Легендарные амазонки в дебрях Индий! Вот это да! Мы слушали индейцев, разинув рты, не зная, верить им или нет, а они упорно стояли на своем, несмотря на то, что сеньор Орельяна пригрозил им смертью за каждое слово лжи. Огромный щит, как пояснили наши пленники, воздвигнут в честь этих могущественных сеньорит. Они поклоняются ему как памятному знаку своей владычицы — королевы амазонок.
Сделав знак Аманкаю отойти, капитан закончил допрос. По его бесстрастному лицу трудно было догадаться, насколько он поверил услышанному. Индейцы же, ободренные интересом, проявленным к их россказням, повеселели и уже поглядывали на нас без тени страха.
— Агиляр и Домингес, — холодно произнес Орельяна, — пусть преподобный отец де Вера помолится о спасении душ этих язычников. А потом вы постарайтесь, чтобы они поскорее вознеслись к небесам… Да повесьте их на видном месте, ясно?..
Опустив голову, я быстро захромал прочь. Сейчас повторится то, что происходило в последнее время почти в каждом селении, взятом нами у индейцев с боя. Веревка, перекинутая через крепкий сук, жирное хихиканье толстого Педро — и солнце навсегда померкнет в глазах этих простодушных людей, вся вина которых лишь в том, что они попались на пути беспощадному конкистадору. Чем я могу помочь им? Ничем. Помолиться за них? Но после каждой расправы мне все меньше хотелось обращаться к богу.
Ноги сами привели меня к индейскому щиту. Но теперь я смотрел на, него без прежнего интереса. Глаза равнодушно скользили по изображенным на щите колоннам и островерхим башням, по искусно выточенным фигурам свирепых ягуаров, а в голове проносились мысли одна мрачнее другой. Я чувствовал, что скоро не выдержу повторяющихся картин человеческих мучений, не выдержу и сорвусь, брошусь с мечом на этих палачей, чтобы погибнуть от их руки…
— Ооо! Ай-яй-яй!.. Ооо!
Пронзительный крик, в котором звучали страдание и ужас, заставил меня вздрогнуть и обернуться. Сутулый широколицый индеец, которого тащили к дереву двое солдат, тщетно пытался вырваться из их рук. Втянув голову в плечи, он неотрывно смотрел на переброшенную через толстый сук веревку и отчаянно кричал. Только сейчас он понял, что ожидает его.
Скорее! Скорее отсюда, чтобы не видеть и не слышать… На мгновение я забыл о своей ране, побежал и тут же упал, корчась от боли. Ползком я добрался до -ближайшей хижины, заполз внутрь и прижался лицом к прохладному утрамбованному полу.
Так, не поднимая головы, стиснув зубы и закрыв глаза, я пролежал довольно долго. Наконец, когда приступ отчаяния стал проходить, я разомкнул веки и осмотрелся.
В хижине было сумрачно и тихо. Слабый свет, пробивавшийся через щели в крыше и стенах, позволил мне, не двигаясь с места, разглядеть в одном из углов хижины округлые силуэты какой-то странной утвари, похожей на огромные бутылки. Рядом со входом в хижину валялось бамбуковое индейское копье. Я подтянул его к себе, с трудом встал на ноги и осторожно заковылял в угол.
Это были кувшины. Гигантские кувшины, которые вместили бы не менее тридцати арроб! Но меня поразили не их необычные размеры, а совсем другое: стенки сосудов были покрыты великолепной разноцветной глазурью и расписаны ярчайшими красками. Причудливые узоры, фигурки пляшущих и воюющих людей, морды зубастых ягуаров и кабанов, диковинные птицы — чего только не было нарисовано на них! Нет, не мог я, племянник живописца, оставаться равнодушным к такой красоте: глаза мои разгорелись, а сердце учащенно забилось. Я с восхищением рассматривал чудесные росписи на кувшинах и не сразу заметил, что кроме этих сосудов-великанов в хижине было множество любопытнейших вещей помельче. А заметив, тотчас склонился над ними. Блюда, светильники, кувшинчики… Как же велико мастерство людей, могущих из простой обожженной глины творить изумительные шедевры высокого искусства! «Дикари…» Это мы кровожадные дикари в сравнении с ними…
Внимание мое привлекли странные предметы, первоначально скрытые от меня шеренгой кувшинов. Продвинувшись поближе, я увидел фигуры двух идолов, сплетенные из пальмовых листьев. Ростом они превосходили меня по крайней мере на голову, их глаза — покрытые желтой глазурью круглые камешки — смотрели загадочно и грозно. Мурашки пробежали у меня по спине: почему-то показалось, что идолы следят за мной. Однако любопытство пересилило страх, и я даже потрогал плоские деревянные тарелочки, надетые на ноги и запястья языческих страшилищ. Уши у них были большие, почти до плеч, и мочки были проткнуты круглыми палочками. Я попробовал выдернуть одну из них, палочка не поддавалась. Тогда я протянул руку, чтобы подтолкнуть ее с тыльного конца, и неожиданно почувствовал укол. Сделав шаг в сторону, я заглянул идолу за спину и…
Что это?! Невероятно!..
