Хочу уточнить, что ваш ответ ни в коей мере не обусловит мой…
— Нам действительно очень важно это узнать…
— Спасибо, — с болью в голосе сказал адвокат. — Я так и думал, что там у яхты произошло что-то страшное и непонятное… Нет, Раду Стоян никогда не страдал заболеванием сердца. Повторяю: это очень точный ответ. Наши служащие обязаны ежегодно проходить медицинский осмотр, результаты которого заносятся в специальную карточку ввиду возможности заключения особого страхового договора. Его карточка относится к категории «0-2», самой выгодной для страхующегося. Я думаю, вы меня понимаете. За ничтожный годовой взнос, установленный в таком размере, естественно, только для лиц, относящихся к категории «0», означающей, что они совершенно здоровы, их наследники могут получить громадную компенсацию, размеры которой относятся к категории «2», то есть сотни тысяч лей. В данном конкретном случае, разумеется, речь идет о возможном договоре, о самой идее договора, которая, однако, могла быть очень легко воплощена в официальный документ.
— Понимаю… Следовательно, Раду Стоян абсолютно точно не имел никакого кардиологического заболевания.
— Абсолютно точно! — еще раз подтвердил адвокат.
— Вот, собственно, и все, из-за чего я вас побеспокоил, — извиняющимся тоном проговорил Ион Роман.
— Спасибо, — сказал адвокат. — Но именно в этой связи, я думаю, должен дать вам еще один ответ, вернее, уточнение.
Речь адвокату давалась явно с трудом. Его руки, челюсти и губы беспрерывно вздрагивали.
— Да! — наконец решился он. — Произошла ошибка. Мадемуазель Елена пока еще не является моей дочерью, вопреки тому, что здесь считают. Она мне приходится двоюродной племянницей, но очень скоро я ее удочерю… Раньше или позже это бы выяснилось, и мне было бы еще более неловко.
Такого саморазоблачения Ион Роман не ожидал. Но манера, в которой оно было сделано, а особенно отчаянные попытки адвоката сохранить остатки достоинства, побудила его безразлично пожать плечами. Словно освободившись от тяжелейшего груза, адвокат нашел в себе силы улыбнуться:
— Благодарю вас, — сказал он. — Я был бы счастлив узнать, по мере возможности, разумеется, что с помощью честных и добровольных ответов дело прояснится.
24.00
Владимиру Энеску не составило большого труда нейтрализовать тигрицу, сторожившую Пауля Сорана. Пара комплиментов, обворожительная улыбка, интригующий взгляд произвели должный эффект — женщина исчезла во мраке пансионата. Зато сам Пауль Соран никаким уговорам не поддавался. Он, не двигаясь, лежал на кровати, не в состоянии связать двух слов. Иногда бормотал что-то бессмысленное, бросал на своего гостя странные взгляды, упорно отказывался его слушать. Чувствуя себя бесполезным и смешным в этой комнате-склепе, Владимир Энеску дважды собирался уходить, но всякий раз его уже на пороге в последний момент молящим голосом останавливал Пауль Соран. И он оставался, думая, что ему, наверное, суждено пройти через эту муку. Он нашел себе место в темном углу, возле открытого окна. Контуры гостиницы еле угадывались по желтому свечению окон. Спустя некоторое время в одном из окон возник силуэт Сильвии Костин. Виднелось лишь смутное очертание, еле различимое дрожащее пятно на желтом фоне, но это могла быть только она. Между двумя окнами небольшое расстояние, а мрак еще более сокращал его, и если бы она прошептала… пугливо и устало текли его мысли. Неожиданно сверкнула молния, предвещая новую бурю. В болезненном мертвенно-белом свете он отчетливо увидел прячущееся за занавеской лицо Сильвии.
— Опять начинается? — вопрос Пауля Сорана привел журналиста в чувство, словно холодный душ. — Или это отголоски, проклятое напоминание?..
— Слава богу, ты пришел в себя, — набросился на него Владимир Энеску. — Вероятно, ты в сговоре с дьяволом — оживаешь в полночь.
Пауль Соран приподнялся на локтях и удивленно осмотрелся:
— Быть не может! — запротестовал он. — Какая полночь? Скажи, сколько на твоих?
Владимир Энеску присел возле него на кровать.
