* * *
Поразмыслив о том, что с ней случилось в последние дни, Аня пришла к выводу, что ее приключения начались, по всей видимости, с грота… Точней, с того момента, когда, пугая купающихся, мимо катера Дорис промчалась на огромной скорости неизвестная моторная лодка.
Особенно почему-то Светлову среди этих воспоминаний цеплял взгляд самой Дорис — взгляд, исполненный неподдельной тревоги…
Почему, собственно, Светлова решила, что лодка была неизвестная? Может быть, как раз Дорис, судя по ее взгляду, эта лодка была все-таки известна?
Светлова застала Дорис в порту. Они с мужем загружали в катер провизию для очередной поездки.
— Мне не с кем посоветоваться, — призналась ей Анна. — И я просто не понимаю, что происходит. Но совершенно очевидно, что меня кто-то преследует.
И Светлова рассказала о своих приключениях.
— Ведь такие совпадения не могут быть случайностью? — заметила Анна. — Как вы думаете, мне стоит обратиться в полицию?
Дорис с мужем как-то странно, как показалось Ане, обменялись взглядами.
— Вы что-то знаете? — спросила у Дорис Аня.
— Беги как можно быстрее и как можно дальше, а возвращайся как можно позже… — пробормотала Дорис.
«Вот и отдохнула… — подумала Светлова. — Видно, что-то происходит, подобное чуме. А от нее есть только один рецепт спасения. Его изобрели еще предки Дорис, ведь этот город не однажды переживал нашествия чумы…»
— Значит, вы советуете мне срочно уезжать? — спросила Анна.
— Подождите… — наконец сказала Дорис, — если ничего не изменится, то тогда… — Она замолчала.
— Что — тогда?
— Тогда идите в полицию.
* * *
Светлова пила кофе на террасе своего отеля. — Можно?
Вопрос прозвучал по-русски, но у мужчины, который обратился с ним к Светловой, был очень сильный акцент.
Аня удивленно подняла голову. Вокруг было полно пустующих столиков.
Седоватый пожилой господин выглядел на редкость благообразно для подобного рода знакомств, да и не принято было здесь напрашиваться в собеседники.
Пауза затянулась.
— Мне очень надо с вами поговорить! — объяснил на ломаном русском свою просьбу пожилой господин.
— Со мной? — искренне удивилась Светлова.
— То, что я вам скажу, возможно, покажется вам несколько необычным. Но я очень прошу меня выслушать.
— Я постараюсь.
— Меня зовут Ганс Хензен. Профессор Хензен, с вашего позволения.
— Анна.
— Так вот, Анна, я специалист в области… — Пожилой господин на секунду-другую запнулся. — Впрочем, не будем забегать вперед. Это .может затруднить наше общение. Начнем издалека… Вы ведь русская, как мне объяснили?
— Да, — не стала отпираться Светлова.
— К счастью, я неплохо говорю по-русски… Так что нам нетрудно будет понять друг друга, если вы, конечно, сделаете некоторое усилие и захотите меня понять.
В полном недоумении — какого еще усилия от нее ждут? — Светлова смотрела на неожиданного посетителя.
— Как вы думаете, Анна, что на этом свете может быть хуже смерти?
— Я должна отвечать на этот вопрос? — недоуменно уточнила Светлова.
— Я вас прошу это сделать.
— Ну… — Светлова задумалась. — Если серьезно, то, наверное, потеря рассудка. Это мне кажется, еще хуже. Как написал поэт: «Не дай мне бог. сойти с ума, уж лучше посох и сума…»
— Представьте, большинство людей солидарны с вами… Теперь представьте, что должна испытывать семья, узнав о том, что близкий человек болен шизофренией.
— Ужас.
— Верно, это самый настоящий ужас. Я не видел семей, которым удалось бы это пережить. Они распадаются. Итог один — рядом с больным остается обычно мать. Мучительное, полное сознания собственной отверженности существование. А между тем я, как специалист, теперь пришло время признаться вам в этом, могу с полной уверенностью утверждать, что это заболевание прекрасно поддается излечению.
