Если же острова – только повод, тогда, отдав их, мы лишимся всякой политической контригры.
Согласно «транспортной теореме», Россия вовсе не консолидируется, отдав Курильские острова. «Потерянные территории» исчезают как для российских смыслов, так и для российских рынков. Общий объем товаров/людей/услуг, циркулирующих по российским транспортным и телекоммуникационным артериям, падает. Тем самым, хотя формальная территориально-географическая связность страны возрастает, ее социальная и социокультурная связность падает. А это, в свою очередь, означает, что новые области оказываются периферией, обслуживать которую в транспортном отношении невыгодно. И проблема Курил передвинется на Сахалин и Камчатку, потом – в Приморский край и в Магаданскую область. А вслед за Дальним Востоком придет очередь Восточной Сибири.
С точки зрения «транспортной теоремы» положение России внушает тревогу – и особенно в связи с мировым трендом глобализации, который, видимо, продлится до конца 2010-х годов. Хотя современные средства связи и позволяют управлять страной в реальном времени, относительно маневра ресурсами дело обстоит далеко не так хорошо. Еще более опасной является ситуация с развитием инфраструктуры.
Центробежные процессы, приведшие в конце 1980-х–начале 1990-х годов к распаду СССР, остановились не в последнюю очередь благодаря катастрофическому экономическому кризису территорий. Сейчас, однако, экономика российских регионов находится на подъеме, и этот подъем пока не получил адекватного инфраструктурного сопровождения.
Характерен в этом отношении пример все той же Сахалинской области. Разработка нефтегазовых месторождений в шельфовой зоне, окружающей остров, не только привела к экономическому росту, но и способствовала созданию специфической сахалинской проектности в сферах добычи угля, производства пиломатериалов, в области туризма. Практически неизбежно развитие нефтехимии. Между тем связь Сахалина с материком остается в лучшем случае на «советском уровне». Это заставляет предполагать, что в перспективе ресурсы Сахалина будут интегрированы не в российскую экономику, а в складывающуюся региональную экономику АТР, в которой роль российского капитала останется пренебрежимо малой.
2.3 Инфраструктура как социальный фактор, или Зачем возить воздух?
Согласно «транспортной теореме», развитие инфраструктуры определяет экономическое развитие, а не определяется им. Это означает, что транспортные сети (а равным образом системы телекоммуникаций и пр.) сами по себе не обязаны быть рентабельными. Играя роль «позвоночного столба» и одновременно «нервного волокна» территории, инфраструктура определяет способность этой территории существовать как геоэкономическое единство.
Рассмотрим в качестве примера геоэкономический баланс Сахалинской области. Основным ресурсом области служат углеводороды – нефть и газ. Однако эти ресурсы отнюдь не капитализируются в Сахалинской области. Зона их капитализации – северо-американский энергетический рынок и в значительно меньшей степени тихоокеанский топливный рынок. Лишь небольшая часть ресурса остается внутри области и идет на увеличение потребления (через налоги) и на рост производства – добыча нефти подразумевает развитую сервисную структуру.
Несколько огрубляя, скажем, что из 100 единиц добытого ресурса, 5 единиц пошло на повышение консолидированного потребления в области, столько же – на инвестиции в производство. 90 единиц были изъяты из области и превращены в капитал в другом месте. Можно сказать, что всякая инфраструктурно недостаточная территория работает как ресурсный трубопровод: она «выбрасывает» ресурсы туда, где капитал может работать: в области, инфраструктурно избыточные.
Таким образом, инфраструктурные проекты должны оцениваться не с формально экономической, но с геоэкономической точки зрения. Экономически «Великая Тихоокеанская Магистраль» («Great Pacific Railway») была нерентабельна, по крайней мере до конца XIX столетия. Геоэкономически она послужила основой программы реконструкции, превратившей Северо-Американские Соединенные Штаты в могучую промышленную империю.
Не следует опасаться, что вновь создаваемые железнодорожные пути, мосты, тоннели, авиационные и морские линии будут «возить воздух». В действительности все коммуникации «возят» единство территории и потенциал ее экономики к капитализации: они поддерживают территориальные и местные рынки.
Нужно также иметь в виду, что, как правило, экономика продвигается вслед за инфраструктурами. Иными словами, если есть трасса, то раньше или позже найдется тот товар, который по этой трассе выгодно возить.
