Здание на Пост-стрит оказалось многоквартирным домом, куда Наджент и вошел, оставив нас с мисс Бренэм в такси.
Я воспользовался возможностью завязать с ней разговор:
— Скажите, мистер Кэйтерер знает, что вы делаете?
— Пока нет.
— Как по-вашему, он это одобрит?
— Не думаю. Да мне все равно, понравится ему или нет. Надеюсь, что не понравится? Я не собираюсь туда возвращаться — ни в жизни! Я уезжаю с Фордом. И слава Богу, что мне не надо туда возвращаться!
— Ну же, мисс Бренэм, — попытался я урезонить ее неожиданную горячность, — разве работать на мистера Кэйтерера было так плохо?
— Хуже, чем вы можете себе представить, мистер Тин! Хуже всего на свете! Вы... вы, наверное, слышали, что ему трудно ужиться с секретаршами и ни одна из них дольше нескольких недель не задерживалась?
— Да, мисс Бренэм, конечно, слышал.
— И что вы об этом думаете?
— Ничего не думаю, мисс Бренэм.
— Ну так слышали, что думают другие. И лучше в они были правы — но ведь нет! Между мистером Кэйтерером и его секретаршами не было никаких... ну, вы понимаете, взаимоотношений. Для него секретарша — это публика. Как Форд говорит, «перед кем можно хвост распустить». Вот потому они и не задерживались. Девушки очень быстро начинали видеть его насквозь, и стоило дать это ему понять — а на это у него соображения хватало, — как он их увольнял.
— Ну, честное слово, мисс Бренэм, ведь мистер Кэйтерер не...
— Знаю! И ведь не дурак он, никоим образом, вот что противно! Он может... он проворачивает совершенно замечательные дела. Но вы бы видели, как он к ним готовится! Вначале прячет нерешительность и робость под маской небрежности. Потом начинает хорохориться, хвастаться, вставать в позу — поначалу в шутку, чтобы ничем не связывать себя, если у него все же не хватит смелости начать.
Вот тут вступает секретарша. Она должна глядеть на него большими изумленными глазами. И тогда он начинает набрасывать предварительный план — кажется, больше для того, чтобы секретарша вздыхала от восхищения. И каждый раз, как она вздохнет, он выпячивает грудь все дальше и прибавляет еще какую-нибудь смелую деталь, пока наконец не разработает план, действительно являющийся чудом дерзости, и, более того, накрутит себя до того состояния, что в силах его выполнить.
И все это время его секретарша знает, что стоит ей допустить хоть малейший промах по части обожания, дело испорчено, потому что не такой он человек, чтобы заставить его что-то выполнить. Его нянчить надо. Ему нужен кто-то, кто льстил бы ему, и восхищался, и мурлыкал под боком. И оттого, что при этом условии он может свернуть горы, только еще тошнотворнее делается.
Я это поняла с самого начала, потому и продержалась гораздо дольше других. Я поняла, чего он от меня хочет и за что на самом деле платит, и сочла это частью своих обязанностей, как если бы он об этом распорядился. С моей стороны не было нечестным к нему подлизываться и льстить, ведь за это он мне и платил, но... другого слова, кроме «тошнотворно», не подберу. А после того как появился Форд, я... не могла этого больше выносить.
Она опустила взгляд на перчатку, которую мяла все это время, потом снова посмотрела на меня.
— Вы думаете, что я преувеличиваю, да, мистер Тин. Думаете, что я строю экстравагантную теорию на голом месте?
На самом деле я так и полагал, но мне не хотелось ни высказывать это впрямую, ни лгать. Покуда я колебался, она заговорила снова:
— Слушайте, я поясню вам, что имею в виду. Эти Трогмортоновы письма — о первых двух мистер Кэйтерер не сказал мне ни слова, пока не были отосланы чеки. Он бы так и молчал, если бы я сама не наткнулась на них — точнее говоря, на третье. Он сделал то, что было для него естественным, — подчинился этим смехотворным требованиям и выбросил на ветер тридцать пять тысяч, потому что слишком бесхребетен, чтобы сопротивляться. Спустя полчаса после того, как я нашла эти письма и поговорила о том, что он собирается по этому поводу предпринять, он послал за вами и вашим отцом и решил больше не платить. Вот вам честное слово, мистер Тин, я могла...