Если бы. статуя индейского бога вдруг заговорила, я бы не был так потрясен и растерян. То, что я увидел в ухе идола, было слишком невероятным. В глубине диких лесов, в затерянном мире, где никогда еще не ступала нога христианина, я увидел… шило. Обыкновенное шило, какими пользуются все испанские сапожники — с искривленным стальным острием и медным ободком вокруг рукоятки.
Как оно могло очутиться здесь? Кто побывал на Великой реке до нас? Сами индейцы не могли сделать его — они совсем не знают железа. Может, шило привез кто-либо из покоренной испанцами страны? Но до испанских владений — сотни и сотни лиг пути, а индейцы не склонны чересчур удаляться от своих деревень. — Значит… Значит, где-то недалеко живут белые люди? Но кто? Откуда они взялись здесь? Мозг мой лихорадочно работал в поисках ответа. Но объяснений найти так и не мог…
— Э-ге-гей! Блас!.. Где ты?
Это голос рябого Эрнандеса. Он чем-то взволнован.
— Бл-а-ас!.. — снова раздалось за стеной.
— Я здесь, внутри!..
Сунув шило в карман, я стал осторожно двигаться к выходу. В хижину просунулась голова Эрнандеса.
— Эй, дружище! — сердито крикнул португалец. — Поторопись! С твоей девчонкой неладно обошлись… Того и гляди, отдаст концы.
Апуати!..
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ЗАГОВОР
Как все происходило, я узнал много позже, спустя несколько недель. Диего признался, что сразу он не рискнул открыть мне имя негодяя, который придумал эту гнусность. Он боялся, что я в припадке гнева убью Гарсию или сам погибну от его длинного меча.
Вот что рассказал мне впоследствии Мехия.
Никто в лагере не обратил внимания на мое исчезновение. Ни один солдат не видел, как я заполз в хижину — всех занимала предстоящая казнь пленных индейцев, которые самым решительным образом не желали совать голову в петлю. Потребовалась целая дюжина солдат, чтобы утихомирить строптивых туземцев и в точности выполнить приказ капитана — повесить их рядышком на видном месте, близ самого берега.
В толпе солдат, глядевших на казнь, не было ни Диего, ни Гарсии. Севильский плотник, как и я, не переносил вида экзекуций и потому пошел подменить караульного, охранявшего противоположную окраину селения. Где был Гарсия, он не знает: когда индейцев потащили к виселице, Диего торопливо зашагал в сторону леса.
Когда Мехия направился было на смену часовому и уже пересек площадь, он увидел тощего кастильца. Размахивая пучком индейских стрел, Гарсия бежал в сторону реки, на берегу которой сеньор капитан оживленно разговаривал с патером Гаспаром де Карвахалем. Гарсия подбежал к Орельяне, сунул ему в руку стрелы и, жестикулируя, стал что-то говорить ему. При этом он горестно хватался за голову и указывал пальцем в сторону леса.
Диего остановился и решил посмотреть, что будет дальше. Поведение де Сории показалось ему подозрительным, хотя он не мог догадываться о смысле наблюдаемой им сцены.
Предчувствие дурного не обмануло моего друга. Уже через минуту он увидел, как охранявшие «Викторию» испанцы спустили на веревке с борта бригантины мою Апуати. Скелет схватил ее за руку и поволок к капитану, к которому уже подбегали встревоженные солдаты.