И наконец, право на инфраструктурную обеспеченность должно быть безоговорочно отнесено к неотъемлемым правам человека XXI столетия. Этот – социальный – аспект, может быть, важнее геоэкономического. Само по себе дробление России на мир-метрополию, живущий в информационном пространстве XXI столетия, и отставший на годы и десятилетия мир-провинцию с его смысловым и проектным вакуумом обусловлено тем, что жители страны по факту своего рождения имеют различный доступ к российским и мировым средствам коммуникации. Эта коммуникационная дискриминация порождает смысловой и социокультурный антагонизм внутри страны и в конечном счете делает российскую территорию беззащитной перед экспансией чужих цивилизационных форматов.
3. Тихий океан – Средиземноморье XXI века
Геополитическое положение России как страны-перевозчика (и цивилизации-переводчика) вынуждает ее иметь несколько взаимоувязанных стратегий. России необходимо взаимопонимание с Европейским Союзом – хотя бы потому, что ЕС является крупнейшим и наиболее платежеспособным импортером российского сырья. Россия нуждается в том, чтобы придать своим контактам с исламским миром системный и проектный характер. Основополагающая задача развития евроазиатских транспортных коридоров подразумевает взаимодействие с Китаем и Индией.
Согласно с этим текущее российское руководство или нет, но у страны есть обязательства перед соотечественниками, разбросанными по всему земному шару. Стоит и задача собирания бывших советских земель, хотя сегодня она недостаточно актуальна. Зато более чем актуальна проблема позиционирования Российской Федерации в мировом проектном пространстве, точнее, в мировом пространстве постиндустриальных проектов.
Каждое из перечисленных выше системных направлений развития (ЕС, Ислам, Китай, Индийский субконтинент, «Русский мир», «Российская империя», «Постиндустриальная Россия) нуждается в своей собственной стратегии, причем на более высоком – сценарном – уровне управления эти стратегии должны составлять единое целое.
Особенности момента, то есть завершение индустриального периода развития, заставляют разрабатывать каждую стратегию на двух структурных уровнях – материальном индустриальном и информационном постиндустриальном, причем материально-информационный баланс в стратегии должен быть регулируемым.
Итак, вместо одной четкой стратегии России приходится создавать и проводить в жизнь целую матрицу стратегий. Однако ввиду ограниченности ресурсов на каждом этапе развития необходимо выделить одно стратегическое направление, как структурообразующее, и согласовывать с ним решение остальных задач. Тем самым вновь возникает традиционная для России задача выбора между Западом, Югом и Востоком в физическом пространстве и между социальным, финансовым, промышленным и личностном развитием в когнитивном пространстве.
В настоящее время Европейский Союз и НАТО находятся в стадии активного пространственного роста. Россия не может ни помешать этому процессу, ни присоединиться к нему. В подобной ситуации разумно занять выжидательную позицию (что, разумеется, не исключает решения частных оперативных задач) и подождать прогнозируемого на 2020-е годы кризиса ЕС. Этот кризис создаст совершенно иную обстановку и в отношении стратегических направлений «Русский мир» и «Российская империя».
Стратегия России на южном направлении (Иран, Ирак, Пакистан, Индия) развивается успешно, хотя и довольно медленно. Здесь интересы РФ заключаются прежде всего в создании Южного транспортного коридора и Переднеазиатского транспортного кольца. Эти проекты весьма трудоемки и требуют значительного времени. Следует надеяться, что при правильном решении внешнеполитических проблем, надлежащем экономическом и военном развитии России к середине 2020-х годов Передняя и Центральная Азия, Индостан будут реструктурированы и включены в единую евроазиатскую инфраструктуру.
Еще более сложны задачи, стоящие перед Россией на востоке.
Впервые Россия обратила внимание на Тихий океан в конце XIX века. Очередная русско-турецкая война завершилась вмешательством Великобритании и Германии, вследствие чего геополитическая цель – Проливы – была оттеснена в неопределенную перспективу. Стало очевидно, что Россия вновь «не вписалась» в европейский контекст и не в состоянии проводить в Европе сколько-нибудь конструктивную политику.
В этих условиях была предложена новая и весьма перспективная стратегия – переориентировать военные, политические и коммерческие интересы страны на Дальний Восток, создать крупнейший на Тихом океане флот, способный в этих отдаленных водах соперничать с британским, переформатировать в свою пользу тихоокеанскую систему международной торговли.