— Вот уж не думала…
— Конечно, вы не думали. Потому что ни одна из человеческих болезней не окружена такой завесой предрассудков и заблуждений. Шизофрения воспринимается обывателем как клеймо, проклятие.
— Возможно, — согласилась Светлова.
— А между тем основная идея современной психиатрии заключается в том, что шизофрения есть болезнь, отлично поддающаяся излечению. Но!
— Да-да… в чем тогда загвоздка? — поинтересовалась Светлова.
— Видите ли… Традиционная репрессивная психиатрия, которая изолирует больного в классическое закрытое учреждение, не в состоянии излечить это сложное заболевание.
— А что же тогда с ним делать? — простодушно удивилась Светлова.
— Поймите, только лечение больного, находящегося «в общине», способно принести эффект, способно возвратить его к нормальной жизни.
— В общине — это как?
— Это значит, что он должен проходить курс лечения не в закрытом учреждении, а находясь в обычной обстановке.
— Но разве это не опасно для… для?.. — Светлова запнулась.
— Для нормальных людей, хотите вы сказать? Для тех, кто его окружает?
— Да!
— Видите ли, на наш взгляд, общество здоровых обязано переносить те опасности и нагрузки, которые связаны с близким соседством больного. Безусловно и то — вы правы, — что новая психиатрия не в состоянии обеспечить потребности общества в безопасности и защите от этих нагрузок, как это делала классическая изолирующая психиатрия… Что делать!
— То есть, как это «что делать»? — возмутилась Аня:
— Вы хотите сказать, что нормальные люди обязаны рисковать из-за «близкого соседства больного»?
— Да! Представьте на минуту, на одну только минуту, ту женщину… ту мать, о которой я вам уже говорил, и врача, который сознает, что есть серьезная возможность вернуть ее сына к нормальной жизни. Разве не является первейшей обязанностью этого врача реализовать эту возможность? Избавить женщину от мрака безнадежности, непосильной тяжести, которую она обречена влачить до конца дней?
— Да, да… — смущенно пробормотала уличенная в жестокосердии Светлова.
— Конечно, такие истории, как с Джеймсом Брауном, способны направить общественное мнение в нежелательное русло…
— А что это за история с Джеймсом Брауном?
— Джеймс Браун — один английский юноша. Он с детства интересовался ядами: изучал их, коллекционировал, и…
— И?
— Ну, в общем, вся его семья погибла.
— А большая была семья?
— Не маленькая, — вздохнул профессор Хензен, — сестра, тетя, мать, отчим…
— То есть этот Джеймс пробовал, как действуют его яды на родных и близких?
— Да. Он был признан невменяемым и помещен в лечебницу.
— И все?
— Нет, он вылечился.
— Ах, вот что… Значит, будет продолжение?
— Он вылечился, вышел из лечебницы и устроился работать в фирму по продаже канцелярских товаров.
— А эти люди, которые продавали канцелярские товары, они хоть знали, кого берут на работу?
— Им сообщили, что он лечился девять лет в соответствующем медицинском учреждении и признан абсолютно здоровым.
— Но не сообщили о его увлечении ядами и о том, как погибла его семья.
Верно?
— Верно…
— И что же дальше?
— Ну, видите ли, бывают накладки в нашей работе…
— Например?
— Например, никто из медперсонала не обратил внимания на фразу, которую Джеймс произнес, выходя из лечебницы…
— Что за фраза?
— «Я отравлю по одному человеку за каждый год, проведенный здесь!»
— Понятно… И сколько же сотрудников этой фирмы погибло? Девятеро?
— Нет… шесть. Полиция спохватилась раньше.
— Но это же… страшно! Если не сказать ужасно, — заметила Светлова. — И, по меньшей мере, странно при этом выглядит поведение врачей.
— Поймите, Анна, это странно только для обывателя, не вникающего в суть профессиональной проблемы, — терпеливо принялся объяснять Ганс Хензен. — Врач всегда на стороне пациента. Общество, увы, не поднялось еще до того уровня сознательности, чтобы добровольно принимать в свои ряды больных ради их выздоровления. Поэтому нам остается лгать, лгать и лгать, во имя излечения, во имя того шанса на выздоровление, который дает нашим больным современная медицина.
