И вы отлично играете в шахматы.
— Этого недостаточно, — ответила Кассия тихо, и старый солдат увидел в ее глазах затаенную боль.
Вид печали в этих прекрасных глазах на мгновение вызвал у него желание дать своему хозяину хорошего тумака, пинком сбросить его с лошади и дубасить до тех пор, пока разум не возвратится в его беспутную голову.
Наконец Рольф сказал, надеясь, что его юная госпожа простит ему дерзость:
— Леди Чандра была всего лишь мечтой, сотканной из фантазий милорда, питаемой глупыми песнями менестрелей. Я сомневаюсь, что она обладает вашими достоинствами, миледи.
Кассия не стала притворяться, что не поняла его.
— В ней есть то, чего желает и чем восхищается Грэлэм. Нет, пожалуйста, не прячь от меня глаза. Я должна высказать все, что у меня на душе. Конечно, когда я спросила его, он рассказал мне о ней: о ее чувстве чести, о ее высокой морали и удивительном мастерстве воина. В его глазах, Рольф, я не обладаю ни одной из этих добродетелей.
На мгновение Кассия опустила голову, и Рольф увидел, как ее маленькие ручки судорожно сжали поводья.
— Я должна что-то предпринять!
«Но не стоит пытаться перенять внешний образ леди Чандры», — думал он.
— В глазах большинства мужчин, миледи, вы — само достоинство, доброта и благородство. И очень немногие верят, что вы предали лорда Грэлэма.
— Он верит, — ответила Кассия с горечью. Прежде чем Рольф успел подумать о своих словах, он выпалил:
— Он глупец, особенно когда речь заходит о женщинах.
— Но он также и мой муж. Если я не смогу переубедить его, то весьма вероятно, что мне придется вернуться к отцу. Но, видишь ли, мне мучительно и невыносимо думать об этом.
Рольф с трудом перевел дух — его душил гнев. Ему хотелось спросить, бил ли ее Грэлэм, но он не посмел. Даже говорить с ней столь откровенно было неуместно.
— Твой лорд питает ко мне великий гнев, великую неприязнь. — Кассия печально улыбнулась Рольфу. — Я не осуждаю его за то, что он верит всему дурному обо мне. Иногда я думаю, уж не вообразила ли я сама все это.
Рольф устремил взгляд вперед между ушами своей лошади, снова испытывая желание вколотить немного здравого смысла в голову своего безжалостного господина. К своему изумлению, он увидел, как ехавший впереди Грэлэм повернул голову, продолжая сидеть в седле, и его темные глаза, полные подозрения, прищуренные и гневные, обратились к ним. «Боже милостивый, — подумал Рольф, испуганный этим взглядом, — он ревнует! Ревнует ко мне, старому человеку!» Он задумчиво пожевал нижнюю губу.
— Миледи, — сказал Рольф наконец, улыбаясь своей госпоже, — я сделаю то, что вы просите.
— Грэлэм не должен об этом знать.
— Нет, он не узнает, пока вы не сможете поразить его своим искусством.
— Благодарю, Рольф!
Она одарила его лучезарной улыбкой, и он был ошеломлен нежной, чистой и сладостной красотой ее лица.
Теперь Рольф ожидал, пока она выпустит последнюю стрелу, потом шагнул вперед. Он видел, как от его дыхания поднимались облачка пара, хорошо заметные в чистом безветренном воздухе, и беспокоился за Кассию, боясь, что она подцепит лихорадку, если не уйдет сейчас в тепло. Но он знал также, что стоит заговорить об этом, и лицо ее утратит всю радость, поэтому сказал ровным тоном:
— Вам следует лучше владеть правой рукой, держать ее спокойнее и увереннее. Вот, позвольте, я покажу.
Он учил ее до тех пор, пока не почувствовал, как холод просачивается сквозь его плотную зимнюю одежду. Должно быть, она замерзает, подумал Рольф, делая шаг назад.
— Довольно, миледи. Мои старые кости нуждаются в тепле. Пора им погреться у огонька.
— И подогретый эль согревает неплохо! — воскликнула счастливая Кассия. — Тебе, Эвиан, это тоже не повредит.
Мальчик взял ее лук и кожаный колчан под мышку, будто это он так долго и упорно практиковался в стрельбе из лука. Рольф сказал ему только, что миледи хочет сделать сюрприз мужу.