Новый план подразумевал, что Россия отказывается от своей сугубо континентальной ориентации: она строит коммерческий и военный флот, развивает у себя не «юнкерский», а «грюндерский» капитализм.
Тихоокеанский стратегический замысел вызревал при Александре III, но реализовать его попытались уже при следующем императоре. По итогам Японо-китайской войны Россия получила в аренду Ляодунский полуостров с незамерзающими портами Порт-Артуром и Дальним. Опираясь на Петропавловск, Владивосток и Порт-Артур, Империя начала реализацию своей дальневосточной стратегии.
Поражение в Русско-японской войне вернуло Россию к континентальной модели развития и геополитической ориентации на запад и Черноморские проливы. Эта традиционная политика привела Россию к Первой Мировой войне и падению династии.
К 1970-м годам Россия в лице советского правительства вновь обратила внимание на Дальний Восток: возобновилось строительство Тихоокеанского флота, сооружались верфи, реконструировались военно-морские базы и аэродромы. Началось осуществление колоссального инфраструктурного проекта – Байкало-Амурской магистрали. Увы, на полное осуществление этих планов Советскому Союзу не хватило времени.
Сегодня, в канун столетия Русско-японской войны, проблема Тихого океана вновь поставлена на повестку дня. Причем если на рубеже XIX–XX веков Тихий океан оставался окраиной цивилизации: главные экономические, политические, культурные события совершались на берегах Северной Атлантики, то сейчас фокус развития мира сместился в АТР.
В новом тысячелетии Тихий океан играет роль Средиземного моря: его просторы разделяют/соединяют самые богатые, самые развитые экономически, самые «проектные» страны земного шара. И рынок перевозок, сомасштабный Тихому океану и геополитическому потенциалу стран, его окружающих, сегодня только создается.
Сомнительно, что Россия будет господствовать на этом рынке.
Но она должна принять участие в его создании и быть на этом рынке представлена.
Итак, на наш взгляд, сегодня, в первой четверти XXI столетия, вектор развития России направлен на восток, и в матрице стратегий ведущую, структурирующую роль играет Тихоокеанская стратегия, направленная на геоэкономическое освоение Дальнего Востока, позиционирование России как страны Азиатскотихоокеанского региона, борьбу за формирующийся тихоокеанский рынок перевозок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Согласно «транспортной теореме», Россия вовсе не консолидируется, отдав Курильские острова. «Потерянные территории» исчезают как для российских смыслов, так и для российских рынков. Общий объем товаров/людей/услуг, циркулирующих по российским транспортным и телекоммуникационным артериям, падает. Тем самым, хотя формальная территориально-географическая связность страны возрастает, ее социальная и социокультурная связность падает. А это, в свою очередь, означает, что новые области оказываются периферией, обслуживать которую в транспортном отношении невыгодно. И проблема Курил передвинется на Сахалин и Камчатку, потом – в Приморский край и в Магаданскую область. А вслед за Дальним Востоком придет очередь Восточной Сибири.
С точки зрения «транспортной теоремы» положение России внушает тревогу – и особенно в связи с мировым трендом глобализации, который, видимо, продлится до конца 2010-х годов. Хотя современные средства связи и позволяют управлять страной в реальном времени, относительно маневра ресурсами дело обстоит далеко не так хорошо. Еще более опасной является ситуация с развитием инфраструктуры.
Центробежные процессы, приведшие в конце 1980-х–начале 1990-х годов к распаду СССР, остановились не в последнюю очередь благодаря катастрофическому экономическому кризису территорий. Сейчас, однако, экономика российских регионов находится на подъеме, и этот подъем пока не получил адекватного инфраструктурного сопровождения.
Характерен в этом отношении пример все той же Сахалинской области. Разработка нефтегазовых месторождений в шельфовой зоне, окружающей остров, не только привела к экономическому росту, но и способствовала созданию специфической сахалинской проектности в сферах добычи угля, производства пиломатериалов, в области туризма. Практически неизбежно развитие нефтехимии. Между тем связь Сахалина с материком остается в лучшем случае на «советском уровне». Это заставляет предполагать, что в перспективе ресурсы Сахалина будут интегрированы не в российскую экономику, а в складывающуюся региональную экономику АТР, в которой роль российского капитала останется пренебрежимо малой.
2.3 Инфраструктура как социальный фактор, или Зачем возить воздух?
