— С-слушай, Афоня, чего-то мне этот л-лепила р-разонравился. Продразрительный он какой-то! Н-не находишь?
«Кажется, я немного переборщила с лекарством против стресса», — сделала я вывод и обнаружила, что мое собственное состояние тоже оставляло желать лучшего: голова слегка кружилась, все предметы виделись в двойном экземпляре, а стены кухни и пол неожиданно потеряли свою былую устойчивость.
— П-пожалуй, я не буду н-на нем ж , ж-жениться, — с трудом выразила свою мысль Клюквина. — Он меня б-больше не вчп.., впч.., впечатляет.
— Мой мармеладный, ты не права, — пропела я. — Константиныч — доктор. Разве ж плохо иметь под рукой собственного доктора? Особенно нам с тобой! Ты присмотрись повнимательнее: характер у него покладистый, судя по комплекции, ест немного, не пьет…
Словно опровергая мои слова, из коридора раздался звук падающего тела и комментарий Антона:
— Е-мое!
Клавка ехидно сморщилась и показала мне язык. На кухне появился Тоша. Был он на удивление трезв, бледен, а к синяку под глазом прибавилась еще и шишка на лбу.
— Дозвонился? — спросила я.
— Угу.
— И что п-поведал твой п-приятель? — проявила интерес Клавдия. — Ты выглядишь испуганным — Испугаешься тут, — проворчал Антон. — Значит, так: лихорадка Ласса является разновидностью геморрагической лихорадки. Первоначальные симптомы очень схожи с некоторыми вирусными заболеваниями, например, с ангиной, пневмонией, поэтому лихорадка Ласса трудно диагностируется. Продолжительность болезни примерно три недели. Если ее вовремя не обнаружить, смерть наступает в ста процентах случаев… — Антон умолк ненадолго, а я почувствовала, как трезвею.
— Вирус лихорадки передается как при непосредственном контакте с больным человеком, так и воздушно-капельным путем. Едва вирус попадает в кровь, сразу начинает бешено размножаться, — продолжал просвещать нас Филиппок. — Температура тела повышается до 39 — 40°С, мучают сильнейшие головные боли; затем наступает расстройство сознания, а потом появляются кровоточащие язвы на теле, отмечается выпадение волос; возможна глухота.
— Мама моя! — дернулась Клавдия, теребя себя за волосы. — Ну-ка, Афонь, шепни мне чего-нибудь…
— Да подожди ты, — отмахнулась я и обратилась к Антону:
— Все?
— Почти. Остается только добавить, что развитие вируса приводит к обширным внутренним кровотечениям Чаще всего в кишечнике, печени, миокарде, легких и головном мозге. Теперь все — Господи, кому же могла понадобиться такая гадость?! — простонала я, поежившись.
Антон печально улыбнулся:
— Какому-нибудь психу, который решил, что подобное оружие даст ему власть над миром.
А в том, что это именно оружие, сомневаться не приходится.
— Да уж… — глубокомысленно изрекла Клюквина. Она перестала дергать себя за волосы, зато теперь задрала рукава джемпера и пристально рассматривала оголенные руки.
— А кто является первичным носителем вируса? — не унималась я. — Ведь не падает же он с неба?
— Не падает, — согласился Антон. — По-моему, Михаил что-то говорил о мартышках и каких-то крысах, но это я уже плохо слышал…
Мы с Клавкой подавленно молчали. Хмель из головы улетучился, а стресс — увы! — никуда не делся, наоборот, принял угрожающие размеры. Возможно, от него поможет избавиться крепкий здоровый сон…
Пожелав Клавдии и Антону спокойной ночи, я удалилась к себе. Однако со сном тоже вышла неувязочка: я честно пыталась заснуть, но стоило только закрыть глаза, как тут же грезились вирусы лихорадки Ласса. Отчего-то они были усатыми, хвостатыми и сильно напоминали разжиревших кроликов.
В конце концов мне пришлось оставить попытки попасть в объятия Морфея. В нарушение всех инструкций, полученных от Брусникина (он однажды и навсегда запретил мне звонить ему на работу. Исключение составляли лишь экстренные случаи), я набрала номер мобильника мужа. На мой взгляд, сейчас и был как раз тот самый исключительный случай: кто же, кроме любимого и любящего мужа, сможет внести некоторое успокоение в мои растрепанные чувства?!