Диего решил не мешкать и со всех ног бросился к берегу. Он подбежал, когда сеньор Орельяна уже начал свою речь. В руке он держал пучок стрел. Наконечники их были вымазаны чем-то черным.
— Опытные люди сказали мне, — говорил капитан, — что эта смола похожа на ядовитый сок, коим дикие племена мажут свои стрелы и копья. Четверо из нас легко ранены, но в этом случае и царапина может оказаться смертельной, если не принять должных мер для спасения человека. Дабы не терзаться сомнениями, мы сделаем испытание… Гарсия де Серия посоветовал… Где же Гарсия?
— Я здесь, сеньор! Привел!
Сория вытолкнул в круг дрожащую Апуати.
— Ее? — удивленно вскинул брови капитан.
— Никудышная девка, сеньор, — подобострастно осклабился Гарсия. — Чего там… Может, и не яд вовсе…
Орельяна сощурил глаза и нехотя процедил:
— Что ж, действуй… Возможно, и не яд…
И тогда Муньос, взяв у капитана одну из стрел, с размаху вонзил ее в руку Апуати… А я… Я в это время любовался раскрашенной посудой!
Но в тот день мне не было известно, какую роль сыграл в этой истории Гарсия. Со слов Эрнандеса, которого Мехия послал искать меня, я уразумел только одно: Франсиско де Орельяна приказал проткнуть стрелой руку Апуати, чтобы узнать, покрыт наконечник ядом или нет. Я осыпал капитана страшными проклятьями, рычал от ярости и клялся ему отомстить. А рябой португалец, на чье плечо я опирался, божился, что не позволит мне этого сделать и даже грозился бросить меня на половине дороги, связать» и заткнуть рот кляпом.
Девушка сидела на берегу, положив голову на бронзовые колени. Когда я увидел ее, мысли о мщении сразу выскочили из головы: теперь я мог думать только о ней. В молчании я опустился на землю рядом с девушкой и обнял ее вздрагивающие плечи. На правой руке, выше локтя, багровела небольшая ранка, из нее еще сочилась кровь.
— Апуати, послушай…
Голос мой прервался, в горле запершило.
— Ишь, голубки, — раздалось у нас за спиной. — Ну и ну!.. И это испанский дворянин? Тьфу!
Раздался презрительный смех — шагах в двадцати от нас шли солдаты.
Но я даже не обернулся. Когда опять стало тихо, я наклонился к индианке, отвел в сторону густую прядь ее смоляных волос и тихо сказал:
— Послушай, Апуати… Я не хочу быть с ними. Я ненавижу их. Мы убежим с тобой в лес, к индейцам… Неужели ты не слышишь меня, Апуати?..
С минуту она молчала. Потом подняла голову и повернула ко мне залитое слезами лицо.
— Да, Блас… — беззвучно шепнули ее губы…
Вот уже на протяжении двадцати лиг черные, как разведенная сажа, воды Риу-Негру не смешиваются с мутно-желтыми водами Великой реки: с таким бешенством врывается этот могучий приток в русло своей полноводной матери. Риу-Негру, Черная река… Когда-нибудь люди узнают твои тайны . А нам недосуг — мы плывём и плывем на восток, и неизвестно, что ожидает нас там.
Правда, вечером я показал Диего найденное мною в ухе идола шило и поделился с ним догадкой о том, что где-то неподалеку, в глубине тропических лесов, живут среди индейцев белые люди. Я признался, что завидую им, и тогда Мехия открыл мне план, который он, оказывается, вынашивал с первых дней путешествия. Он сказал, что давно собирается в одиночку отстать от экспедиции и навсегда поселиться в индейском селении. Его опыт и знания цивилизованного человека могли бы сослужить дикарям неплохую службу, и в зеленых дебрях Индий он нашел бы вторую родину. Мехия был уверен, что сумел бы ужиться с простодушными, честными и бескорыстными жителями здешних мест.
— Я вижу, — просто сказал Диего, — как тяжела для тебя роль кровавого конкистадора. У тебя светлая душа, Блас, и я предлагаю тебе бежать вместе со мной.
