Проживающая на первом этаже пенсионерка Нина Петровна, прихватив с собой полученные за многолетний труд на ткацкой фабрике грамоты и значки, не поленилась сходить в милицию и написать заявление. Милиция тоже не поленилась и из уважения к ее наградам привезла розыскную собаку. Та побегала по ближайшим кустам, а затем сделала стойку на появившегося из подвала кота Мурзика и моментально забыла о долге. Смущенный кинолог тут же увез собаку, напоследок пообещав разыскать дверь собственными силами.
А еще через три дня с площадки между первым и вторым этажами испарилась оконная рама, да еще со стеклом. Это было уже слишком, это был явный вызов, и постепенно страсти в подъезде накалялись.
– Я этому козлу голову оторву! – кричал на всю лестницу Володя, зять Нины Петровны, периодически бегая на чердак, который постепенно превращался в объект паломничества. Но бомж в этот день так и не появился.
– Володя, ты только не горячись, – успокаивал его Александр Ильич, раньше всех усвоивший азы уголовного права.
– Ильич, что же это за б…во такое, с каким-то бомжом не можем справиться?! – не унимался тот, сидя за чаем на кухне Александра Ильича. – Он нам так скоро весь дом разберет, один только чердак останется.
Александр Ильич подливал ему в чашку и рассказывал о походе в милицию, но Володя не успокаивался:
– Ладно, у ментов прав никаких нет, а этих тогда зачем по три раза в год выбираем? На кой хрен они нужны? Чтобы нас по телевизору развлекали? Так у нас и без них смеха по горло.
Володя был парень толковый, работящий, но излишне горячий. Очевидно, семейная жизнь и работа вконец расшатали его неустойчивую нервную систему. Жил он с женой Галей, тещей и двумя детьми в двухкомнатной квартире, а работал водителем на «скорой». В списке же очередников на получение отдельного от тещи жилья он уже пятый год числился под семнадцатым номером, и ничто не сулило ему шансов на переезд.
– Слушай, Ильич, а давай его с чердака утащим. Я как раз завтра дежурю, – неожиданно осенило Володю после трех выпитых чашек, и он изложил свой план.
Воистину прав был много повидавший за свою милицейскую жизнь участковый – находчив русский народ.
На другой день после работы Александр Ильич, перед которым вновь забрезжила надежда на избавление, излазил все чердаки в микрорайоне в поисках наиболее комфортабельного. Некоторые из них были уже заняты. «Слава тебе, Господи, не одни мы страдаем», – думал он с облегчением и сам же осуждал себя за подобные мысли. Наконец в соседнем квартале он отыскал подходящий. Даже два больших мусорных бака стояли в нескольких шагах от входа в подъезд.
В три подъехал Володя, который вместе с врачом «скорой» выгрузил из машины носилки.
– Ты извини, Ильич, мы тут слегка задержались. Бабульку одну полтора часа откачивали, – объяснил он.
После чего все дружно проследовали на чердак, где разложили носилки, закатили на них бомжа, поверх бросили его постельные принадлежности и понесли тело вниз.
Технически превосходно исполненная операция прошла без особых сбоев, и бомж занял место в самом сухом и теплом углу нового жилища, а Александр Ильич, успокоенный этим видением, в отличном настроении вернулся домой.