— Ты чего не спишь? — недовольно поинтересовался Димка вместо приветствия.
— Никак не могу уснуть, — жалобно вздохнула я.
— Я ж говорил, выпейте водки и ложитесь…
— Уже выпили…
— Ну, так еще выпейте!
— Так ведь больше нету, Дим.
— Вы уговорили литр водки? — после недолгого молчания изумился муж.
— Так ведь на троих…
— Алкаши! И чего ты теперь от меня хочешь? Чтобы я еще за бутылкой сбегал?
Вместо ответа я всхлипнула.
— Афоня, — запаниковал супруг, — не реви!
У тебя классический синдром алкоголика: стоит принять «на грудь», сразу же пробивает на слезы. Вы закусывали?
— Мне страшно, Димочка! — пожаловалась я. — Кругом вирусы мерещатся, усатые и с хвостами…
— Белая горячка, — усмехнулся Брусникин, чем ужасно разозлил меня. Я отодвинула трубку от уха и, зажав ее в кулаке, прокричала:
— Ты черствый, равнодушный тип! Вместо того чтобы меня успокоить, ты издеваешься.
Солдафон! Чурбан бесчувственный!!!
Было слышно, как трубка что-то квакает. Меня это заинтересовало, и я снова приложила ее к уху.
— ..как я тебя люблю, поэтому и беспокоюсь, — интимно проворковал Димка. — Тебя успокоит, если я скажу, что лаборатория взяла ампулу на анализ, а Степка сообщил, где находится вторая ампула? Ребята уже поехали за ней.
Еще бы не успокоило! Я почувствовала, как с плеч свалилась гора размером с Эверест, горячо заверила Брусникина в своих чувствах и на этот раз мгновенно заснула.
* * *
Утром я проснулась от ощущения того, что в мире что-то изменилось. Несколько минут я пыталась сообразить, что именно, а потом меня посетило-таки озарение: в квартире стояла непривычная тишина. Клавдия не носилась в поисках своих вещей, не оглашала дом истошными воплями и даже не звала завтракать, что грозило немедленной голодной смертью. Подобное поведение сестры было настолько необычным, что я серьезно обеспокоилась и пошла выяснять, в чем же, собственно, дело.
Дверь в комнату Клюквиной оказалась распахнутой настежь, постель смятой, а вот самой сестрицы в комнате не было. Не нашлась она ни на кухне, ни в ванной. Тут уж я испугалась по-настоящему.
— Клава! — крикнула я, еще раз обежав всю квартиру и заглянув во все шкафы и даже на балкон. Ответом мне была тишина.
Я уже хотела хлопнуться в обморок, как входная дверь открылась, и на пороге появилась Клюквина.
— Ты где ходила?! — набросилась я на сестру. — У меня и так нервная система пошатнулась, а тут еще ты со своими исчезновениями.
— Не ори, — сморщилась Клавдия.
Тут я обратила внимание, что вид сестрица имела довольно странный: блуждающий взгляд, загадочная улыбка… Может, похмелье?
— Я Антона Константиновича провожала, — сообщила сестра, опускаясь на тумбочку для обуви. — Хороший он все-таки, ласковый…
— И что? Ты снова решила пойти за него замуж?
— Я теперь как честный человек обязана выйти за него замуж, — глухо ответила Клавдия.
Сконфуженно хрюкнув, я поспешила скрыться в ванной.
Следующие три дня стали для нас с Клавкой самым кошмарным кошмаром. Димка приходил домой глубоко за полночь, молча ел и буквально падал на кровать. Утром так же молча завтракал и уходил на службу, оставляя нас обеих изнывать от нетерпения и любопытства. Пока шло следствие по делу Степана, Брусникин даже не думал рассказывать, как оно продвигается, и ужасно злился, если я пыталась задать какой-нибудь даже самый незначительный вопрос. Клавка, знавшая о крутом нраве Димыча не понаслышке, испуганно умолкала, едва мой супруг появлялся в дверях.
Рыжий Тоша стал довольно частым гостем в нашем доме. Уж и не знаю, что стало тому причиной: обычное любопытство или внезапно вспыхнувшие чувства к Клюквиной. Лично я склонялась к первому предположению, потому что сестрица в эти дни была особенно раздражительна и ее насмешки носили чересчур язвительный характер. К чести Антона Константиновича замечу — все Клюквинские уколы он сносил почти с библейским смирением.