Ответ дался мне не без труда. Тяжело было отказаться от мысли хоть когда-нибудь увидеть степи родной Кастилии. Но все пережитое подготовило меня, чтобы сказать «да»!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Сделав знак Аманкаю отойти, капитан закончил допрос. По его бесстрастному лицу трудно было догадаться, насколько он поверил услышанному. Индейцы же, ободренные интересом, проявленным к их россказням, повеселели и уже поглядывали на нас без тени страха.
— Агиляр и Домингес, — холодно произнес Орельяна, — пусть преподобный отец де Вера помолится о спасении душ этих язычников. А потом вы постарайтесь, чтобы они поскорее вознеслись к небесам… Да повесьте их на видном месте, ясно?..
Опустив голову, я быстро захромал прочь. Сейчас повторится то, что происходило в последнее время почти в каждом селении, взятом нами у индейцев с боя. Веревка, перекинутая через крепкий сук, жирное хихиканье толстого Педро — и солнце навсегда померкнет в глазах этих простодушных людей, вся вина которых лишь в том, что они попались на пути беспощадному конкистадору. Чем я могу помочь им? Ничем. Помолиться за них? Но после каждой расправы мне все меньше хотелось обращаться к богу.
Ноги сами привели меня к индейскому щиту. Но теперь я смотрел на, него без прежнего интереса. Глаза равнодушно скользили по изображенным на щите колоннам и островерхим башням, по искусно выточенным фигурам свирепых ягуаров, а в голове проносились мысли одна мрачнее другой. Я чувствовал, что скоро не выдержу повторяющихся картин человеческих мучений, не выдержу и сорвусь, брошусь с мечом на этих палачей, чтобы погибнуть от их руки…
— Ооо! Ай-яй-яй!.. Ооо!
Пронзительный крик, в котором звучали страдание и ужас, заставил меня вздрогнуть и обернуться. Сутулый широколицый индеец, которого тащили к дереву двое солдат, тщетно пытался вырваться из их рук. Втянув голову в плечи, он неотрывно смотрел на переброшенную через толстый сук веревку и отчаянно кричал. Только сейчас он понял, что ожидает его.
Скорее! Скорее отсюда, чтобы не видеть и не слышать… На мгновение я забыл о своей ране, побежал и тут же упал, корчась от боли. Ползком я добрался до -ближайшей хижины, заполз внутрь и прижался лицом к прохладному утрамбованному полу.
Так, не поднимая головы, стиснув зубы и закрыв глаза, я пролежал довольно долго. Наконец, когда приступ отчаяния стал проходить, я разомкнул веки и осмотрелся.
В хижине было сумрачно и тихо. Слабый свет, пробивавшийся через щели в крыше и стенах, позволил мне, не двигаясь с места, разглядеть в одном из углов хижины округлые силуэты какой-то странной утвари, похожей на огромные бутылки. Рядом со входом в хижину валялось бамбуковое индейское копье. Я подтянул его к себе, с трудом встал на ноги и осторожно заковылял в угол.
Это были кувшины. Гигантские кувшины, которые вместили бы не менее тридцати арроб! Но меня поразили не их необычные размеры, а совсем другое: стенки сосудов были покрыты великолепной разноцветной глазурью и расписаны ярчайшими красками. Причудливые узоры, фигурки пляшущих и воюющих людей, морды зубастых ягуаров и кабанов, диковинные птицы — чего только не было нарисовано на них! Нет, не мог я, племянник живописца, оставаться равнодушным к такой красоте: глаза мои разгорелись, а сердце учащенно забилось. Я с восхищением рассматривал чудесные росписи на кувшинах и не сразу заметил, что кроме этих сосудов-великанов в хижине было множество любопытнейших вещей помельче. А заметив, тотчас склонился над ними. Блюда, светильники, кувшинчики… Как же велико мастерство людей, могущих из простой обожженной глины творить изумительные шедевры высокого искусства! «Дикари…» Это мы кровожадные дикари в сравнении с ними…
Внимание мое привлекли странные предметы, первоначально скрытые от меня шеренгой кувшинов. Продвинувшись поближе, я увидел фигуры двух идолов, сплетенные из пальмовых листьев. Ростом они превосходили меня по крайней мере на голову, их глаза — покрытые желтой глазурью круглые камешки — смотрели загадочно и грозно. Мурашки пробежали у меня по спине: почему-то показалось, что идолы следят за мной. Однако любопытство пересилило страх, и я даже потрогал плоские деревянные тарелочки, надетые на ноги и запястья языческих страшилищ. Уши у них были большие, почти до плеч, и мочки были проткнуты круглыми палочками. Я попробовал выдернуть одну из них, палочка не поддавалась. Тогда я протянул руку, чтобы подтолкнуть ее с тыльного конца, и неожиданно почувствовал укол. Сделав шаг в сторону, я заглянул идолу за спину и…
Что это?! Невероятно!..
