвещая конец туннеля. Лиз нагнулась, используя рельсы как перила при подъеме по лестнице. Водолаз, поднимающийся к поверхности, никогда не должен превышать среднюю скорость 20 метров в минуту, но девушка, связанная в движениях панцирем из стали и резины, продвигалась еще медленнее. Сияние впереди разрасталось; мрак галерей разжижался по мере увеличения крутизны. Лиз запрокинула голову. Вода над ней стала похожей на ртуть — признак приближения поверхности. Медный шлем пробил наконец это жидкое зеркало и оказался между двумя платформами, как раз напротив указателя «Ховернон-Сейлем». Направление: «Хогартен централ».
Наподобие тех гротов, где находят странные воздушные карманы, станция оказалась полостью, избегшей затопления. Трепещущим и ненадежным пространством, откуда дышало угрозой. Пролеты, заполненные прорвавшейся породой, подходы, закупоренные потоками жирной глины, волею случая образовали что-то вроде колокола, воздух из которого не смог вырваться наружу по мере подъема вод. Дед Конноли полагал, что в затопленной железнодорожной подземной сети насчитывались десятки таких островов выживания. Воздушные пустоты существовали и на еще больших глубинах, но непрочность их была такова, что незначительная мелочь могла вычеркнуть их из схемы туннелей.
— Многого и не потребуется, — бормотал иногда ирландец, — достаточно небольшого обвала в своде, отверстия, неожиданно возникшего в куполе затвердевшей глины, которая обеспечивает водонепроницаемость колокола, и воздух начнет вырываться большими пузырями. Сразу же поднимется уровень воды, доходящей до платформ. Карман будет сужаться на глазах. Через несколько минут станция станет еще одним из подводных гротов.
Лиз воспользовалась небольшим течением. Уровень жидкой мути почти достигал уровня платформ, и в этом месте походил на сточный желоб. Процент влажности благоприятствовал росту грибниц и плесени. Плитки свода исчезли под беловатым лишайником, напоминающим мех. Девушка нажала подбородком на толкатель клапана, отвечающего за надув комбинезона. За десять секунд костюм раздулся, и она поплыла подобно буйку. Самым трудным оказалось взобраться на платформу и поднять на нее контейнер с продовольствием. Носками галош Лиз старалась нащупать ступеньки небольшой лесенки, предназначенной для персонала, обслуживающего пути. Вылезти из воды без поддержки было бы настоящим подвигом. Она уперлась изо всех сил, выдирая себя из канала, потом с трудом вытащила на платформу контейнер с консервами.
Контейнер, доставленный на прошлой неделе, был открыт и подтащен к пластиковым скамьям, стоящим вдоль стены. Коричневые пачки пайков были небрежно разорваны, и многочисленные плитки, спрессованные из шоколадной пудры, оказались раздавленными и образовали на влажном полу кучки прокисшей каши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30