— Столько же, что и на твоих. Час дьявола, пропади он пропадом. Скажи, ты что-нибудь помнишь?
Пауль Соран прикрыл глаза, и его лицо на мгновение исказилось жестокой гримасой.
— Я помню все, — прошептал он. — Я только и делаю, что вспоминаю и вспоминаю. Каждую секунду, каждую долю секунды. Воспоминания, словно стрелы, вонзаются в душу. Зачем я потащился в порт? Если бы я остался с Раду и остальными…
— Кончай самобичевание, — прервал его Владимир Энеску. — С тобой или без тебя, Раду все равно бы не спасся.
— Ты с ума сошел! — Пауль Соран вмиг оказался на ногах. — Намекаешь, что это был не несчастный случай или я ошибаюсь?
— А ты ни минуты не думал о чем-то другом за те пятнадцать тысяч секунд, что ты находишься здесь?
— Почему же, думал… — чуть слышно произнес Пауль Соран. — Я почти все время думал о самоубийстве… Но иногда мелькала и другая мысль, куда более ужасная. Боюсь, что это всего лишь кошмарная фантазия… Может быть, все гораздо проще. Знаешь, что пришло мне в голову? Я представил себе, что читаю в газете сообщение о случившемся. Будто сам этого не видел, а теперь читаю, и передо мной не образы, а строки. Закончив чтение, я наверняка бы сказал: «Нелепый случай! Такой хороший пловец!» И все. А больше никаких мыслей на этот счет у меня не возникло бы. Если бы я не знал Раду, если бы не любил его, если бы все не произошло на наших глазах, я легко бы поверил и забыл!
— Хорошо, что у тебя есть силы взять себя в руки, — позавидовал Владимир Энеску. — Хорошо, что ты свалился там, на пляже, и закрыл глаза, а открыл их только здесь, чтобы не видеть ничего в этой темноте.
— Вряд ли твои слова помогут прояснить дело, — сказал Пауль Соран. — Оно темнее мрака или, как говорил поэт, таинственнее тайны мрака…
— Тогда тебе лучше снова сомкнуть веки, пока ты окончательно не придешь в себя…
— Пожалуй, последую твоему совету, — согласился Пауль Соран. — Чувствую себя как на ящике с динамитом, когда малейшее сотрясение может вызвать взрыв. Просто-напросто хочу поберечься, наверное, я трус… Не могу избавиться от одной навязчивой идеи: где Дан?
— Я уже давно сам себя об этом спрашиваю… И нахожу лишь один ответ: в Мангалии, у своей безымянной красавицы.
Еще до того, как журналист закончил фразу, Пауль Соран сделал протестующий жест рукой.
— Нет! — уверенно произнес он. — В Мангалию он не поехал. Во-первых, потому, что попросил бы у меня мотоцикл…
— Твое «во-первых» звучит неубедительно, — перебил его журналист. — Зачем ему было просить мотоцикл? Можно поехать на такси…
— Согласен… — кивнул Пауль Соран. — Но есть еще и «во-вторых». Утром, до того, как мы расстались, то есть до того, как я пошел в театр, Дан просто-напросто потребовал, чтобы я был вечером, после семи, на полчаса в его распоряжении… Я сказал, что у меня спектакль, и тогда он взял с меня честное слово, что я его подожду в театре во время антракта. Раду был свидетелем. Больше он ничего не захотел мне сказать. И даже просил ни о чем не спрашивать. Он был тверд и решителен, таким я его раньше не знал…
— Тогда его опозданию есть объяснение, — сказал Владимир Энеску. — Видимо, в городе его застигла буря…
— Не спеши! — остановил его Пауль Соран. — Перед обедом я говорил с Раду по телефону и попросил его сказать Дану, что спектакля не будет и что вечером я буду ждать его в пансионате.
— А если Раду не передал ему?
— Я тоже задавал себе этот вопрос, — ответил Пауль Соран. — Но ты-то сам можешь себе представить, чтобы Раду забыл или сделал вид, что забыл о просьбе?
— Ты прав, — признал Владимир Энеску.