Если бы. статуя индейского бога вдруг заговорила, я бы не был так потрясен и растерян. То, что я увидел в ухе идола, было слишком невероятным. В глубине диких лесов, в затерянном мире, где никогда еще не ступала нога христианина, я увидел… шило. Обыкновенное шило, какими пользуются все испанские сапожники — с искривленным стальным острием и медным ободком вокруг рукоятки.
Как оно могло очутиться здесь? Кто побывал на Великой реке до нас? Сами индейцы не могли сделать его — они совсем не знают железа. Может, шило привез кто-либо из покоренной испанцами страны? Но до испанских владений — сотни и сотни лиг пути, а индейцы не склонны чересчур удаляться от своих деревень. — Значит… Значит, где-то недалеко живут белые люди? Но кто? Откуда они взялись здесь? Мозг мой лихорадочно работал в поисках ответа. Но объяснений найти так и не мог…
— Э-ге-гей! Блас!.. Где ты?
Это голос рябого Эрнандеса. Он чем-то взволнован.
— Бл-а-ас!.. — снова раздалось за стеной.
— Я здесь, внутри!..
Сунув шило в карман, я стал осторожно двигаться к выходу. В хижину просунулась голова Эрнандеса.
— Эй, дружище! — сердито крикнул португалец. — Поторопись! С твоей девчонкой неладно обошлись… Того и гляди, отдаст концы.
Апуати!..
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ЗАГОВОР
Как все происходило, я узнал много позже, спустя несколько недель. Диего признался, что сразу он не рискнул открыть мне имя негодяя, который придумал эту гнусность. Он боялся, что я в припадке гнева убью Гарсию или сам погибну от его длинного меча.
Вот что рассказал мне впоследствии Мехия.
Никто в лагере не обратил внимания на мое исчезновение. Ни один солдат не видел, как я заполз в хижину — всех занимала предстоящая казнь пленных индейцев, которые самым решительным образом не желали совать голову в петлю. Потребовалась целая дюжина солдат, чтобы утихомирить строптивых туземцев и в точности выполнить приказ капитана — повесить их рядышком на видном месте, близ самого берега.
В толпе солдат, глядевших на казнь, не было ни Диего, ни Гарсии. Севильский плотник, как и я, не переносил вида экзекуций и потому пошел подменить караульного, охранявшего противоположную окраину селения. Где был Гарсия, он не знает: когда индейцев потащили к виселице, Диего торопливо зашагал в сторону леса.
Когда Мехия направился было на смену часовому и уже пересек площадь, он увидел тощего кастильца. Размахивая пучком индейских стрел, Гарсия бежал в сторону реки, на берегу которой сеньор капитан оживленно разговаривал с патером Гаспаром де Карвахалем. Гарсия подбежал к Орельяне, сунул ему в руку стрелы и, жестикулируя, стал что-то говорить ему. При этом он горестно хватался за голову и указывал пальцем в сторону леса.
Диего остановился и решил посмотреть, что будет дальше. Поведение де Сории показалось ему подозрительным, хотя он не мог догадываться о смысле наблюдаемой им сцены.
Предчувствие дурного не обмануло моего друга. Уже через минуту он увидел, как охранявшие «Викторию» испанцы спустили на веревке с борта бригантины мою Апуати. Скелет схватил ее за руку и поволок к капитану, к которому уже подбегали встревоженные солдаты.
