— Лучше бы мы тратили силы на борьбу с неприятелем, — сказал Сигурд.
Он был прав. С приходом тепла и с появлением провианта войско стало постепенно приходить в себя, однако проталин в турецких укреплениях так и не появилось. На другом берегу сверкающей на солнце реки за рядами лагерных палаток высились такие же неприступные, как и прежде, стены Антиохии. С высот, на которых мы находились, я видел крытые красной черепицей городские крыши и карабкающиеся по склону террасы с разбитыми на них садами. Несколько севернее на обширных полях двигались крошечные фигурки — это крестьяне распахивали на волах землю к новому посеву. Видимо, они были уверены, что успеют собрать урожай, прежде чем мы возьмем город.
— Будь я одним из наших военачальников, я бы с каждым днем волновался все больше, — не унимался Сигурд. — Если их армии не растратят вновь обретенную силу в сражениях, они займутся еще большим непотребством.
— Это им вряд ли удастся, — ответил я, приостановившись, чтобы вытрясти из сапога камушек. — Прошло уже два месяца с тех пор, как Боэмунд разбил последнюю турецкую армию, пришедшую освобождать город. Турок в Азии хватает, а известия о нашей осаде распространились далеко. Если они вновь соберут большое войско, одолеть их будет очень непросто.
— И тогда они дозволят нам вернуться домой.
Сигурд, конечно, шутил, но мы оба прекрасно осознавали опасность. Слухи о приближении несметного турецкого воинства ходили и раньше, однако в последнее время они звучали все настойчивее. Не далее как этим самым утром императорский гонец доставил Татикию очередное тревожное послание. Мой господин не стал делиться со мной его содержанием, но заметно побледнел при чтении. До той поры, пока нам противостояли только защитники города, священство могло убедить нас в том, что служение Богу не ограничено во времени. В несостоятельности этих заведомо ложных уверений нас рано или поздно должны были убедить копья приближающейся армии.
— Деметрий!
По дороге к нам бежал молодой варяг с длинными светлыми волосами, развевающимися на ветру.
— Меня послала доктор. Ты должен немедленно прийти к ней. Она что-то узнала о мертвом норманне.
— О Дрого? Что именно?
— Она ничего не сказала.
— Где она?
— В своей палатке, лечит франкского паломника.
Я оставил Сигурда и сломя голову понесся к нашему лагерю. Палатка Анны стояла на южной его границе, перед открытым пространством, отделявшим нас от лагеря норманнов. Узкая речушка, бегущая с ближней горы, несла с собой свежую воду и предоставляла неограниченные запасы камыша, которым устилались лежанки пациентов. Как обычно в солнечную погоду, Анна подвернула полы палатки. Я увидел под навесом четыре устланные камышом грубые лежанки, сделанные из положенных на камни досок. Три из них пустовали, на четвертой лежал лицом вниз полуодетый человек и, по-видимому, спал. Из завернутой в ткань припарки на его спину вытекала зеленоватая жидкость. Рядом с ним на скамейке сидела Анна, надевшая на платье старый, покрытый множеством пятен фартук.
— Зачем ты меня звала? — спросил я, еле переводя дух.
Анна подняла на меня глаза.
— Вон как на тебя действует имя Дрого!
— Я всегда прибываю по первому твоему зову.
Анна сморщила нос, выражая шутливое недоверие, и указала рукой на лежавшего перед нею пациента.
— Взгляни сюда.
Я посмотрел на паломника и тут же все понял. Из-под наложенной на шею припарки выглядывал то ли порез, то ли нарыв, однако мое внимание привлек вовсе не он. На покрытой множеством бородавок, веснушек и прыщей спине виднелся огромный шрам в форме креста, верхний конец которого исчезал под всклокоченными волосами паломника, а поперечина проходила на уровне лопаток. Кожа на шраме сморщилась, давно утратив розоватый цвет и блеск свежего рубца, однако две эти линии оставались такими же прямыми и ровными, как в тот день, когда их вырезала чья-то неведомая мне твердая рука.
— Вот почему ты вспомнила о Дрого!
— Он хотел, чтобы я вскрыла нарыв, но отказывался снять тунику до той поры, пока боль не стала нестерпимой.
