— Может быть, — буркнула Лили. — Но какое отношение он имеет к моим картинам?
— Пока не знаю, но он очень известен в мире искусства как крупный торговец картинами. Именно ему я и звонил, чтобы узнать, во сколько оцениваются на современном рынке картины бабушки.
— Я вас помню, — нехотя выдавила Лили. — Мне было шестнадцать, когда вы с Диллоном приехали на Рождество. Почему вы так стремитесь увидеть мои картины?
Саймон тоже помнил ее. Теперь она стала взрослой и совсем не похожа на ту гибкую, проворную девчонку, которая пыталась выставить его на сотню баксов. В чем там было дело… какое-то пари… нет, уж очень давно это случилось. И он наверняка попался бы на удочку, если бы ее отец не предупредил его и не велел крепче держаться за бумажник.
Саймон не глухой и отлично слышит нотки настороженности, а может, и недоверия в ее голосе. Почему она так его невзлюбила? Она даже не знает его. Не видела много лет. И на того подростка уже не похожа. Правда, по-прежнему выглядит как принцесса из сказки. Только взрослая принцесса. Принцесса, которой пришлось нелегко. Немытые волосы кое-как стянуты в хвост, одежда висит мешком на исхудавшем теле. От нее волнами исходит антипатия, настоящее цунами злобы, готовое захлестнуть его с головой. Но почему?!
— Вам больно? — спросил он, шагнув к ней. Лили недоуменно моргнула и съежилась.
— Что?
— Вам больно? Я знаю, что на прошлой неделе вас оперировали. Должно быть, вам еще тяжело ходить.
— Нет, — бросила она, все еще глядя на него так, словно готова была придушить собственными руками. Но вдруг сообразила, что ей не за что презирать этого человека. Он всего лишь друг Диллона, так что нечего его опасаться. Единственная его вина — в том, что уж очень он красив. Но она вполне может простить ему этот недостаток. Он здесь, чтобы увидеть ее картины.
Спаси ее, Господи, от всех красавчиков, которым нужны ее картины! Двоих и то более чем достаточно.
Она попыталась улыбнуться ему, чтобы стереть с его физиономии недоуменное выражение.
Саймон едва заметно качнул головой. Все-таки что это с ней?
Ответа, разумеется, он не получил. Пришлось повернуться и направиться к Шону, сжимавшему в ручонке обслюнявленный сухарь. Рот, подбородок и рубашонка были облеплены крошками.
— Привет, чемпион, — шепнул Саймон, присаживаясь на корточки. Шон помахал ему объедком крекера. — Нет, спасибо, я не голоден, — отказался Саймон. — Что, зубки режутся?
— Именно, — подтвердила Шерлок. — Только держись от него подальше — или пожалеешь. У тебя слишком дорогой пиджак. И отчистить его от слюны и крошек будет не так-то легко.
Саймон только улыбнулся и выставил два пальца. Шон осмотрел их, с упоением сунул в рот крекер и оттолкнулся. Ходунок полетел прямо на Саймона. Тот от неожиданности плюхнулся задом на пол, но тут же рассмеялся и погладил темную головку.
— Да, дружок, лучше тебе на дороге не попадаться. Крутой же ты парень, в два счета со мной разделался. Слава Богу, что ты унаследовал от мамы ее ослепительно голубые глаза, иначе наводил бы на всех страх, как твой папочка. Кстати, Лили, кто из вас подменыш, вы или Савич?
Савич засмеялся и помог Саймону подняться.
— Она, конечно. Зато как две капли воды похожа на тетю Пегги, которая вышла замуж за богатого бизнесмена и живет в Бразилии, как принцесса.
— Ладно, — кивнул Саймон, — сейчас посмотрим, не попробует ли она откусить мне пальцы.
Он протянул руку Лили.
— Рад встретить еще одну Савич.
Хорошие манеры победили, и она протянула ему свою. Гладкая белая ладонь, вот только почему-то мозоли на кончиках пальцев. Саймон сосредоточенно свел брови.
— Теперь я вспомнил: вы тоже художница, верно?
— Да, я тебе рассказывал. Она рисует политические комиксы о Несгибаемом Римусе, который…
— Да, разумеется. Я видел их в газете «Чикаго трибюн», если не ошибаюсь.
— Верно. Я работала там около года. Потом уехала из города. Удивительно, что вы это помните.