— История твоей молодой жизни? — поинтересовался Наджент, помогая сесть в такси исключительно худой женщине в исключительно короткой юбке.
— Почти, — ответила мисс Бренэм, краснея. — Я рассказывала о мистере Кэйтерере.
Затем она принялась обмениваться поцелуями и неразборчивыми приветственными возгласами с худой девушкой, чье имя, как я выяснил, будучи представлен, было Бетти (предполагаю, Элизабет) Бартуорти.
Здание, у которого все мы выгрузились из такси, оказалось домом священника, где Наджент с мисс Бренэм и обвенчались. Из пасторского дома мы на том же такси отправились в обиталище новобрачной — маленький домик на Четырнадцатой улице. Мисс Бартуорти и я остались в такси, а молодожены вошли в дом.
— Я так и знала, что она его окрутит, — сказала мисс Бартуорти, когда дверь закрылась.
— Полагаю, что молодому человеку очень повезло, — вежливо предположил я.
Мисс Бартуорти намеренно скорчила мне преотвратительную рожу — черты ее исказились весьма жутким образом.
— Моя дорогая юная леди! — воскликнул я.
Она рассмеялась и отвернулась, глядя на противоположную сторону улицы, ее тонкие пальцы нервно теребили посеребренного шипастого морского конька на черной ленточке.
Уловить смысла в ее действиях я не мог и, хотя она в дальнейшем молчала — даже не глянула на меня, — я почувствовал облегчение, когда, сбежав со ступенек, к нам присоединились Надженты; его руки были заняты чемоданами, она махала крупной женщине, стоявшей на верхней ступеньке, не то смеясь, не то плача.
Мы снова двинулись в путь, на этот раз к пристани; времени оставалось в обрез.
— Не кажется ли вам, — спросил я, пока мы устраивались в тесном салоне, — что на пристани вам из-за спешки будет не до меня, и вы могли бы сообщить мне то, что собирались, прямо сейчас?
— Никакой спешки. Я могу уложиться в... ну-ка... в десять слов.
— Что ж, замечательно.
На пристани у нас не оказалось и минуты лишней. Нам пришлось бежать, причем две молодые женщины двигались впереди, а мы с Наджентом сражались с чемоданами. У трапа мы с Наджентом пожали друг другу руки, пока его супруга и мисс Бартуорти прощались так бурно, что измяли шляпки.
— А вот вам обещанное: ни Эльма, ни я не имеем к этому никакого отношения!
— На многое я и не рассчитывал, — крикнул я, когда он поднимался по трапу, — но я надеялся услышать правду, а ее-то вы и не сказали.
Он, не останавливаясь, обернулся, и его загорелое лицо выразило самое искреннее недоумение.
— Если вы меня подвезете до Паласа, — сказала мисс Бартуорти, когда мы возвращались в такси, — я обещаю больше не пугать вас гримасами.
— Я был скорее изумлен, чем испуган.
— Это делает вам честь.
Больше на эту тему не было сказано ни слова; она, безусловно, была не только исключительно худой, но и исключительно странной молодой особой.
— Ну что? — осведомился папа, когда я вошел в его кабинет. — Смиттс говорит, что ты уехал с парнем и девицей.
— Наджент и мисс Бренэм поженились и отплыли в Китай.
— Китай?
— Да, сэр. Кэйтерер сегодня утром сказал мне, что собирается отослать Наджента. Очевидно, свадьба и все прочее планировались заранее, поскольку паспорта и лицензия были уже готовы.
— Ну-ну, — сказал папа. — Так Кэйтереру и надо — это он решил избавиться от парня после того, как ты ему наябедничал? Ему следовало...
— Как вам это понравится, мистер Тин? — перебила его мисс Кинан, врываясь в кабинет и размахивая сложенной газетой.
Папа взял газету, прочел и передал мне.
— Темная лошадка Кэйтерера, — объявил он.
— Пари держу, — добавила мисс Кинан.
Я тоже согласился с ними, когда прочел, что, по сообщению из Кантона, был найден труп тучуна одной из крупных провинций. Как сообщалось далее, вдова, врач и личный секретарь тучуна арестованы по обвинению в отравлении и сокрытии смерти под тем предлогом, что тучун якобы отправился в горы для поправки здоровья. Предполагалось, что они поместили крупные суммы в один из парижских банков и готовились покинуть страну, когда их арестовали.