Кассия вошла в большой зал. На лице ее сияла довольная улыбка. Накануне вечером Грэлэм вернулся из поездки в Крэнделл. Он не просил ее сопровождать его, и она ничего не сказала. Зато это дало ей возможность целую неделю практиковаться в стрельбе из лука. При этом она могла не беспокоиться, что он застанет ее за этим занятием. Глядя на мужа, она вдруг почувствовала глубокую пьянящую радость. Он выглядел сильным, великолепно сложенным образчиком мужской породы с этими его густыми черными волосами, взъерошенными не то ветром, не то быстрой ездой. Но лицо ее мгновенно побледнело и утратило веселое выражение, когда он грубо спросил ее:
— Где ты была?
Кассия опустила глаза. Де Моретон был так занят с Блаунтом, она и не подумала, что он заметит ее отсутствие, и потому позволила себе посвятить час стрельбе из лука.
— Не желаете ли глинтвейна, милорд? — спросила она с опаской.
— Чего я желаю, так это получить ответ на свой вопрос.
Юная леди тотчас же вздернула подбородок:
— Я гуляла в саду.
Она заметила явное недоверие на его лице и поспешила добавить:
— Со мной был Эвиан. Я выбирала место для груш, которые собираюсь посадить весной.
Грэлэм гадал, почему она лжет. Черт возьми. Груши!
— Иди погрейся, — сказал он голосом, охрипшим от волнения за нее, — у тебя нос покраснел от холода.
Она охотно подчинилась, дав указания служанкам принести глинтвейна.
— Как сэр Уолтер? — Она радовалась, что Грэлэм оставил ее в покое. — Что он делал в Крэнделле и как-там дела?
Ей было трудно скрыть неприязнь, которую она питала к сэру Уолтеру.
— Пожалуй, он слишком прижимает крестьян, но я не сомневаюсь, что в конце концов все уладится.
Кассия надеялась, что Сэр Уолтер покажет Грэлэму свое подлинное лицо, но, судя по всему, пока этого не произошло.
— Ты видел послание от герцога Корнуоллского?
— Да, и оно меня встревожило. Он пишет о том, что стареет. С возвращением и восшествием на трон Эдуарда герцог мог бы снять с себя всякую ответственность и наслаждаться жизнью.
— Но его больше не гнетет ответственность, а только это и помогало ему сохранять молодость. Иногда я думаю, что Жоффрей и его интриги помогают моему отцу сохранять здоровье, хотя я и молю Бога, чтобы это оказалось неправдой.
— Будем надеяться, что твой отец достаточно занят, чтобы продержаться зиму. Если Жоффрей что-то замышляет, он не решится выступить до весны.
— Как я хочу, чтобы Жоффрей забыл о своем разочаровании! Я не вынесла бы мысли о том, что Бельтеру что-то угрожает.
Она подвинулась к огромному камину и теперь смотрела на пляшущее в нем пламя. Отец и Бельтер — это были две постоянные величины и две главные заботы в ее жизни. Жоффрей всегда казался ей опасным, но Бельтер и отец были ее прибежищем, даже теперь, если бы Грэлэм не пожелал оставить ее при себе. Из глаз Кассии выкатились две слезинки и поползли вниз по щекам. У нее не было сил смахнуть их.
— Перестань лить слезы, — раздраженно сказал Грэлэм, — ты не дитя, и нет причины пугаться из-за Жоффрея.
Даже ему самому его тон показался слишком грубым и жестоким. Как ни странно, он смутно представлял, что чувствует она. И мысленно выбранил себя, когда она подняла к нему лицо и беспомощно посмотрела на него.
Грэлэм сгреб жену и прижал лицом к своей груди, к своей теплой от близости тела рубахе.
— Тише, — сказал он гораздо нежнее, стараясь разгладить своими сильными пальцами сведенные судорогой мышцы у нее на плечах.
И тотчас же почувствовал, как тело его омыла волна желания. Он прекрасно знал, что такое похоть, но то, что он чувствовал к Кассии, было смягчено какими-то другими эмоциями, столь глубокими и сложными, что ему даже не хотелось разбираться в них. «Черт бы ее побрал», — думал Грэлэм, крепче прижимая жену к себе. Во время своего пребывания в Крэнделле он перепробовал нескольких служанок в надежде на то, что они вытеснят из его тела лихорадку, вызванную Кассией, и сотрут ее образ из его памяти. Но после того как животный голод бывал удовлетворен, он лежал без сна, глядя в темноту, в то время как женщина, угождавшая ему, блаженно спала рядом.