Согласно «транспортной теореме», развитие инфраструктуры определяет экономическое развитие, а не определяется им. Это означает, что транспортные сети (а равным образом системы телекоммуникаций и пр.) сами по себе не обязаны быть рентабельными. Играя роль «позвоночного столба» и одновременно «нервного волокна» территории, инфраструктура определяет способность этой территории существовать как геоэкономическое единство.
Рассмотрим в качестве примера геоэкономический баланс Сахалинской области. Основным ресурсом области служат углеводороды – нефть и газ. Однако эти ресурсы отнюдь не капитализируются в Сахалинской области. Зона их капитализации – северо-американский энергетический рынок и в значительно меньшей степени тихоокеанский топливный рынок. Лишь небольшая часть ресурса остается внутри области и идет на увеличение потребления (через налоги) и на рост производства – добыча нефти подразумевает развитую сервисную структуру.
Несколько огрубляя, скажем, что из 100 единиц добытого ресурса, 5 единиц пошло на повышение консолидированного потребления в области, столько же – на инвестиции в производство. 90 единиц были изъяты из области и превращены в капитал в другом месте. Можно сказать, что всякая инфраструктурно недостаточная территория работает как ресурсный трубопровод: она «выбрасывает» ресурсы туда, где капитал может работать: в области, инфраструктурно избыточные.
Таким образом, инфраструктурные проекты должны оцениваться не с формально экономической, но с геоэкономической точки зрения. Экономически «Великая Тихоокеанская Магистраль» («Great Pacific Railway») была нерентабельна, по крайней мере до конца XIX столетия. Геоэкономически она послужила основой программы реконструкции, превратившей Северо-Американские Соединенные Штаты в могучую промышленную империю.
Не следует опасаться, что вновь создаваемые железнодорожные пути, мосты, тоннели, авиационные и морские линии будут «возить воздух». В действительности все коммуникации «возят» единство территории и потенциал ее экономики к капитализации: они поддерживают территориальные и местные рынки.
Нужно также иметь в виду, что, как правило, экономика продвигается вслед за инфраструктурами. Иными словами, если есть трасса, то раньше или позже найдется тот товар, который по этой трассе выгодно возить.
И наконец, право на инфраструктурную обеспеченность должно быть безоговорочно отнесено к неотъемлемым правам человека XXI столетия. Этот – социальный – аспект, может быть, важнее геоэкономического. Само по себе дробление России на мир-метрополию, живущий в информационном пространстве XXI столетия, и отставший на годы и десятилетия мир-провинцию с его смысловым и проектным вакуумом обусловлено тем, что жители страны по факту своего рождения имеют различный доступ к российским и мировым средствам коммуникации. Эта коммуникационная дискриминация порождает смысловой и социокультурный антагонизм внутри страны и в конечном счете делает российскую территорию беззащитной перед экспансией чужих цивилизационных форматов.
3. Тихий океан – Средиземноморье XXI века
Геополитическое положение России как страны-перевозчика (и цивилизации-переводчика) вынуждает ее иметь несколько взаимоувязанных стратегий. России необходимо взаимопонимание с Европейским Союзом – хотя бы потому, что ЕС является крупнейшим и наиболее платежеспособным импортером российского сырья. Россия нуждается в том, чтобы придать своим контактам с исламским миром системный и проектный характер. Основополагающая задача развития евроазиатских транспортных коридоров подразумевает взаимодействие с Китаем и Индией.
Согласно с этим текущее российское руководство или нет, но у страны есть обязательства перед соотечественниками, разбросанными по всему земному шару. Стоит и задача собирания бывших советских земель, хотя сегодня она недостаточно актуальна. Зато более чем актуальна проблема позиционирования Российской Федерации в мировом проектном пространстве, точнее, в мировом пространстве постиндустриальных проектов.
Каждое из перечисленных выше системных направлений развития (ЕС, Ислам, Китай, Индийский субконтинент, «Русский мир», «Российская империя», «Постиндустриальная Россия) нуждается в своей собственной стратегии, причем на более высоком – сценарном – уровне управления эти стратегии должны составлять единое целое.
Особенности момента, то есть завершение индустриального периода развития, заставляют разрабатывать каждую стратегию на двух структурных уровнях – материальном индустриальном и информационном постиндустриальном, причем материально-информационный баланс в стратегии должен быть регулируемым.