— Судя по состоянию шрамов, крест вырезан достаточно давно. Он…
Видимо, мои слова каким-то образом проникли в сознание спящего паломника, потому что он вздрогнул и, резко повернув голову в нашу сторону, спросил:
— Ты кто?
— А ты кто?
— Петр Варфоломей. — Он поморщился от приступа боли, вызванного резким движением. — Божий странник.
О том, что он не рыцарь, можно было судить не только по его лохмотьям, но и по весьма далекому от благородства лицу. Нос у него был кривым, словно его перебили в драке, зубы росли вкривь-вкось, а кожа была покрыта множеством язв.
— Ты воистину следуешь за Христом?
— Насколько у меня хватает сил.
— В самом деле? — спросила Анна, указывая на низ его спины.
Варфоломей заморгал крысиными глазками.
— Даже тело праведного Иова было с головы до пят одето червями и пыльными струпами. Каждый из нас должен нести свой крест!
— Господь воздаст тебе за труды. Скажи мне, паломник, не Он ли отметил твою плоть знаком креста?
Варфоломей взвизгнул и попытался соскочить с лежанки. Припарка упала с его спины, осыпав мясистыми листьями пол палатки. Я ожидал подобной реакции и успел схватить паломника за плечо, дабы уложить его на прежнее место. Варфоломей извивался словно угорь, однако Берик, молодой варяг, окликнувший меня на дороге, пришел мне на помощь и скрутил ему руки.
— Кто вырезал на твоей спине крест?
— Я сделал это сам в знак своей преданности Богу.
— Интересно, как же ты смог это сделать? Тебе кто-нибудь помогал?
— Да. Один мой приятель.
— Как его зовут?
— Его уже нет в живых.
— Да неужели? — Стараясь не обращать внимания на исходившую от паломника ужасающую вонь, я склонился над лежанкой и прошептал ему на ухо: — Варфоломей, подобный крест украшает не только твою спину. Я видел его на спинах двух рыцарей, которым не помогла и их набожность. Они мертвы.
— Мертвы?
Из его полуоткрытого рта начала сочиться слюна.
— Ты когда-нибудь слышал о Дрого из Мельфи и о Рено Альбигойце?
— Я знаком с рыцарем Рено. Мы оба — провансальцы.
— Значит, ты знаешь о том, что с ним случилось: его тело, изъеденное червями, было найдено в канаве. — Я достал нож и плашмя приложил его лезвие к шее паломника. Почувствовав прикосновение холодного металла, Варфоломей замер. — Смотри, как бы и тебя не постигла такая же участь.
Безобразное лицо паломника скривилось в плаксивой гримасе.
— Смилуйся надо мной! — захныкал он. — Я пришел сюда за исцелением, а не за смертью! Господи, помилуй своего преданного слугу! Огради меня от врагов и беззаконников, пытающихся поймать мою душу в ловушку! Боже милостивый, лишь Ты один — мое прибежище и защита! Помилуй…
— Замолчи! — оборвал его я. — Не призывай Его святое имя, иначе Господь посетит тебя новыми скорбями. Зачем ты вырезал этот крест?
— Я хотел выказать свою преданность.
— Кому?
— Господу Богу.
Я ударил плоскостью ножа по только что вскрытому Анной нарыву, и паломник взвыл от боли.
— Если одни и те же знаки появляются на спинах сразу у нескольких человек, людьми этими движет отнюдь не благочестие. Ты являешься членом тайного ордена или братства и это ваш знак?
— Да! — взвыл Варфоломей. — Это верно, братство существует. Но тебе этого не понять, ибо оно основывалось на чистоте и праведности!
— Братство праведников? — переспросил я. — Но тогда почему вы делаете из этого секрет?
— Потому что мы со всех сторон окружены слугами Дьявола! Потому что Божье воинство прогнило насквозь! Потому что наши военачальники забыли и думать о Боге и пали жертвой собственной алчности, а наши воины погрязли в грехах и богохульстве! Зачем бы еще Бог оставил нас у стен этого города? Мы вопием к ним, дабы они исправили свои пути, однако они нас не слышат. Потому-то мы встречаемся тайно и скрываем знаки своей веры — в противном случае нас растерзают эти хищные волки, служащие самому Сатане!