Теперь, прижимая жену к себе, он чувствовал под пальцами ее тонкие, нежные косточки, казавшиеся столь хрупкими в сравнении с его сильными руками. Закрыв глаза, Грэлэм вдыхал сладкий аромат ее тела. Ни одна женщина не пахла так, как Кассия, думал он, и эта мысль показалась ему глупой. Он опустил голову и зарылся лицом в ее волосы, потерся о них щекой. Лаванда, подумал Грэлэм. Она пахнет лавандой. Руки его опустились ниже, обхватили ее бедра. Он почувствовал, как она замерла. И тут, рассмеявшись низким дразнящим смехом, он отпустил, оттолкнул жену от себя. В его голосе послышалась знакомая насмешка:
— Я не стану овладевать тобой здесь, миледи. Осуши слезы и позаботься о нашей вечерней трапезе.
Кассия смахнула слезы, проклиная себя за то, что ей захотелось почерпнуть утешение и защиту в его силе хотя бы на минуту.
— Да, милорд, — ответила она тихо и оставила его.
В течение всего долгого вечера она вела себя как всегда: улыбалась и ухаживала за Грэлэмом, предупреждая каждое его желание, в то же время мечтая заползти куда-нибудь в укромный уголок и дать волю тоске и отчаянию. Она слышала, как он разговаривает со своими людьми, слышала его смех, когда они обменивались шутками и подтрунивали друг над другом. Он не тронул ее прошлой ночью, и потому она знала, что нынешней они будут близки. И Кассия сознавала, что хочет этого, ей хотелось, чтобы он заставил ее забыть все, хотя бы на мгновение. Но только чтобы это было не под влиянием его гнева, не в наказание.
Извинившись, Кассия ушла в спальню. Ей потребовалось некоторое время, чтобы отделаться от Итты. Потом она искупалась в горячей ароматной воде, заставляя себя окончательно сдаться, принять свое поражение, чему так долго сопротивлялась. Гордость и правда теперь должны были уступить место пустоте и печали. Она вспомнила обо всех своих потугах, о попытках научиться владеть луком и засмеялась вслух над собственной глупостью. Возможно, Грэлэм будет восхищаться ею, но никогда не будет ей верить. Она знала, что помочь ей могла бы только ложь. И ложь могла изменить его отношение к ней.
Когда много позже Грэлэм вошел в спальню, она лежала в супружеской постели, опираясь на подушки спиной.
— Я ожидал, что ты уже спишь, — сказал он, раздеваясь. Она разгладила дрожащими руками одеяло и сказала:
— Нет, я соскучилась по тебе. — Голос ее был тихим и робким.
Его охватила жаркая страсть. Она заметила, как в темных глазах мужа зажглись искры, он не сразу успел изменить выражение лица и принять равнодушную мину.
— Почему? — спросил он тупо. Теперь он стоял возле постели, обнаженный, глаза его были устремлены на нее.
— Я не хочу ссориться с тобой, Грэлэм, — прошептала Кассия, стараясь не выдать взглядом своего томления и голода по нему.
Но ей это не удалось, он, как всегда, все заметил.
— Ты знаешь, чего я требую от тебя, — сказал Грэлэм и скользнул в постель рядом с ней.
— Да, знаю.
«Не плачь ты, маленькая идиотка!» — уговаривала себя Кассия.
— Ты сказал, что простишь меня.
— Я прощу тебя, — ответил он, и голос его показался ей решительным и холодным.
— В таком случае все было, как ты и думал.
Он ощутил, как его охватило обжигающее, как огонь, презрение к себе, а также разочарование. Он хотел, чтобы она признала свою вину, хотел, чтобы она сказала, что наняла Дайнуолда де Фортенберри и отдала ему ожерелье, но то, что она призналась в этом, сделало его почти больным. Он приподнялся на локте рядом с ней и заглянул в ее бледное лицо. И увидел, что в глазах ее стоят слезы.
— Я сказал, что прощу тебя, если ты скажешь правду. Но почему ты плачешь?
«Я так одинока. Я не в силах выносить свое одиночество! Я с радостью приму от тебя столько, сколько ты согласен мне уделить».