— Более того, — продолжал Пауль Соран. — Я еще попросил Раду передать хозяйке, что мы будем ужинать все вместе, втроем, из-за отмены спектакля, а хозяйке сообщил об этом Дан, так что…
— Веско! — сказал Владимир Энеску. — Но в этом случае задержка Дана становится несколько странной… А он тебе ничего не сказал относительно встречи в антракте?
— Абсолютно ничего! Впечатление у меня об этом смутное. Скорее это результат самого поведения Дана. Можно было подумать, что речь шла не о каком-то романтическом тайном свидании, а о какой-то крайне необходимой встрече. Не знаю, понимаешь ли ты меня… Я же тебе уже сказал: он буквально потребовал, словно приказ мне отдал… Не хочешь глоток коньяку?..
— А я-то думал, что ты не слышал мой рассказ про бутылку и слезы сицилийца! — слегка поддел друга Владимир Энеску. — Один я в любом случае пить не буду, и, честно говоря, вообще не хочется…
Пауль Соран бесцельно взглянул на часы, затем растянулся на кровати, уставив лицо в потолок:
— Мне тоже ничего и никого не хочется…
Владимир Энеску было подумал, что его выставляют вон, но, когда увидал, что Пауль Соран лежит без движения с закрытыми глазами и с плотно стиснутыми губами, выражавшими бессилие и боль, он пожал плечами и сам решил его оставить в покое. Лишь на пороге задержался на несколько секунд в уверенности, что и в третий раз услышит просьбу остаться. Ему хотелось ее резко отклонить. Но на этот раз просьба не прозвучала, и он покинул пансионат.
0.20
Одиночество и особенно убийственный мрак, к которому, казалось, Ион Роман был приговорен, угнетали его. Не получалось даже намека на какую-то здравую мысль. В голове роились кошмарные видения, которые, тягуче растворяясь, заставляли его открывать глаза. Возвращение Владимира Энеску показалось ему благом.
— Нашли Дана Ионеску? — сразу же забросил удочку сыщик. — Он вернулся?
— Нет, представьте себе! — ответил журналист и подробно рассказал о своем разговоре с Паулем Сораном.
— Невероятно! — окончательно очнулся Ион Роман. — Мне совсем не нравится эта несостоявшаяся встреча. Почему он ее назначил и не пришел? И какого черта его понесло в город? Кто его вызвал? Ведь он совершенно не собирался никуда ехать, а потом вдруг вскочил в такси к сицилийцу, и готово…
Владимиру Энеску пришла в голову новая мысль:
— А что если у него в городе было свидание с безымянной девушкой? Пошли в кино, а когда закончился сеанс, разразилась буря. Они укрылись в каком-нибудь ресторанчике и позабыли обо всем на свете. Возможно он пытался дозвониться…
— Очень возможно, — перебил его Ион Роман, — но почему он отправился в город так неожиданно? Пара секунд для поездки в город значения не имеет. Может быть, его эта девушка вызвала по телефону или кто-нибудь еще?.. Надо узнать в бюро обслуживания.
Дежурный припомнил, что во время обеда Дана спрашивал по телефону какой-то мужчина. Услышав, что в холле Дана нет, он сразу же попросил Раду. Больше никто ни до, ни после его не спрашивал.
— Это был Пауль! — воскликнул Владимир Энеску. — Он хотел сообщить, что спектакль отменен и что в театр заходить за ним не надо… Следовательно, у него была другая встреча в городе, заранее назначенная… Но мне вообще-то пора идти…
Владимир Энеску показал рукой в окно, в котором появился свет стремительно приближающихся фар. Когда капитан Винтила вошел в холл, там уже был только Ион Роман, понуро застывший в оазисе блеклого света. Журналист без особого сожаления покинул его.
— Есть новости? — спросил Ион Роман. — Важные?
Капитан медлил. Наконец он произнес:
— Не знаю, как их классифицировать… Причина смерти официально засвидетельствована: острая сердечная недостаточность. Как и время смерти — время, которое отметили и вы— 19 часов 4 минуты…
— Это что, совершенно точно? — сурово спросил Ион Роман.