— Неужели вы оправдываете врачей, которые выпустили этого Джеймса Брауна на свободу?
— Сознаюсь, — вздохнул профессор Хензен, — нынешняя «открытая» психиатрия, принимающая во внимание права больных на личную свободу, снисходительно относится к неприятным случайностям.
— Значит, этот малый, который отравил столько людей, — «неприятная случайность»? — возмущенно поинтересовалась Светлова.
— Как ни тяжело будет вам это услышать — да.. К тому же такие случаи, как с Джеймсом Брауном, действительно большая редкость. Исключение! Обычно наши больные опасны только для самих себя, ну и…
— Ну и?
— Для самых близких, с которыми обычно связаны их болезненные подозрения, мании. Они редко реагируют агрессивно на посторонних.
— Вот как?
— Конечно, надо тем не менее признать, что насилие и угроза со стороны психически больных возникают все-таки значительно чаще, чем вообще в среде обычного населения.
— Все-таки почаще? Это вы признаете?
— Признаю… Глупо было бы отрицать! — грустно усмехнулся профессор Хензен. — Но отнюдь не чаще, чем, скажем, опасность, исходящая от других социальных групп.
— Вот как?
— Ну, скажем, безработные молодые люди не менее опасны. Впрочем, так же, как и лица, злоупотребляющие алкоголем, или мужчины третьего десятилетия жизни… Что же, прикажете тогда, на основании этой статистики, всех мужчин от двадцати до тридцати лет заключить под стражу?
— Ну, хорошо, не буду с вами спорить, я ведь не специалист. Однако я не совсем понимаю, какое все это имеет отношение ко мне?
Некоторое время профессор Хензен только испытующе смотрел на Светлову.
И вдруг Анна изумленно ахнула:
— То есть… — Она схватилась за голову. — То есть, вы хотите сказать, что нападения, которым я подверглась, это… дело рук вашего пациента, которого вы, по-видимому, где-то тут поблизости излечиваете в «обществе здоровых»?
Профессор Хензен молча кивнул.
— Но откуда вы узнали о том, что со мной случилось?
— Мне рассказала о ваших… м-мм… проблемах Дорис.
— Дорис?
— Да. Она и ее муж оказывают нам кое-какие услуги… Дело в том, что мы снимаем апартаменты на острове и поэтому часто пользуемся ее катером. Она в курсе того, кто я, а главное — кто мой пациент.
— И вы сознательно подвергаете жизнь окружающих опасности? — снова возмутилась Светлова.
— А вы представьте, Анна, что женщина, о которой я вам говорил, — это ваша сестра или близкий, очень близкий друг. А вы врач, понимающий, что есть шанс ей помочь. Как бы вы лично поступили? В такой приблизительно ситуации, — профессор вздохнул, — оказался и я.
— Кто такая Клара?
Аня вспомнила человека в бейсболке, который так неожиданно появился тогда возле пляжа нудистов и, честно признаться, напугал ее. Как теперь выяснилось, не зря… Теперь-то стало понятно, кто это был.
— Клара — это жена моего пациента, — объяснил Хензен.
— А что случилось с этой Кларой?
— Она… Погибла.
— Насколько я понимаю, не без помощи вашего пациента? — уточнила Светлова. Профессор печально кивнул:
— Он скинул ее со скалы, когда они путешествовали по Ирландии и прогуливались в окрестностях Лимерика. Там, знаете ли, такие удивительные скалы на побережье Атлантического океана…
— Догадываюсь… — пробормотала Светлова.
— Но теперь он идет на поправку-это очевидно.
— Неужели? Вот уж не подумала бы!
— Да, увы, отчасти вы, Анна, правы… Я недоглядел, и случился срыв.
Возврат, рецидив… Это естественно. Это случается иногда, в ходе течения болезни.
— Неужели все это и впрямь так «естественно», как вы говорите? — искренне усомнилась Аня.
— Анна, — взмолился Хензен. — Если вы обратитесь в полицию, то все лечение пойдет насмарку — вы сделаете несчастными многих людей!
«Однако, возможно, при этом я сделаю счастливой какую-нибудь женщину, которую этот пациент еще только собирается скинуть со скалы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41