— Нет, не по фабрике.
— С этим хуже. Много еще тумана. Не установлены, например, адвокат Оскар и некий Вадим Д. Есть еще один артист, его сестра — любовница Плышевского.
— Как его фамилия, этого артиста?
— Славцов.
— Так. — Зотов ничем не выдал своего волнения, лишь начал быстрее перебирать карандаши на столе. — Ну, что ж, все ясно. Больше вопросов нет.
Он вслед за Ярцевым вышел из кабинета и, чуть сутулясь, прошел к Силантьеву.
Час спустя туда же был вызван Коршунов.
— Читайте! — резко сказал Силантьев и передал ему через стол злополучное письмо.
Поздно вечером, оставшись наедине с Силантьевым, Зотов, как обычно, неторопливо и рассудительно сказал:
— А в общем, направление у них правильное — этот самый Перепелкин.
— В общем… — не остыв еще от всех неприятностей этого дня, передразнил его Силантьев. — Конечно, что-то делать надо. Но все это мышиная возня, мелкие удары по периферии.
— Нет, это разумная подготовка к удару по центру.
— Эх, все это я и сам, не хуже тебя понимаю! — воскликнул Силантьев и стремительно прошелся по кабинету. — У меня сейчас мысли, знаешь, где?
— Где?
— В горкоме партии, вот где. Что я там теперь скажу?
— Да-а, — сокрушенно вздохнул Зотов и, помолчав, прибавил: — У Басова это дело зашифровали так: «Черная моль».
— Знаю. Ну, и что?
— Оказывается, укус этой «черной моли» опасен.
ГЛАВА 10.
ТУМАН РАССЕИВАЕТСЯ
Весь следующий день Геннадий Ярцев провел в кабинете, еще и еще раз проверяя и обдумывая каждый свой шаг в деле «Черная моль».
Где была допущена ошибка? Почему исчез с машин «левак»? Почему исчезли в магазине у Середы шапки из отходов? Как могли преступники догадаться, что ими заинтересовалось УБХСС? С кем имел дело Геннадий? Старый гравер? Этот не разболтает. Об Андрееве и говорить нечего. Клим, Сенька? Все не то. Остается Голубкова. Больше Геннадий ни с кем не говорил. Но и с ней он вел разговор очень осторожно. Она ничего не могла заподозрить. Правда, Голубкову так и не удалось вызвать на откровенность.
Каждый раз при мысли об этом Геннадия охватывала досада. Как могло такое случиться? Он помнил этот разговор почти дословно. И сейчас, чтобы еще раз проверить себя, начал повторять его вслух, останавливаясь и размышляя над каждым словом.
Так… Начало разговора было правильным, сразу установился хороший, дружеский тон. Голубкова осмелела, даже повеселела. Когда же появилась первая трещина? Он спросил, что у нее с рукой. Она охотно объяснила. Потом разговор зашел о ее работе: он поинтересовался, как она кроит шкурки. И опять последовал быстрый, уверенный ответ. Все шло нормально. Она даже посмеялась над ним: он не знал, что такое лекала. И тут же объяснила. Потом… Что было потом?
Геннадий наморщил лоб. Ах, да! Он спросил, кто их изготовляет, эти лекала. И сразу в ушах его прозвучал голос Лидочки, совсем другой, резкий, почти враждебный: «Не знаю я, кто их делает!» Геннадий тогда удивился и поспешил переменить разговор.
Так, так… Вот она, первая трещина. Но почему Голубкова вдруг так ответила? Почему взволновал ее этот вопрос? Лекала… Их изготовление… Для чего они нужны эти лекала? Чтобы меховые детали будущих шапок получались стандартными, одинаковыми по конфигурации и размеру. Ну, а если эти лекала изготовить иной конфигурации? Нельзя. Да и бессмысленно. А иного размера, поменьше? Тогда при раскройке шкурок получится дополнительная экономия…
Геннадий так увлекся, что не заметил, как в комнату вошел Зверев. Тот насмешливо прищурился.
— Разрешите доложить, товарищ капитан, — с изысканной вежливостью произнес он, — рабочий день окончен, сейчас ровно девятнадцать ноль-ноль. Машина у подъезда.