— Стало быть, Дрого и Рено тоже входили в ваше братство?
Я не знал, можно ли верить всем его словам, однако не сомневался, что хотя бы часть из них правдива.
— Не скажу.
— Нет, скажешь!
Я вновь ударил его, правда, на сей раз рядом с раной.
— Нет. Я не могу сделать этого. Мы поклялись хранить тайну. И даже если бы я нарушил клятву, то не смог бы выдать своих товарищей, потому что не знаю их имен.
— Неужели ты не встретил там ни одного знакомого лица?
— Мой взор был обращен единственно к Богу!
Поняв, что Бог не собирается карать его за клятвопреступление, Варфоломей явно приободрился.
— Если ты никого не знал, то как же ты стал членом этого братства?
— Мой друг, которого уже нет в живых, привел ко мне одно духовное лицо. Она говорила со мною много часов и открыла мне истину и смысл покаяния. После этой беседы…
До меня вдруг дошел смысл сказанного.
— Ты сказал «она»? — воскликнул я, перевернув его на спину. — Этим духовным лицом была женщина? Это еще что за ересь?
— Не ересь, но сама истина Христова! Разве не женщиной была пресвятая Дева Мария? Почему же Сара…
— Сара? Эта женщина звалась Сарой? — Мне казалось, что я вишу над пропастью, держась за тонкие, готовые оборваться веточки. — Она из Прованса?
Варфоломей покачал головой, поразившись моей горячности.
— Конечно же нет! Мне кажется, она гречанка, хотя она и не говорила об этом. Я знаю только ее имя.
— Деметрий!
Я вздрогнул от неожиданности и обернулся. У входа в палатку стоял Сигурд, за спиной которого маячил какой-то печенег. Мой друг был мрачен как туча.
— В чем дело? — спросил я.
— Нас вызывает Татикий.
— Он может и подождать, — отмахнулся я. — У меня тут срочное дело.
— Тебе придется отправиться с нами. Татикий решил покинуть Антиохию.
Пока мы бежали к шатру Татикия, Сигурд не проронил ни слова. Мои опасения усилились, когда я увидел перед шатром группу норманнских рыцарей. Впрочем, они не стали чинить нам препятствий. Охранников Татикия нигде не было видно.
Я всегда считал его шатер достаточно просторным, однако сейчас он был переполнен людьми. Внутри, возле входа, стояли еще четверо норманнов: трое из них — в доспехах, а четвертый — закованный в цепи. Они образовали неподвижную массу из стали, вокруг которой торопливо сновали слуги Татикия с узлами одежды и связками оружия. Делившая палатку надвое роскошная занавеска была снята с петель, икона с изображениями трех святых воинов исчезла. В центре, возле посеребренного кресла, стоял необыкновенно возбужденный Татикий.
— Деметрий! Ну наконец-то!
Он сплел руки и хотел было шагнуть вперед, однако вместо этого плюхнулся в кресло.
— Ты собираешься вернуться домой, мой господин? — спросил я.
— Да.
— Почему?
— Чтобы поскорее прекратить эту бессмысленную осаду. И из соображений собственной безопасности.
— Пока тебе служат варяги, ты находишься в безопасности. — Сигурд шагнул вперед, взяв в руки свой огромный топор. — Грубые норманны тебя не потревожат!
— Все наоборот! — взвизгнул Татикий. — Именно они…
— Именно мы спасли его.
Стоило лидеру норманнов заговорить, как он и его властный голос завладели всеобщим вниманием. Он стоял ко мне спиной, а голова его была скрыта под шлемом, и потому я не узнал его сразу, хотя меня и должны были насторожить его внушительные размеры. Он повернулся ко мне лицом, и я увидел под шлемом его пятнистую красно-белую кожу, рыжую бороду, темные волосы и светлые, как зимнее небо, глаза.
— Я обязан господину Боэмунду жизнью, — заявил Татикий, нервно почесывая свой золотой нос, как будто он и впрямь чесался.
— Но каким образом?
— Мы раскрыли заговор, — спокойно ответил Боэмунд. — Подлый заговор врагов императора.