Она не могла придумать ничего, что бы сказать ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
— Этого недостаточно, — ответила Кассия тихо, и старый солдат увидел в ее глазах затаенную боль.
Вид печали в этих прекрасных глазах на мгновение вызвал у него желание дать своему хозяину хорошего тумака, пинком сбросить его с лошади и дубасить до тех пор, пока разум не возвратится в его беспутную голову.
Наконец Рольф сказал, надеясь, что его юная госпожа простит ему дерзость:
— Леди Чандра была всего лишь мечтой, сотканной из фантазий милорда, питаемой глупыми песнями менестрелей. Я сомневаюсь, что она обладает вашими достоинствами, миледи.
Кассия не стала притворяться, что не поняла его.
— В ней есть то, чего желает и чем восхищается Грэлэм. Нет, пожалуйста, не прячь от меня глаза. Я должна высказать все, что у меня на душе. Конечно, когда я спросила его, он рассказал мне о ней: о ее чувстве чести, о ее высокой морали и удивительном мастерстве воина. В его глазах, Рольф, я не обладаю ни одной из этих добродетелей.
На мгновение Кассия опустила голову, и Рольф увидел, как ее маленькие ручки судорожно сжали поводья.
— Я должна что-то предпринять!
«Но не стоит пытаться перенять внешний образ леди Чандры», — думал он.
— В глазах большинства мужчин, миледи, вы — само достоинство, доброта и благородство. И очень немногие верят, что вы предали лорда Грэлэма.
— Он верит, — ответила Кассия с горечью. Прежде чем Рольф успел подумать о своих словах, он выпалил:
— Он глупец, особенно когда речь заходит о женщинах.
— Но он также и мой муж. Если я не смогу переубедить его, то весьма вероятно, что мне придется вернуться к отцу. Но, видишь ли, мне мучительно и невыносимо думать об этом.
Рольф с трудом перевел дух — его душил гнев. Ему хотелось спросить, бил ли ее Грэлэм, но он не посмел. Даже говорить с ней столь откровенно было неуместно.
— Твой лорд питает ко мне великий гнев, великую неприязнь. — Кассия печально улыбнулась Рольфу. — Я не осуждаю его за то, что он верит всему дурному обо мне. Иногда я думаю, уж не вообразила ли я сама все это.
Рольф устремил взгляд вперед между ушами своей лошади, снова испытывая желание вколотить немного здравого смысла в голову своего безжалостного господина. К своему изумлению, он увидел, как ехавший впереди Грэлэм повернул голову, продолжая сидеть в седле, и его темные глаза, полные подозрения, прищуренные и гневные, обратились к ним. «Боже милостивый, — подумал Рольф, испуганный этим взглядом, — он ревнует! Ревнует ко мне, старому человеку!» Он задумчиво пожевал нижнюю губу.
— Миледи, — сказал Рольф наконец, улыбаясь своей госпоже, — я сделаю то, что вы просите.
— Грэлэм не должен об этом знать.
— Нет, он не узнает, пока вы не сможете поразить его своим искусством.
— Благодарю, Рольф!
Она одарила его лучезарной улыбкой, и он был ошеломлен нежной, чистой и сладостной красотой ее лица.
Теперь Рольф ожидал, пока она выпустит последнюю стрелу, потом шагнул вперед. Он видел, как от его дыхания поднимались облачка пара, хорошо заметные в чистом безветренном воздухе, и беспокоился за Кассию, боясь, что она подцепит лихорадку, если не уйдет сейчас в тепло. Но он знал также, что стоит заговорить об этом, и лицо ее утратит всю радость, поэтому сказал ровным тоном:
— Вам следует лучше владеть правой рукой, держать ее спокойнее и увереннее. Вот, позвольте, я покажу.
Он учил ее до тех пор, пока не почувствовал, как холод просачивается сквозь его плотную зимнюю одежду. Должно быть, она замерзает, подумал Рольф, делая шаг назад.
— Довольно, миледи. Мои старые кости нуждаются в тепле. Пора им погреться у огонька.
— И подогретый эль согревает неплохо! — воскликнула счастливая Кассия. — Тебе, Эвиан, это тоже не повредит.
Мальчик взял ее лук и кожаный колчан под мышку, будто это он так долго и упорно практиковался в стрельбе из лука. Рольф сказал ему только, что миледи хочет сделать сюрприз мужу.