— Ждали взноса от Хопа Кэйтерера, прежде чем удрать, — прокомментировал папа. — Пошли, повидаем его.
Когда нас с папой допустили в кабинет мистера Кэйтерера, бизнесмен был заметно растерян и встревожен.
— Вы, случайно, не знаете... — начал он, едва поздоровавшись, и замолчал. — Мисс Бренэм, моя секретарша, вышла около полудня и не вернулась.
Это было утверждение, но подразумевало оно вопрос.
— Она не просто вышла, а вышла замуж за вашего племянника и уехала с ним.
Он, пожелтев, кивнул, словно ожидал или даже опасался подобных известий.
— Вы это видели? — спросил папа, вручая ему газету.
Мистер Кэйтерер прочел сообщение из Кантона с таким невозмутимым выражением лица, что я начал уже сомневаться, а в самом ли деле тучун из газеты и тучун мистера Кэйтерера — одно и то же лицо, но, когда он уронил газету на стол и тихо захрипел, я понял, что отсутствующее выражение лица на самом деле являлось оцепенением предельного ужаса. Мягкий свет настольной лампы отразился в сотнях крохотных капелек пота, усеявших его лоб.
— Ваш человек? — осведомился папа.
— Мой.
— Ну-ну. Хорошо еще, что он обошелся вам всего лишь в тридцать пять тысяч, которые вы послали Трогмортону.
Отсутствующее выражение покинуло лицо мистера Кэйтерера, сменившись страхом от мысли о том, в какую сумму могли ему обойтись трое преступников в далеком Китае.
— А сейчас, — продолжил папа, — мы можем отправиться в почтовый департамент за помощью в поимке мистера Б. Дж. Рэндалла.
— Да, мы можем... — Мистер Кэйтерер избегал папиного взгляда, чувствуя, полагаю, что ему легче смириться с потерей, чем с тем, что его дважды столь быстро и основательно надули. — Но...
— С этим делом, — пришел я ему на помощь, — можно разобраться быстро и без ненужной огласки.
— Что еще? — с подозрением осведомился папа.
— Я хотел бы, — обратился я к мистеру Кэйтереру, — позаимствовать на несколько минут одного из ваших служащих.
— Которого?
— Посыльного будет довольно.
Мистер Кэйтерер нажал на кнопку звонка, и появился знакомый уже посыльный со смышлеными глазами.
— Послушай, — весьма строго обратился я к нему, — ты уже доставил всем кучу неприятностей своим Фицморисом Трогмортоном, и новые мне не нужны. Принеси сюда эти чеки!
— Ч-что вы хотите сказать?
— То, что сказал, — довольно резко заметил я. — И не вздумай больше играть в такие игры, иначе почтовый департамент тебя здорово взгреет. Как твое второе имя — Джеймс, или Джон, или Джозеф?
— Джексон, но...
— Я так и думал. Ну и где эти чеки?
— Они... я не знаю, о чем вы. Они... они дома, в блокнотик подклеены.
— Об этой китайской истории ты узнал, подслушав разговор твоей сестры с Наджентом?
— Д-да.
— И разослал почтовые уведомления в Лос-Анджелес, Портленд и Спокейн, чтобы письма на имя Рэндалла пересылали сюда, на почтамт?
— Да, сэр.
— Очень хорошо. А теперь марш домой, возьми чеки и принеси сюда.
Посыльный вылетел из офиса пулей.
— Да чтоб мне провалиться! — воскликнул мистер Кэйтерер. — Но как же это...
— Очень просто, — объяснил я, вставая и берясь за шляпу. — Я заподозрил его, как только вы сказали, что письма написаны вашим почерком. Этот весьма изысканный ход, вероятно, пришелся ему весьма по душе, но он же его выдал с головой. Конторские рассыльные почти всегда подражают почерку своих нанимателей, и я еще не встречал ни одного, который не подделывал хотя бы раз подпись своего шефа. Это аксиома.
Затем, когда вы сказали, что он брат мисс Бренэм, а я обнаружил, что она и Наджент весьма интимно связаны, я понял, откуда он мог черпать информацию. Вне всякого сомнения, они обсуждали ваши планы, когда Наджент навещал по вечерам невесту, и мальчик услыхал достаточно, чтобы начать дело.
1 2 3 4 5