— Совершенно точно, — ответил капитан Винтила. — Врач сказал, что причина смерти неотделима от выражения лица. Они относятся к одному и тому же времени, какое указывали и вы. Смерть наступила в момент, когда вы в бинокль увидели его лицо, заверил меня судмедэксперт, а весь процесс длился всего несколько секунд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
— Нам действительно очень важно это узнать…
— Спасибо, — с болью в голосе сказал адвокат. — Я так и думал, что там у яхты произошло что-то страшное и непонятное… Нет, Раду Стоян никогда не страдал заболеванием сердца. Повторяю: это очень точный ответ. Наши служащие обязаны ежегодно проходить медицинский осмотр, результаты которого заносятся в специальную карточку ввиду возможности заключения особого страхового договора. Его карточка относится к категории «0-2», самой выгодной для страхующегося. Я думаю, вы меня понимаете. За ничтожный годовой взнос, установленный в таком размере, естественно, только для лиц, относящихся к категории «0», означающей, что они совершенно здоровы, их наследники могут получить громадную компенсацию, размеры которой относятся к категории «2», то есть сотни тысяч лей. В данном конкретном случае, разумеется, речь идет о возможном договоре, о самой идее договора, которая, однако, могла быть очень легко воплощена в официальный документ.
— Понимаю… Следовательно, Раду Стоян абсолютно точно не имел никакого кардиологического заболевания.
— Абсолютно точно! — еще раз подтвердил адвокат.
— Вот, собственно, и все, из-за чего я вас побеспокоил, — извиняющимся тоном проговорил Ион Роман.
— Спасибо, — сказал адвокат. — Но именно в этой связи, я думаю, должен дать вам еще один ответ, вернее, уточнение.
Речь адвокату давалась явно с трудом. Его руки, челюсти и губы беспрерывно вздрагивали.
— Да! — наконец решился он. — Произошла ошибка. Мадемуазель Елена пока еще не является моей дочерью, вопреки тому, что здесь считают. Она мне приходится двоюродной племянницей, но очень скоро я ее удочерю… Раньше или позже это бы выяснилось, и мне было бы еще более неловко.
Такого саморазоблачения Ион Роман не ожидал. Но манера, в которой оно было сделано, а особенно отчаянные попытки адвоката сохранить остатки достоинства, побудила его безразлично пожать плечами. Словно освободившись от тяжелейшего груза, адвокат нашел в себе силы улыбнуться:
— Благодарю вас, — сказал он. — Я был бы счастлив узнать, по мере возможности, разумеется, что с помощью честных и добровольных ответов дело прояснится.
24.00
Владимиру Энеску не составило большого труда нейтрализовать тигрицу, сторожившую Пауля Сорана. Пара комплиментов, обворожительная улыбка, интригующий взгляд произвели должный эффект — женщина исчезла во мраке пансионата. Зато сам Пауль Соран никаким уговорам не поддавался. Он, не двигаясь, лежал на кровати, не в состоянии связать двух слов. Иногда бормотал что-то бессмысленное, бросал на своего гостя странные взгляды, упорно отказывался его слушать. Чувствуя себя бесполезным и смешным в этой комнате-склепе, Владимир Энеску дважды собирался уходить, но всякий раз его уже на пороге в последний момент молящим голосом останавливал Пауль Соран. И он оставался, думая, что ему, наверное, суждено пройти через эту муку. Он нашел себе место в темном углу, возле открытого окна. Контуры гостиницы еле угадывались по желтому свечению окон. Спустя некоторое время в одном из окон возник силуэт Сильвии Костин. Виднелось лишь смутное очертание, еле различимое дрожащее пятно на желтом фоне, но это могла быть только она. Между двумя окнами небольшое расстояние, а мрак еще более сокращал его, и если бы она прошептала… пугливо и устало текли его мысли. Неожиданно сверкнула молния, предвещая новую бурю. В болезненном мертвенно-белом свете он отчетливо увидел прячущееся за занавеской лицо Сильвии.
— Опять начинается? — вопрос Пауля Сорана привел журналиста в чувство, словно холодный душ. — Или это отголоски, проклятое напоминание?..
— Слава богу, ты пришел в себя, — набросился на него Владимир Энеску. — Вероятно, ты в сговоре с дьяволом — оживаешь в полночь.
Пауль Соран приподнялся на локтях и удивленно осмотрелся:
— Быть не может! — запротестовал он. — Какая полночь? Скажи, сколько на твоих?
Владимир Энеску присел возле него на кровать.