— Они хотели убить меня, представляешь? — пискнул Татикий. — Меня, великого примикирия, полномочного представителя самого императора!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Он был прав. С приходом тепла и с появлением провианта войско стало постепенно приходить в себя, однако проталин в турецких укреплениях так и не появилось. На другом берегу сверкающей на солнце реки за рядами лагерных палаток высились такие же неприступные, как и прежде, стены Антиохии. С высот, на которых мы находились, я видел крытые красной черепицей городские крыши и карабкающиеся по склону террасы с разбитыми на них садами. Несколько севернее на обширных полях двигались крошечные фигурки — это крестьяне распахивали на волах землю к новому посеву. Видимо, они были уверены, что успеют собрать урожай, прежде чем мы возьмем город.
— Будь я одним из наших военачальников, я бы с каждым днем волновался все больше, — не унимался Сигурд. — Если их армии не растратят вновь обретенную силу в сражениях, они займутся еще большим непотребством.
— Это им вряд ли удастся, — ответил я, приостановившись, чтобы вытрясти из сапога камушек. — Прошло уже два месяца с тех пор, как Боэмунд разбил последнюю турецкую армию, пришедшую освобождать город. Турок в Азии хватает, а известия о нашей осаде распространились далеко. Если они вновь соберут большое войско, одолеть их будет очень непросто.
— И тогда они дозволят нам вернуться домой.
Сигурд, конечно, шутил, но мы оба прекрасно осознавали опасность. Слухи о приближении несметного турецкого воинства ходили и раньше, однако в последнее время они звучали все настойчивее. Не далее как этим самым утром императорский гонец доставил Татикию очередное тревожное послание. Мой господин не стал делиться со мной его содержанием, но заметно побледнел при чтении. До той поры, пока нам противостояли только защитники города, священство могло убедить нас в том, что служение Богу не ограничено во времени. В несостоятельности этих заведомо ложных уверений нас рано или поздно должны были убедить копья приближающейся армии.
— Деметрий!
По дороге к нам бежал молодой варяг с длинными светлыми волосами, развевающимися на ветру.
— Меня послала доктор. Ты должен немедленно прийти к ней. Она что-то узнала о мертвом норманне.
— О Дрого? Что именно?
— Она ничего не сказала.
— Где она?
— В своей палатке, лечит франкского паломника.
Я оставил Сигурда и сломя голову понесся к нашему лагерю. Палатка Анны стояла на южной его границе, перед открытым пространством, отделявшим нас от лагеря норманнов. Узкая речушка, бегущая с ближней горы, несла с собой свежую воду и предоставляла неограниченные запасы камыша, которым устилались лежанки пациентов. Как обычно в солнечную погоду, Анна подвернула полы палатки. Я увидел под навесом четыре устланные камышом грубые лежанки, сделанные из положенных на камни досок. Три из них пустовали, на четвертой лежал лицом вниз полуодетый человек и, по-видимому, спал. Из завернутой в ткань припарки на его спину вытекала зеленоватая жидкость. Рядом с ним на скамейке сидела Анна, надевшая на платье старый, покрытый множеством пятен фартук.
— Зачем ты меня звала? — спросил я, еле переводя дух.
Анна подняла на меня глаза.
— Вон как на тебя действует имя Дрого!
— Я всегда прибываю по первому твоему зову.
Анна сморщила нос, выражая шутливое недоверие, и указала рукой на лежавшего перед нею пациента.
— Взгляни сюда.
Я посмотрел на паломника и тут же все понял. Из-под наложенной на шею припарки выглядывал то ли порез, то ли нарыв, однако мое внимание привлек вовсе не он. На покрытой множеством бородавок, веснушек и прыщей спине виднелся огромный шрам в форме креста, верхний конец которого исчезал под всклокоченными волосами паломника, а поперечина проходила на уровне лопаток. Кожа на шраме сморщилась, давно утратив розоватый цвет и блеск свежего рубца, однако две эти линии оставались такими же прямыми и ровными, как в тот день, когда их вырезала чья-то неведомая мне твердая рука.
— Вот почему ты вспомнила о Дрого!
— Он хотел, чтобы я вскрыла нарыв, но отказывался снять тунику до той поры, пока боль не стала нестерпимой.