Весь следующий день и ночь переселенец отсутствовал, что вызвало неописуемую радость у посвященных в это тайное дело. А утром живущая на четвертом этаже Верочка вышла из квартиры с пятилетней дочерью Лялей. Верочка работала машинисткой в совместной фирме, а Ляля ходила в садик. Ее папа был моряком и уже десять месяцев не появлялся дома, поскольку его белоснежный лайнер затерялся на американском континенте, арестованный местными властями за долги. Последняя телеграмма от него поступила три месяца назад из Панамы: «У меня все хорошо тчк Очень жарко тчк Много загораем зпт купаемся тчк Надеюсь когда-нибудь вас увидеть тчк Целую тчк Коля тчк». Несколько раз Верочка справлялась в пароходстве о дате свидания, но там разводили руки и призывали к мужеству и терпению. Все остальные новости, связанные с судьбой мужа, она узнавала из редких телевизионных сообщений,
Верочка с Лялей привычно шагнули в кабину спустившегося лифта, и тут же глаза у них заслезились, а горло сдавило от смеси запахов, которые исходили от стоявшего рядом существа. Внешне оно смахивало на «снежного человека», которого Верочка запомнила по американскому фильму. Но поскольку она слышала от соседей о творящихся на лестнице безобразиях, то моментально сообразила, с какой горной вершины тот спускается. Ляля же, оцепенев, не сводила с попутчика своих широко открытых испуганных глаз. На первом этаже он следом за ними вышел из лифта и нетвердой походкой побрел в направлении универсама.
– К-к-кто это? – заикаясь, спросила на улице дрожащая от испуга Ляля.
– Это домовой. Не бойся, он добрый, – растерянно ответила Верочка, успокаивая перепуганную дочку.
Весть о трагической встрече мгновенно разлетелась по этажам, и Александр Ильич с новой силой приступил к самовнушению. А еще через несколько дней не вернулся домой с прогулки кот Мурзик, который своим неожиданным появлением из подвала так смутил милицейскую овчарку и ее хозяина. Мурзик жил на втором этаже, в семье бывшего профессора кафедры политэкономии социализма Степана Яковлевича Вознесенского. Как и все рыжие, Мурзик пользовался успехом у дам и потому целыми днями крутил любовь в ближайших подвалах, отчего все котята в округе имели рыжеватый окрас. Однако к вечеру Мурзик неизменно возвращался домой, чтобы восстановить растраченные за день силы и осчастливить хозяйку своим появлением. Все жильцы знали и любили Мурзика за сообразительность и неиссякаемую жизненную энергию, а уж хозяйка Анна Сергеевна души в нем не чаяла. Их единственный сын вместе с семьей перебрался в Германию, и все невостребованные чувства Анны Сергеевны перепадали коту. Была еще, правда, восьмидесятилетняя мать мужа Клара Митрофановна – беспощадная к врагам комсомолка тридцатых годов, которую при рождении нарекли Клавой. Но затем, после своего идейного становления, она поменяла это мелкобуржуазное имя на более революционное и звучное. Теперь же Клара Вознесенская в силу возраста почти ничего не слышала и целыми днями, сидя в кресле, с любовью перелистывала труды классиков революционного движения. Ее сын после того, как политэкономия социализма подверглась обструкции, вышел на пенсию и с тех пор подрабатывал написанием и продажей шпаргалок для нерадивых студентов, чтобы поддержать жизненные процессы в семье. Многие его прежние коллеги сумели быстро перестроиться и так же увлеченно, как и раньше, преподавать экономику рыночных отношений, доказывая себе и окружающим, что в глубине души всегда были рыночниками. Степан Яковлевич в отличие от них не смог так легко забыть «закон прибавочной стоимости» и принципы социалистического планирования. Нет, он ничего не имел против рынка и даже симпатизировал ему, особенно когда заходил в магазин и видел обилие товаров и непривычное для советского человека отсутствие очередей. Но все-таки что-то удерживало его от полного восторга – может, наследственные гены, может быть, вид старушек, стоящих на каждом углу с протянутой рукой, а возможно, размеры получаемой им пенсии.
В течение двух последующих дней Анна Сергеевна в поисках кота без устали обследовала чердаки и подвалы микрорайона, а на третий день категорически заявила: «Это его бомж сожрал». В семье экспрофессора был объявлен бессрочный траур, запрещены любые зрелищные мероприятия, а в адрес бомжа круглосуточно неслись проклятия и угрозы.