Кассия вошла в большой зал. На лице ее сияла довольная улыбка. Накануне вечером Грэлэм вернулся из поездки в Крэнделл. Он не просил ее сопровождать его, и она ничего не сказала. Зато это дало ей возможность целую неделю практиковаться в стрельбе из лука. При этом она могла не беспокоиться, что он застанет ее за этим занятием. Глядя на мужа, она вдруг почувствовала глубокую пьянящую радость. Он выглядел сильным, великолепно сложенным образчиком мужской породы с этими его густыми черными волосами, взъерошенными не то ветром, не то быстрой ездой. Но лицо ее мгновенно побледнело и утратило веселое выражение, когда он грубо спросил ее:
— Где ты была?
Кассия опустила глаза. Де Моретон был так занят с Блаунтом, она и не подумала, что он заметит ее отсутствие, и потому позволила себе посвятить час стрельбе из лука.
— Не желаете ли глинтвейна, милорд? — спросила она с опаской.
— Чего я желаю, так это получить ответ на свой вопрос.
Юная леди тотчас же вздернула подбородок:
— Я гуляла в саду.
Она заметила явное недоверие на его лице и поспешила добавить:
— Со мной был Эвиан. Я выбирала место для груш, которые собираюсь посадить весной.
Грэлэм гадал, почему она лжет. Черт возьми. Груши!
— Иди погрейся, — сказал он голосом, охрипшим от волнения за нее, — у тебя нос покраснел от холода.
Она охотно подчинилась, дав указания служанкам принести глинтвейна.
— Как сэр Уолтер? — Она радовалась, что Грэлэм оставил ее в покое. — Что он делал в Крэнделле и как-там дела?
Ей было трудно скрыть неприязнь, которую она питала к сэру Уолтеру.
— Пожалуй, он слишком прижимает крестьян, но я не сомневаюсь, что в конце концов все уладится.
Кассия надеялась, что Сэр Уолтер покажет Грэлэму свое подлинное лицо, но, судя по всему, пока этого не произошло.
— Ты видел послание от герцога Корнуоллского?
— Да, и оно меня встревожило. Он пишет о том, что стареет. С возвращением и восшествием на трон Эдуарда герцог мог бы снять с себя всякую ответственность и наслаждаться жизнью.
— Но его больше не гнетет ответственность, а только это и помогало ему сохранять молодость. Иногда я думаю, что Жоффрей и его интриги помогают моему отцу сохранять здоровье, хотя я и молю Бога, чтобы это оказалось неправдой.
— Будем надеяться, что твой отец достаточно занят, чтобы продержаться зиму. Если Жоффрей что-то замышляет, он не решится выступить до весны.
— Как я хочу, чтобы Жоффрей забыл о своем разочаровании! Я не вынесла бы мысли о том, что Бельтеру что-то угрожает.
Она подвинулась к огромному камину и теперь смотрела на пляшущее в нем пламя. Отец и Бельтер — это были две постоянные величины и две главные заботы в ее жизни. Жоффрей всегда казался ей опасным, но Бельтер и отец были ее прибежищем, даже теперь, если бы Грэлэм не пожелал оставить ее при себе. Из глаз Кассии выкатились две слезинки и поползли вниз по щекам. У нее не было сил смахнуть их.
— Перестань лить слезы, — раздраженно сказал Грэлэм, — ты не дитя, и нет причины пугаться из-за Жоффрея.
Даже ему самому его тон показался слишком грубым и жестоким. Как ни странно, он смутно представлял, что чувствует она. И мысленно выбранил себя, когда она подняла к нему лицо и беспомощно посмотрела на него.
Грэлэм сгреб жену и прижал лицом к своей груди, к своей теплой от близости тела рубахе.
— Тише, — сказал он гораздо нежнее, стараясь разгладить своими сильными пальцами сведенные судорогой мышцы у нее на плечах.
И тотчас же почувствовал, как тело его омыла волна желания. Он прекрасно знал, что такое похоть, но то, что он чувствовал к Кассии, было смягчено какими-то другими эмоциями, столь глубокими и сложными, что ему даже не хотелось разбираться в них. «Черт бы ее побрал», — думал Грэлэм, крепче прижимая жену к себе. Во время своего пребывания в Крэнделле он перепробовал нескольких служанок в надежде на то, что они вытеснят из его тела лихорадку, вызванную Кассией, и сотрут ее образ из его памяти. Но после того как животный голод бывал удовлетворен, он лежал без сна, глядя в темноту, в то время как женщина, угождавшая ему, блаженно спала рядом.