— Судя по состоянию шрамов, крест вырезан достаточно давно. Он…
Видимо, мои слова каким-то образом проникли в сознание спящего паломника, потому что он вздрогнул и, резко повернув голову в нашу сторону, спросил:
— Ты кто?
— А ты кто?
— Петр Варфоломей. — Он поморщился от приступа боли, вызванного резким движением. — Божий странник.
О том, что он не рыцарь, можно было судить не только по его лохмотьям, но и по весьма далекому от благородства лицу. Нос у него был кривым, словно его перебили в драке, зубы росли вкривь-вкось, а кожа была покрыта множеством язв.
— Ты воистину следуешь за Христом?
— Насколько у меня хватает сил.
— В самом деле? — спросила Анна, указывая на низ его спины.
Варфоломей заморгал крысиными глазками.
— Даже тело праведного Иова было с головы до пят одето червями и пыльными струпами. Каждый из нас должен нести свой крест!
— Господь воздаст тебе за труды. Скажи мне, паломник, не Он ли отметил твою плоть знаком креста?
Варфоломей взвизгнул и попытался соскочить с лежанки. Припарка упала с его спины, осыпав мясистыми листьями пол палатки. Я ожидал подобной реакции и успел схватить паломника за плечо, дабы уложить его на прежнее место. Варфоломей извивался словно угорь, однако Берик, молодой варяг, окликнувший меня на дороге, пришел мне на помощь и скрутил ему руки.
— Кто вырезал на твоей спине крест?
— Я сделал это сам в знак своей преданности Богу.
— Интересно, как же ты смог это сделать? Тебе кто-нибудь помогал?
— Да. Один мой приятель.
— Как его зовут?
— Его уже нет в живых.
— Да неужели? — Стараясь не обращать внимания на исходившую от паломника ужасающую вонь, я склонился над лежанкой и прошептал ему на ухо: — Варфоломей, подобный крест украшает не только твою спину. Я видел его на спинах двух рыцарей, которым не помогла и их набожность. Они мертвы.
— Мертвы?
Из его полуоткрытого рта начала сочиться слюна.
— Ты когда-нибудь слышал о Дрого из Мельфи и о Рено Альбигойце?
— Я знаком с рыцарем Рено. Мы оба — провансальцы.
— Значит, ты знаешь о том, что с ним случилось: его тело, изъеденное червями, было найдено в канаве. — Я достал нож и плашмя приложил его лезвие к шее паломника. Почувствовав прикосновение холодного металла, Варфоломей замер. — Смотри, как бы и тебя не постигла такая же участь.
Безобразное лицо паломника скривилось в плаксивой гримасе.
— Смилуйся надо мной! — захныкал он. — Я пришел сюда за исцелением, а не за смертью! Господи, помилуй своего преданного слугу! Огради меня от врагов и беззаконников, пытающихся поймать мою душу в ловушку! Боже милостивый, лишь Ты один — мое прибежище и защита! Помилуй…
— Замолчи! — оборвал его я. — Не призывай Его святое имя, иначе Господь посетит тебя новыми скорбями. Зачем ты вырезал этот крест?
— Я хотел выказать свою преданность.
— Кому?
— Господу Богу.
Я ударил плоскостью ножа по только что вскрытому Анной нарыву, и паломник взвыл от боли.
— Если одни и те же знаки появляются на спинах сразу у нескольких человек, людьми этими движет отнюдь не благочестие. Ты являешься членом тайного ордена или братства и это ваш знак?
— Да! — взвыл Варфоломей. — Это верно, братство существует. Но тебе этого не понять, ибо оно основывалось на чистоте и праведности!
— Братство праведников? — переспросил я. — Но тогда почему вы делаете из этого секрет?
— Потому что мы со всех сторон окружены слугами Дьявола! Потому что Божье воинство прогнило насквозь! Потому что наши военачальники забыли и думать о Боге и пали жертвой собственной алчности, а наши воины погрязли в грехах и богохульстве! Зачем бы еще Бог оставил нас у стен этого города? Мы вопием к ним, дабы они исправили свои пути, однако они нас не слышат. Потому-то мы встречаемся тайно и скрываем знаки своей веры — в противном случае нас растерзают эти хищные волки, служащие самому Сатане!