В начале четвертого дня мучений мы с Клавдией собрались на кухне, провели небольшое совещание и постановили: дальше терпеть подобное бездействие невозможно, нужно срочно что-нибудь сотворить. В противном случае мы вполне можем перегрызть горло друг другу или кому-нибудь, кто случайно попадется под руку.
Всерьез опасаясь за здоровье своего Тоши, Клюквина предложила:
— Давай к Оксанке съездим. Ей сейчас труднее, чем нам, — все-таки мужа похоронила… Поддержим женщину, да и сами развеемся.
Немного подумав, я согласилась. Несчастной вдове поддержка, наверное, не помешает.
Дверь долго не открывали, но мы упрямо продолжали трезвонить, и наша настойчивость в конце концов была вознаграждена.
Оксана, казалось, похудела еще больше и теперь выглядела как узник концлагеря. Черное платье болталось на ней, словно мешок на палке, а черный платок подчеркивал какую-то неестественную бледность. Темные круги под глазами и желтизна на висках красноречивее любых слов свидетельствовали о страданиях женщины.
— Это вы… — как-то отстранение произнесла Оксанка, ничуть не удивившись нашему неожиданному визиту. Она не пригласила пройти, повернулась к нам спиной и удалилась в глубь квартиры.
Переглянувшись, мы с Клавдией все-таки вошли.
— Ну, ни фига себе! — присвистнула я, разглядывая крохотный коридорчик.
— Знакомый беспорядок, — согласилась сестра. — По-моему, я где-то уже видела подобный… Как думаешь, Афонь, тут поработали наши «приятели»?
— Уверена, — кивнула я и со знанием дела добавила:
— Почерк уж очень своеобразный: все перевернуто, обои оторваны… Наверняка на кухне даже муку высыпали.
Чтобы проверить предположение, мы прошли на кухню. Картина там была примерно та же, что и на нашей несколько дней назад: осколки посуды, всевозможные крупы на полу вперемешку с ножами, вилками и ложками. Среди этого хаоса за столом сидела Оксана. Перед ней стояла початая бутылка дешевого портвейна и пустой стакан. Еще один, накрытый сверху кусочком черного хлеба, притулился возле стены.
Около стакана догорала тоненькая церковная свечка, слабо освещая любительскую черно-белую фотографию Виктора в траурной рамке.
— Вы уже знаете? — кивнула Оксанка на снимок.
— Угу, знаем, — скорбно вздохнула Клавдия.
— Тогда найдите где-нибудь стаканы и присоединяйтесь. Помянем… Извините, что угощаю этой гадостью — ни на что другое денег нет.
— Да ладно, — махнула рукой Клюквина. — Мы люди простые, без претензий.
Она быстро освоилась на чужой кухне и умудрилась в два счета отыскать в разгромленном помещении пустой стакан и чашку с отбитой ручкой.
— Ну… Пусть земля будет Виктору пухом, а также царствие ему небесное и все, что полагается в таких случаях, — выдохнула Клюква и залпом осушила почти полный стакан.
Тяжко вздохнув, я последовала ее примеру.
Из закуски на столе оказалась только вода из-под крана, пить которую я не рискнула, поэтому пришлось ограничиться глотком воздуха и запахом рукава собственной кофточки.
— Я ничего не понимаю, — Оксанка устало потерла лицо. — Сначала пришли менты, сообщили, что Виктор.., что его больше нет. Потом откуда ни возьмись ФСБ. Оказывается, Витька уволился из НИИ, а я знать не знала об этом.
Дура дурой! Они меня все про какие-то ампулы спрашивали. Какие ампулы? Господи, я ничего не знаю! — Оксанка спрятала лицо в ладонях и судорожно всхлипнула. — Тело не отдают, я даже похоронить его не могу… Одежка плачет, я плачу…
— А где Олег? — полюбопытствовала я.
— У Витькиной сестры, в Долгопрудном.
Я как узнала, что муж умер, отвезла его к Надьке. А вчера вообще кошмар какой-то был: приперлись два мужика, закрыли меня в ванной и давай в квартире шуровать! Тоже все про какую-то ампулу выспрашивали… — Оксанка снова заплакала:
— Девочки, что происходит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33