— Очень ехидно и цинично. Но ужасно смешно, — кивнул Саймон. — И не важно, кто читатель: демократ или республиканец, — все сюжеты весьма близки к реальным коллизиям. Интересно, увидит ли мир новые выпуски «Римуса»?
— Да, как только я устроюсь на новом месте, немедленно начну. Но все же почему вам так не терпится увидеть мои картины?
Шон уронил крекер, уставился на мать и жалобно взвыл, Шерлок, смеясь, подошла к ходунку и взяла сына на руки.
— Пора купаться, солнышко. Господи, да и памперс что-то потяжелел. Уже поздно, так что пойдем-ка со мной. Диллон, почему бы тебе не сварить кофе Лили и Саймону? Я проделаю все процедуры и отнесу Маленького Принца в кроватку.
— Неплохо бы попробовать пирог, — облизнулся Саймон, — тем более что я не ужинал.
— Будет сделано, — отрапортовал Савич, оглядел сестру, желая убедиться, что все в порядке, и направился на кухню.
— И все же насчет картин, — настойчиво повторила Лили.
— Не могу сказать, пока не увижу, миссис Фрейзер.
— Прекрасно. А чем вы занимаетесь в мире искусства?
— Я маклер. Торгую всем, что имеет художественную ценность.
— И как это обычно бывает?
— Клиент хочет купить, скажем, какую-то определенную картину Пикассо. Если я еще не знаю, где она, мое дело ее разыскать и узнать, можно ли ее купить. Если да, я приобретаю ее для клиента.
— А если она в музее?
— Говорю с администрацией, спрашиваю, не хотят ли они обменять ее на другую, равноценную. Иногда они соглашаются. Я, разумеется, стараюсь быть в курсе всех желаний и нужд — как музеев, так и частных лиц. Правда, обычно, — улыбнулся он, — музеи вовсе не спешат расстаться с Пикассо.
— Значит, вы знаете все о черном рынке, — спокойно констатировала она, не обвиняя и не осуждая, но Саймон понял, что она опасается его. Ах да, картины. Она боится за картины. Ладно, с этим он разберется.
Саймон уселся на диван, взял плед и протянул ей.
— Спасибо, я и вправду замерзла, — кивнула Лили. — Нет, не вставайте, просто бросьте его мне.
Но он все-таки поднялся, накинул плед на нее, отчетливо понимая, что она не хочет его близости, и снова сел.
— Разумеется, я все знаю о черном рынке. Всех, кто занимается нелегальным бизнесом, от воров до самых бессовестных торговцев, лучших подделывателей картин и собирателей, которые в большинстве своем одержимы, если речь идет о вещи, которую страстно желают. «Одержимость» — во многих случаях определяющее слово в этом бизнесе. Вы что-то хотите узнать об этом, миссис Фрейзер?
— Вам знакомы мошенники, которые приобретают предметы искусства для коллекционеров?
— Да, некоторые, но я не из таких. Я действую строго в рамках закона. Недаром ваш брат мне доверяет, а его доверие заслужить почти невозможно.
— Вы знаете друг друга очень давно. Может, между детьми легко зарождаются дружба и доверие, а потом все идет уже само собой. Особенно если вы редко видитесь.
— Послушайте, миссис Фрейзер, я в этом бизнесе почти пятнадцать лет. Очень жаль, если какие-то люди из мира искусства обманули или обидели вас или если вы столкнулись с какими-то темными сторонами этого мира, но я всегда играю честно и не перехожу границу. Зарубите это себе на носу. Да, мне, как и всем в моей профессии, хорошо видна изнанка нашего дела, иначе вряд ли мне удалось бы добиться успеха.
— И вы имели дело со многими картинами моей бабушки?
— Да, с доброй дюжиной, а может, и больше. Некоторые из моих клиентов — сами музеи. Если картина находится в частной коллекции — легально, разумеется, — и музей хочет ее приобрести, я пытаюсь обратиться к владельцу и либо предлагаю деньги, либо обмен. Оба способа совершенно законны, миссис Фрейзер.
— Я развожусь с мужем, мистер Руссо, и не называйте меня его именем.
— Прекрасно, тем более что «Фрейзер» — достаточно распространенная фамилия. Как же к вам обращаться, мэм?
— Думаю взять свою девичью фамилию. Можете звать меня «мисс Савич». Да, я снова буду Лили Савич.
— Мне нравится, солнышко! — воскликнул брат с порога. — Давай сотрем все следы Теннисона.