— Стало быть, Дрого и Рено тоже входили в ваше братство?
Я не знал, можно ли верить всем его словам, однако не сомневался, что хотя бы часть из них правдива.
— Не скажу.
— Нет, скажешь!
Я вновь ударил его, правда, на сей раз рядом с раной.
— Нет. Я не могу сделать этого. Мы поклялись хранить тайну. И даже если бы я нарушил клятву, то не смог бы выдать своих товарищей, потому что не знаю их имен.
— Неужели ты не встретил там ни одного знакомого лица?
— Мой взор был обращен единственно к Богу!
Поняв, что Бог не собирается карать его за клятвопреступление, Варфоломей явно приободрился.
— Если ты никого не знал, то как же ты стал членом этого братства?
— Мой друг, которого уже нет в живых, привел ко мне одно духовное лицо. Она говорила со мною много часов и открыла мне истину и смысл покаяния. После этой беседы…
До меня вдруг дошел смысл сказанного.
— Ты сказал «она»? — воскликнул я, перевернув его на спину. — Этим духовным лицом была женщина? Это еще что за ересь?
— Не ересь, но сама истина Христова! Разве не женщиной была пресвятая Дева Мария? Почему же Сара…
— Сара? Эта женщина звалась Сарой? — Мне казалось, что я вишу над пропастью, держась за тонкие, готовые оборваться веточки. — Она из Прованса?
Варфоломей покачал головой, поразившись моей горячности.
— Конечно же нет! Мне кажется, она гречанка, хотя она и не говорила об этом. Я знаю только ее имя.
— Деметрий!
Я вздрогнул от неожиданности и обернулся. У входа в палатку стоял Сигурд, за спиной которого маячил какой-то печенег. Мой друг был мрачен как туча.
— В чем дело? — спросил я.
— Нас вызывает Татикий.
— Он может и подождать, — отмахнулся я. — У меня тут срочное дело.
— Тебе придется отправиться с нами. Татикий решил покинуть Антиохию.
Пока мы бежали к шатру Татикия, Сигурд не проронил ни слова. Мои опасения усилились, когда я увидел перед шатром группу норманнских рыцарей. Впрочем, они не стали чинить нам препятствий. Охранников Татикия нигде не было видно.
Я всегда считал его шатер достаточно просторным, однако сейчас он был переполнен людьми. Внутри, возле входа, стояли еще четверо норманнов: трое из них — в доспехах, а четвертый — закованный в цепи. Они образовали неподвижную массу из стали, вокруг которой торопливо сновали слуги Татикия с узлами одежды и связками оружия. Делившая палатку надвое роскошная занавеска была снята с петель, икона с изображениями трех святых воинов исчезла. В центре, возле посеребренного кресла, стоял необыкновенно возбужденный Татикий.
— Деметрий! Ну наконец-то!
Он сплел руки и хотел было шагнуть вперед, однако вместо этого плюхнулся в кресло.
— Ты собираешься вернуться домой, мой господин? — спросил я.
— Да.
— Почему?
— Чтобы поскорее прекратить эту бессмысленную осаду. И из соображений собственной безопасности.
— Пока тебе служат варяги, ты находишься в безопасности. — Сигурд шагнул вперед, взяв в руки свой огромный топор. — Грубые норманны тебя не потревожат!
— Все наоборот! — взвизгнул Татикий. — Именно они…
— Именно мы спасли его.
Стоило лидеру норманнов заговорить, как он и его властный голос завладели всеобщим вниманием. Он стоял ко мне спиной, а голова его была скрыта под шлемом, и потому я не узнал его сразу, хотя меня и должны были насторожить его внушительные размеры. Он повернулся ко мне лицом, и я увидел под шлемом его пятнистую красно-белую кожу, рыжую бороду, темные волосы и светлые, как зимнее небо, глаза.
— Я обязан господину Боэмунду жизнью, — заявил Татикий, нервно почесывая свой золотой нос, как будто он и впрямь чесался.
— Но каким образом?
— Мы раскрыли заговор, — спокойно ответил Боэмунд. — Подлый заговор врагов императора.
— Они хотели убить меня, представляешь? — пискнул Татикий. — Меня, великого примикирия, полномочного представителя самого императора!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51