Диего решил не мешкать и со всех ног бросился к берегу. Он подбежал, когда сеньор Орельяна уже начал свою речь. В руке он держал пучок стрел. Наконечники их были вымазаны чем-то черным.
— Опытные люди сказали мне, — говорил капитан, — что эта смола похожа на ядовитый сок, коим дикие племена мажут свои стрелы и копья. Четверо из нас легко ранены, но в этом случае и царапина может оказаться смертельной, если не принять должных мер для спасения человека. Дабы не терзаться сомнениями, мы сделаем испытание… Гарсия де Серия посоветовал… Где же Гарсия?
— Я здесь, сеньор! Привел!
Сория вытолкнул в круг дрожащую Апуати.
— Ее? — удивленно вскинул брови капитан.
— Никудышная девка, сеньор, — подобострастно осклабился Гарсия. — Чего там… Может, и не яд вовсе…
Орельяна сощурил глаза и нехотя процедил:
— Что ж, действуй… Возможно, и не яд…
И тогда Муньос, взяв у капитана одну из стрел, с размаху вонзил ее в руку Апуати… А я… Я в это время любовался раскрашенной посудой!
Но в тот день мне не было известно, какую роль сыграл в этой истории Гарсия. Со слов Эрнандеса, которого Мехия послал искать меня, я уразумел только одно: Франсиско де Орельяна приказал проткнуть стрелой руку Апуати, чтобы узнать, покрыт наконечник ядом или нет. Я осыпал капитана страшными проклятьями, рычал от ярости и клялся ему отомстить. А рябой португалец, на чье плечо я опирался, божился, что не позволит мне этого сделать и даже грозился бросить меня на половине дороги, связать» и заткнуть рот кляпом.
Девушка сидела на берегу, положив голову на бронзовые колени. Когда я увидел ее, мысли о мщении сразу выскочили из головы: теперь я мог думать только о ней. В молчании я опустился на землю рядом с девушкой и обнял ее вздрагивающие плечи. На правой руке, выше локтя, багровела небольшая ранка, из нее еще сочилась кровь.
— Апуати, послушай…
Голос мой прервался, в горле запершило.
— Ишь, голубки, — раздалось у нас за спиной. — Ну и ну!.. И это испанский дворянин? Тьфу!
Раздался презрительный смех — шагах в двадцати от нас шли солдаты.
Но я даже не обернулся. Когда опять стало тихо, я наклонился к индианке, отвел в сторону густую прядь ее смоляных волос и тихо сказал:
— Послушай, Апуати… Я не хочу быть с ними. Я ненавижу их. Мы убежим с тобой в лес, к индейцам… Неужели ты не слышишь меня, Апуати?..
С минуту она молчала. Потом подняла голову и повернула ко мне залитое слезами лицо.
— Да, Блас… — беззвучно шепнули ее губы…
Вот уже на протяжении двадцати лиг черные, как разведенная сажа, воды Риу-Негру не смешиваются с мутно-желтыми водами Великой реки: с таким бешенством врывается этот могучий приток в русло своей полноводной матери. Риу-Негру, Черная река… Когда-нибудь люди узнают твои тайны . А нам недосуг — мы плывём и плывем на восток, и неизвестно, что ожидает нас там.
Правда, вечером я показал Диего найденное мною в ухе идола шило и поделился с ним догадкой о том, что где-то неподалеку, в глубине тропических лесов, живут среди индейцев белые люди. Я признался, что завидую им, и тогда Мехия открыл мне план, который он, оказывается, вынашивал с первых дней путешествия. Он сказал, что давно собирается в одиночку отстать от экспедиции и навсегда поселиться в индейском селении. Его опыт и знания цивилизованного человека могли бы сослужить дикарям неплохую службу, и в зеленых дебрях Индий он нашел бы вторую родину. Мехия был уверен, что сумел бы ужиться с простодушными, честными и бескорыстными жителями здешних мест.
— Я вижу, — просто сказал Диего, — как тяжела для тебя роль кровавого конкистадора. У тебя светлая душа, Блас, и я предлагаю тебе бежать вместе со мной.
Ответ дался мне не без труда. Тяжело было отказаться от мысли хоть когда-нибудь увидеть степи родной Кастилии. Но все пережитое подготовило меня, чтобы сказать «да»!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31