Итак, вместо одной четкой стратегии России приходится создавать и проводить в жизнь целую матрицу стратегий. Однако ввиду ограниченности ресурсов на каждом этапе развития необходимо выделить одно стратегическое направление, как структурообразующее, и согласовывать с ним решение остальных задач. Тем самым вновь возникает традиционная для России задача выбора между Западом, Югом и Востоком в физическом пространстве и между социальным, финансовым, промышленным и личностном развитием в когнитивном пространстве.
В настоящее время Европейский Союз и НАТО находятся в стадии активного пространственного роста. Россия не может ни помешать этому процессу, ни присоединиться к нему. В подобной ситуации разумно занять выжидательную позицию (что, разумеется, не исключает решения частных оперативных задач) и подождать прогнозируемого на 2020-е годы кризиса ЕС. Этот кризис создаст совершенно иную обстановку и в отношении стратегических направлений «Русский мир» и «Российская империя».
Стратегия России на южном направлении (Иран, Ирак, Пакистан, Индия) развивается успешно, хотя и довольно медленно. Здесь интересы РФ заключаются прежде всего в создании Южного транспортного коридора и Переднеазиатского транспортного кольца. Эти проекты весьма трудоемки и требуют значительного времени. Следует надеяться, что при правильном решении внешнеполитических проблем, надлежащем экономическом и военном развитии России к середине 2020-х годов Передняя и Центральная Азия, Индостан будут реструктурированы и включены в единую евроазиатскую инфраструктуру.
Еще более сложны задачи, стоящие перед Россией на востоке.
Впервые Россия обратила внимание на Тихий океан в конце XIX века. Очередная русско-турецкая война завершилась вмешательством Великобритании и Германии, вследствие чего геополитическая цель – Проливы – была оттеснена в неопределенную перспективу. Стало очевидно, что Россия вновь «не вписалась» в европейский контекст и не в состоянии проводить в Европе сколько-нибудь конструктивную политику.
В этих условиях была предложена новая и весьма перспективная стратегия – переориентировать военные, политические и коммерческие интересы страны на Дальний Восток, создать крупнейший на Тихом океане флот, способный в этих отдаленных водах соперничать с британским, переформатировать в свою пользу тихоокеанскую систему международной торговли.
Новый план подразумевал, что Россия отказывается от своей сугубо континентальной ориентации: она строит коммерческий и военный флот, развивает у себя не «юнкерский», а «грюндерский» капитализм.
Тихоокеанский стратегический замысел вызревал при Александре III, но реализовать его попытались уже при следующем императоре. По итогам Японо-китайской войны Россия получила в аренду Ляодунский полуостров с незамерзающими портами Порт-Артуром и Дальним. Опираясь на Петропавловск, Владивосток и Порт-Артур, Империя начала реализацию своей дальневосточной стратегии.
Поражение в Русско-японской войне вернуло Россию к континентальной модели развития и геополитической ориентации на запад и Черноморские проливы. Эта традиционная политика привела Россию к Первой Мировой войне и падению династии.
К 1970-м годам Россия в лице советского правительства вновь обратила внимание на Дальний Восток: возобновилось строительство Тихоокеанского флота, сооружались верфи, реконструировались военно-морские базы и аэродромы. Началось осуществление колоссального инфраструктурного проекта – Байкало-Амурской магистрали. Увы, на полное осуществление этих планов Советскому Союзу не хватило времени.
Сегодня, в канун столетия Русско-японской войны, проблема Тихого океана вновь поставлена на повестку дня. Причем если на рубеже XIX–XX веков Тихий океан оставался окраиной цивилизации: главные экономические, политические, культурные события совершались на берегах Северной Атлантики, то сейчас фокус развития мира сместился в АТР.
В новом тысячелетии Тихий океан играет роль Средиземного моря: его просторы разделяют/соединяют самые богатые, самые развитые экономически, самые «проектные» страны земного шара. И рынок перевозок, сомасштабный Тихому океану и геополитическому потенциалу стран, его окружающих, сегодня только создается.
Сомнительно, что Россия будет господствовать на этом рынке.
Но она должна принять участие в его создании и быть на этом рынке представлена.
Итак, на наш взгляд, сегодня, в первой четверти XXI столетия, вектор развития России направлен на восток, и в матрице стратегий ведущую, структурирующую роль играет Тихоокеанская стратегия, направленная на геоэкономическое освоение Дальнего Востока, позиционирование России как страны Азиатскотихоокеанского региона, борьбу за формирующийся тихоокеанский рынок перевозок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88