— Теннисон? Что это за имя? Лили невольно улыбнулась.
— Его отец сказал мне, что «лорд Алфред» звучит слишком напыщенно, так что пришлось ограничиться «Теннисоном». Это любимый поэт моего свекра. Странно, что свекровь его ненавидит.
— Возможно, потому, что Теннисон — поэт, разумеется, а не ваш почти бывший муж — несколько педантичен.
— Да вы в жизни не читали Теннисона, — обличила Лили. Он ответил неотразимо чарующей улыбкой и кивнул.
— Тут вы правы. Боюсь, «педантичный» — не совсем верно.
— Не знаю. Я тоже его не читала.
— А вот кофе и яблочный пирог, — объявил Савич, поднимая глаза к потолку. — О, я слышу, как Шерлок поет Шону. Он обожает слушать добрые старые рождественские гимны во время купания. По-моему, это: «Чу! Ангелы-вестники поют». Так что вы, ребята, попытайтесь поладить между собой, а я попробую составить с ней дуэт. Лили, ты можешь ему довериться.
Когда они снова остались одни, Лили вдруг впервые услышала легкий стук дождя по оконным стеклам. Не сильного, обрушившегося на землю ливня, а всего лишь увертюру к будущим зимним дождям. Недаром, когда они вышли из аэропорта, небо, было затянуто тучами и дул резкий ветер.
Саймон отхлебнул крепкого черного кофе, вздохнул и, откинувшись на спинку дивана, закрыл глаза.
— Савич варит лучший во всем мире кофе, но сам редко его пьет.
— Его тело — храм, — пояснила Лили. — Думаю, и мозг тоже.
— Нет, ничего подобного. Ваш брат — хороший человек, умный, проницательный и никакой не храм. Думаю, его бы удар хватил, услышь он эти слова.
— Возможно, но тем не менее это правда. Варить кофе нас научил папа. Говорил, что если когда-нибудь попадет в дом для престарелых, то по крайней мере сможет рассчитывать на нас хотя бы в этом. А ма научила Диллона готовить. До того как он уехал в институт.
— Она всех учила?
— Нет, только Диллона.
Она замерла и прислушалась к поющим голосам.
— Кажется, они перешли к «Тихой ночи». Это моя любимая.
— В самом деле, на редкость слаженный дуэт. Вы никогда не слышали о «Бонеми-клаб»?
Лили покачала головой, пригубила кофе и поняла, что, если сделает еще глоток, ее желудок взбунтуется.
— Может, когда вы немного поправитесь, мы все пойдем в этот клуб послушать, как он поет?
Лили не ответила.
— Почему вы не доверяете мне, мисс Савич? Вернее, терпеть меня не можете? Я в чем-то провинился?
Она долго-долго смотрела на него и, прежде чем ответить, отломила кусочек пирога.
— Вам лучше этого не знать, мистер Руссо. И я решила, что, если Диллон доверяет вам, значит, могу и я.
Глава 12
Рали Бизлер, совладелец галереи Бизлера — Уэкслера, с отделениями в Джорджтауне, Нью-Йорке и Риме, одарил Лили измученно-скорбным взглядом, из тех, какими ее до сих пор пронзал исключительно мистер Монк, и, обведя рукой картины, поцеловал кончики пальцев.
— Ах, миссис Фрейзер, они просто невероятны! Уникальны! Нет-нет, не говорите! Ваш брат уже сообщил мне, что они не могут здесь остаться. Да, я сознаю это и рыдаю. Они должны перекочевать в музей, чтобы народные массы в лице неумытых представителей в измятых шортах могли беспрепятственно на них пялиться. Одна мысль об этом вызывает у меня слезы. Просто горло перехватывает, знаете ли.
— Понимаю, мистер Бизлер, — кивнула Лили, гладя его! по руке. — Но я искренне считаю, что им место в музее.
Услышав знакомый голос, что-то говоривший Дирла-не, ослепительной двадцатидвухлетней сотруднице галереи, нанятой, как объяснил Рали, специально чтобы помогать богатым клиентам легче расставаться с деньгами, Савич обернулся и окликнул:
— Эй, Саймон, давай сюда!
Лили выглянула из открытой двери хранилища и увидела, как Саймон Руссо несколькими прыжками перекрыл разделявшее их расстояние. Перескочив порог, он задохнулся и замер при виде восьми картин Сары Эллиот, любовно размещенных на легких подрамниках и оттененных черным бархатом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43