Теперь, прижимая жену к себе, он чувствовал под пальцами ее тонкие, нежные косточки, казавшиеся столь хрупкими в сравнении с его сильными руками. Закрыв глаза, Грэлэм вдыхал сладкий аромат ее тела. Ни одна женщина не пахла так, как Кассия, думал он, и эта мысль показалась ему глупой. Он опустил голову и зарылся лицом в ее волосы, потерся о них щекой. Лаванда, подумал Грэлэм. Она пахнет лавандой. Руки его опустились ниже, обхватили ее бедра. Он почувствовал, как она замерла. И тут, рассмеявшись низким дразнящим смехом, он отпустил, оттолкнул жену от себя. В его голосе послышалась знакомая насмешка:
— Я не стану овладевать тобой здесь, миледи. Осуши слезы и позаботься о нашей вечерней трапезе.
Кассия смахнула слезы, проклиная себя за то, что ей захотелось почерпнуть утешение и защиту в его силе хотя бы на минуту.
— Да, милорд, — ответила она тихо и оставила его.
В течение всего долгого вечера она вела себя как всегда: улыбалась и ухаживала за Грэлэмом, предупреждая каждое его желание, в то же время мечтая заползти куда-нибудь в укромный уголок и дать волю тоске и отчаянию. Она слышала, как он разговаривает со своими людьми, слышала его смех, когда они обменивались шутками и подтрунивали друг над другом. Он не тронул ее прошлой ночью, и потому она знала, что нынешней они будут близки. И Кассия сознавала, что хочет этого, ей хотелось, чтобы он заставил ее забыть все, хотя бы на мгновение. Но только чтобы это было не под влиянием его гнева, не в наказание.
Извинившись, Кассия ушла в спальню. Ей потребовалось некоторое время, чтобы отделаться от Итты. Потом она искупалась в горячей ароматной воде, заставляя себя окончательно сдаться, принять свое поражение, чему так долго сопротивлялась. Гордость и правда теперь должны были уступить место пустоте и печали. Она вспомнила обо всех своих потугах, о попытках научиться владеть луком и засмеялась вслух над собственной глупостью. Возможно, Грэлэм будет восхищаться ею, но никогда не будет ей верить. Она знала, что помочь ей могла бы только ложь. И ложь могла изменить его отношение к ней.
Когда много позже Грэлэм вошел в спальню, она лежала в супружеской постели, опираясь на подушки спиной.
— Я ожидал, что ты уже спишь, — сказал он, раздеваясь. Она разгладила дрожащими руками одеяло и сказала:
— Нет, я соскучилась по тебе. — Голос ее был тихим и робким.
Его охватила жаркая страсть. Она заметила, как в темных глазах мужа зажглись искры, он не сразу успел изменить выражение лица и принять равнодушную мину.
— Почему? — спросил он тупо. Теперь он стоял возле постели, обнаженный, глаза его были устремлены на нее.
— Я не хочу ссориться с тобой, Грэлэм, — прошептала Кассия, стараясь не выдать взглядом своего томления и голода по нему.
Но ей это не удалось, он, как всегда, все заметил.
— Ты знаешь, чего я требую от тебя, — сказал Грэлэм и скользнул в постель рядом с ней.
— Да, знаю.
«Не плачь ты, маленькая идиотка!» — уговаривала себя Кассия.
— Ты сказал, что простишь меня.
— Я прощу тебя, — ответил он, и голос его показался ей решительным и холодным.
— В таком случае все было, как ты и думал.
Он ощутил, как его охватило обжигающее, как огонь, презрение к себе, а также разочарование. Он хотел, чтобы она признала свою вину, хотел, чтобы она сказала, что наняла Дайнуолда де Фортенберри и отдала ему ожерелье, но то, что она призналась в этом, сделало его почти больным. Он приподнялся на локте рядом с ней и заглянул в ее бледное лицо. И увидел, что в глазах ее стоят слезы.
— Я сказал, что прощу тебя, если ты скажешь правду. Но почему ты плачешь?
«Я так одинока. Я не в силах выносить свое одиночество! Я с радостью приму от тебя столько, сколько ты согласен мне уделить».
Она не могла придумать ничего, что бы сказать ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65