Остальные проблемы жильцов третьего подъезда отошли на второй план, а рейтинг популярности бомжа подскочил до такой отметки, что начал критически зашкаливать. Людской гнев мощным потоком устремился с последнего этажа вниз по лестнице, забурлил в каждой квартире и по причине отсутствия входной двери свободно выплескивался на улицу. Все свои беды люди прочно связывали с его появлением. Сгоревшие почтовые ящики, надписи на стенах, разбитые стекла и грязь на лестнице – во всем был виноват он. Даже когда новоявленный коммерсант Кузякин, работавший в прежние годы завхозом техникума, обнаружил привязанную к ручке своей двери гранату и бросился на пол, закрыв голову руками, то и в этом опознали преступную руку бомжа. К счастью, граната оказалась учебной и взрыв не последовал, но ни у кого не возникло сомнений, что следы злодеяния ведут на чердак. Как ни странно, но только чердак и оставался живительным оазисом покоя, а его обитатель – единственным человеком, далеким от полыхавших страстей. Он не знал и даже не догадывался о таком внимании окружающих к своей персоне, руководствовался природными инстинктами и, как бы с высоты своего положения, наблюдал за происходящим в подъезде.
Степану Яковлевичу, сидевшему как-то вечером за работой над крупным заказом шпаргалок к очередной студенческой сессии и наблюдавшему за непроходящими страданиями жены, пришла на ум грустная мысль: «Ведь, в сущности, в таких же подъездах, разбросанных по всей России, и формируется общенациональная идея». Он до того был поражен ее глубиной, что отложил перо и надолго, задумался.
ГЛАВА 3
Как уж повелось, с наступлением осенних холодов в домах начался аварийный ремонт отопления, а в магазинах – массовая продажа электрообогревателей.
В один из морозных вечеров Александр Ильич и его жена, завернувшись в плед, сидели на кровати и в соответствии с рекомендациями книги согревались самовнушением. После окончания сеанса они быстро нырнули под два ватных одеяла и крепко прижались друг к другу.
Около трех ночи Александр Ильич проснулся от громкого топота над головой. «Тоже, наверное, замерз», – подумал он о бомже, потому как тот стал бегать по чердаку и прыгать над самой кроватью. Однако через несколько минут шум прекратился, и Александр Ильич тут же заснул.
Через час его разбудил удушливый запах гари. Он нехотя поднялся с кровати и вышел в коридор. Вся прихожая была заполнена едким дымом. В трусах и тапочках Александр Ильич выскочил на лестничную площадку и задохнулся от дыма, который клубами валил с чердака и распространялся по всей лестнице.
– Пожар! Горим! – заорал он во всю мощь и принялся давить на кнопки соседских звонков.
Пожарные с мигалками и сиреной примчались через десять минут, окончательно разбудив жильцов и выгнав их на лестницу. Через сорок минут чердак профессионально залили водой и стихия была повержена, но даже после этого никто не покидал пепелище. Только Кузякин все это время, не доверяя пожарным, без устали таскал на улицу нажитое добро.
– Это он, паразит, чтобы согреться, костер развел, – настойчиво убеждала всех Анна Сергеевна. – Чтоб ему моим Мурзиком подавиться!
С ней и не пытались спорить, поскольку иных версий не существовало.
– Ну что, доигрались в гуманизм, гуманоиды, чуть все не сгорели! – вторил ей Володя. – Надо было самого его давно на костер отправить!
Ему тоже не возражали. Лишь Степан Яковлевич, появившийся в пальто, накинутом на ночную пижаму, пытался отговорить собравшихся от подобного варварства. Но его проповедь была нарушена женой Александра Ильича: «Саша, нас заливает!» – закричала она, выглянув из квартиры. Вслед за ним и другие бросились расставлять у себя в квартирах кастрюли и миски. Свободные же от этого занятия продолжили обсуждение общечеловеческих прав и свобод.
В разгар бурного обсуждения Верочка вдруг сморщила свой маленький носик. «Что-то газом запахло», – неуверенно произнесла она. Все как по команде зашмыгали носами, а Кузякин моментально затушил сигарету и пулей понесся к себе.
«Аварийка» с воем прикатила во двор через двадцать минут. Теперь уже по всему дому в окнах зажегся свет, и жильцы испуганно выглядывали на улицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24