— Столько же, что и на твоих. Час дьявола, пропади он пропадом. Скажи, ты что-нибудь помнишь?
Пауль Соран прикрыл глаза, и его лицо на мгновение исказилось жестокой гримасой.
— Я помню все, — прошептал он. — Я только и делаю, что вспоминаю и вспоминаю. Каждую секунду, каждую долю секунды. Воспоминания, словно стрелы, вонзаются в душу. Зачем я потащился в порт? Если бы я остался с Раду и остальными…
— Кончай самобичевание, — прервал его Владимир Энеску. — С тобой или без тебя, Раду все равно бы не спасся.
— Ты с ума сошел! — Пауль Соран вмиг оказался на ногах. — Намекаешь, что это был не несчастный случай или я ошибаюсь?
— А ты ни минуты не думал о чем-то другом за те пятнадцать тысяч секунд, что ты находишься здесь?
— Почему же, думал… — чуть слышно произнес Пауль Соран. — Я почти все время думал о самоубийстве… Но иногда мелькала и другая мысль, куда более ужасная. Боюсь, что это всего лишь кошмарная фантазия… Может быть, все гораздо проще. Знаешь, что пришло мне в голову? Я представил себе, что читаю в газете сообщение о случившемся. Будто сам этого не видел, а теперь читаю, и передо мной не образы, а строки. Закончив чтение, я наверняка бы сказал: «Нелепый случай! Такой хороший пловец!» И все. А больше никаких мыслей на этот счет у меня не возникло бы. Если бы я не знал Раду, если бы не любил его, если бы все не произошло на наших глазах, я легко бы поверил и забыл!
— Хорошо, что у тебя есть силы взять себя в руки, — позавидовал Владимир Энеску. — Хорошо, что ты свалился там, на пляже, и закрыл глаза, а открыл их только здесь, чтобы не видеть ничего в этой темноте.
— Вряд ли твои слова помогут прояснить дело, — сказал Пауль Соран. — Оно темнее мрака или, как говорил поэт, таинственнее тайны мрака…
— Тогда тебе лучше снова сомкнуть веки, пока ты окончательно не придешь в себя…
— Пожалуй, последую твоему совету, — согласился Пауль Соран. — Чувствую себя как на ящике с динамитом, когда малейшее сотрясение может вызвать взрыв. Просто-напросто хочу поберечься, наверное, я трус… Не могу избавиться от одной навязчивой идеи: где Дан?
— Я уже давно сам себя об этом спрашиваю… И нахожу лишь один ответ: в Мангалии, у своей безымянной красавицы.
Еще до того, как журналист закончил фразу, Пауль Соран сделал протестующий жест рукой.
— Нет! — уверенно произнес он. — В Мангалию он не поехал. Во-первых, потому, что попросил бы у меня мотоцикл…
— Твое «во-первых» звучит неубедительно, — перебил его журналист. — Зачем ему было просить мотоцикл? Можно поехать на такси…
— Согласен… — кивнул Пауль Соран. — Но есть еще и «во-вторых». Утром, до того, как мы расстались, то есть до того, как я пошел в театр, Дан просто-напросто потребовал, чтобы я был вечером, после семи, на полчаса в его распоряжении… Я сказал, что у меня спектакль, и тогда он взял с меня честное слово, что я его подожду в театре во время антракта. Раду был свидетелем. Больше он ничего не захотел мне сказать. И даже просил ни о чем не спрашивать. Он был тверд и решителен, таким я его раньше не знал…
— Тогда его опозданию есть объяснение, — сказал Владимир Энеску. — Видимо, в городе его застигла буря…
— Не спеши! — остановил его Пауль Соран. — Перед обедом я говорил с Раду по телефону и попросил его сказать Дану, что спектакля не будет и что вечером я буду ждать его в пансионате.
— А если Раду не передал ему?
— Я тоже задавал себе этот вопрос, — ответил Пауль Соран. — Но ты-то сам можешь себе представить, чтобы Раду забыл или сделал вид, что забыл о просьбе?
— Ты прав, — признал Владимир Энеску.
— Более того, — продолжал Пауль Соран. — Я еще попросил Раду передать хозяйке, что мы будем ужинать все вместе, втроем, из-за отмены спектакля, а хозяйке сообщил об этом Дан, так что…
— Веско! — сказал Владимир Энеску. — Но в этом случае задержка Дана становится несколько странной… А он тебе ничего не сказал относительно встречи в антракте?
— Абсолютно ничего! Впечатление у меня об этом смутное. Скорее это результат самого поведения Дана. Можно было подумать, что речь шла не о каком-то романтическом тайном свидании, а о какой-то крайне необходимой встрече. Не знаю, понимаешь ли ты меня… Я же тебе уже сказал: он буквально потребовал, словно приказ мне отдал… Не хочешь глоток коньяку?..
— А я-то думал, что ты не слышал мой рассказ про бутылку и слезы сицилийца! — слегка поддел друга Владимир Энеску. — Один я в любом случае пить не буду, и, честно говоря, вообще не хочется…
Пауль Соран бесцельно взглянул на часы, затем растянулся на кровати, уставив лицо в потолок:
— Мне тоже ничего и никого не хочется…
Владимир Энеску было подумал, что его выставляют вон, но, когда увидал, что Пауль Соран лежит без движения с закрытыми глазами и с плотно стиснутыми губами, выражавшими бессилие и боль, он пожал плечами и сам решил его оставить в покое. Лишь на пороге задержался на несколько секунд в уверенности, что и в третий раз услышит просьбу остаться. Ему хотелось ее резко отклонить. Но на этот раз просьба не прозвучала, и он покинул пансионат.
0.20
Одиночество и особенно убийственный мрак, к которому, казалось, Ион Роман был приговорен, угнетали его. Не получалось даже намека на какую-то здравую мысль. В голове роились кошмарные видения, которые, тягуче растворяясь, заставляли его открывать глаза. Возвращение Владимира Энеску показалось ему благом.
— Нашли Дана Ионеску? — сразу же забросил удочку сыщик. — Он вернулся?
— Нет, представьте себе! — ответил журналист и подробно рассказал о своем разговоре с Паулем Сораном.
— Невероятно! — окончательно очнулся Ион Роман. — Мне совсем не нравится эта несостоявшаяся встреча. Почему он ее назначил и не пришел? И какого черта его понесло в город? Кто его вызвал? Ведь он совершенно не собирался никуда ехать, а потом вдруг вскочил в такси к сицилийцу, и готово…
Владимиру Энеску пришла в голову новая мысль:
— А что если у него в городе было свидание с безымянной девушкой? Пошли в кино, а когда закончился сеанс, разразилась буря. Они укрылись в каком-нибудь ресторанчике и позабыли обо всем на свете. Возможно он пытался дозвониться…
— Очень возможно, — перебил его Ион Роман, — но почему он отправился в город так неожиданно? Пара секунд для поездки в город значения не имеет. Может быть, его эта девушка вызвала по телефону или кто-нибудь еще?.. Надо узнать в бюро обслуживания.
Дежурный припомнил, что во время обеда Дана спрашивал по телефону какой-то мужчина. Услышав, что в холле Дана нет, он сразу же попросил Раду. Больше никто ни до, ни после его не спрашивал.
— Это был Пауль! — воскликнул Владимир Энеску. — Он хотел сообщить, что спектакль отменен и что в театр заходить за ним не надо… Следовательно, у него была другая встреча в городе, заранее назначенная… Но мне вообще-то пора идти…
Владимир Энеску показал рукой в окно, в котором появился свет стремительно приближающихся фар. Когда капитан Винтила вошел в холл, там уже был только Ион Роман, понуро застывший в оазисе блеклого света. Журналист без особого сожаления покинул его.
— Есть новости? — спросил Ион Роман. — Важные?
Капитан медлил. Наконец он произнес:
— Не знаю, как их классифицировать… Причина смерти официально засвидетельствована: острая сердечная недостаточность. Как и время смерти — время, которое отметили и вы— 19 часов 4 минуты…
— Это что, совершенно точно? — сурово спросил Ион Роман.
— Совершенно точно, — ответил капитан Винтила. — Врач сказал, что причина смерти неотделима от выражения лица. Они относятся к одному и тому же времени, какое указывали и вы. Смерть наступила в момент, когда вы в бинокль увидели его лицо, заверил меня судмедэксперт, а весь процесс длился всего несколько секунд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44