— Отставить машину! — весело откликнулся Геннадий. — Садись, Анатолий Тимофеевич, и слушай. У меня интересная мысль появилась.
— Ого! Каждая мысль товарища Ярцева у нас буквально на вес золота, — шутливо ответил Зверев и, опустившись на стул, пытливо взглянул на товарища. — Ну, ну, давай выкладывай.
Геннадий торопливо повторил весь ход своих рассуждений.
— Ты понимаешь? Это была первая трещина в разговоре, эти лекала! — возбужденно закончил он.
— Вернее, их изготовление, — поправил Зверев, — то есть их качество, их полноценность. Да, ничего не скажешь, все пока логично. Итак, возьмем на заметку лекала.
На чистом листе бумаги он сделал короткую запись, поставил перед ней цифру «1», обвел ее кружком и снова, уже нетерпеливо, посмотрел на Геннадия.
— Ну, а дальше? Были ведь еще трещины? Вспоминай, дорогой, вспоминай.
И Геннадий стал вспоминать. Да, тогда он поспешил переменить разговор. Они, кажется, заговорили о цехе, о конвейере. Да, да о конвейере. И Голубкова сказала, что прибавился заработок. Крой сам теперь едет к финишу, носить не надо. И тут он, Геннадий, спросил ее о чем-то. О чем же? Ах, да! Зачем стоят номера на чашках конвейера?.. И Голубкова ответила, что у каждой закройщицы свой номер для учета выработки на финише. И вот тут-то вдруг и возникла новая трещина в их разговоре. Нет, вернее, не тут, он еще что-то спросил.
Геннадий вдруг с необычайной ясностью увидел перед собой лицо Лидочки, ее большие, испуганные глаза, нервно подергивающиеся уголки губ, вспомнил, как дрожала ее рука, когда она откинула со лба прядь волос, и вдруг почти явственно услышал, как Лидочка, чуть не плача, воскликнула: «Точный, очень точный!» Ну, да! Он спросил ее, точный ли ведется учет выработки у каждой из закройщиц. Это и была вторая, последняя, трещина. После этого ее ответа Геннадий понял окончательно, что откровенный разговор не состоится.
— Так. Очевидно, происходят какие-то махинации на финише, — спокойно констатировал Зверев, делая новую запись. — Да и в самом деле, если бы был точный учет, то откуда взяться «левым», то есть лишним, шапкам даже из отходов?
— Это все так, — согласился Геннадий. — Но как проверить, как задокументировать? Имей в виду, я больше уже к комиссару не сунусь, пока не проверю.
— М-да, не советую. Так что давай чего-нибудь придумывать.
Один план следовал за другим и тут же отвергался. Казалось, преступная цепочка выявлена: Плышевский — Свекловишников — Жерехова — Голубкова. Но оба чувствовали, что она неполная, в ней есть какие-то, пока неуловимые провалы. Нельзя было ухватиться пока что ни за одно из звеньев, нельзя было потянуть. Цепочка легко могла лопнуть…
Было уже около десяти часов вечера, когда неожиданно зазвонил телефон. Геннадий поморщился и снял трубку. Внезапно на лице его появилось изумление, потом радость.
— Кто, кто приедет? — закричал он. — Давай скорей! Слышишь? Бери такси!.. Да, да, я вас сейчас встречу!..
Он бросил трубку и взволнованно посмотрел на Зверева.
— Это звонил Сенька! Сенька Долинин! Ну и ребята!.. Ах, черт побери, что за ребята!..
Но чтобы понять, что заставило Сеньку в этот поздний час позвонить Геннадию Ярцеву, надо вернуться немного назад, к событиям, разыгравшимся на меховой фабрике.
…В то утро Вера Круглова была вызвана из планового отдела, где она работала, в партбюро. А в обеденный перерыв ее разыскала Аня Бакланова, отозвала в сторонку.
— Ну что, говорила? — торопливо спросила Аня.
— Говорила…
— Что же делать будем?
Вера молчала.
— Ты имей в виду, — не дождавшись ответа, опять заговорила Аня. — Это нам с тобой легче всего. Ребята так не смогут.
— Боюсь, что и я не смогу, — грустно заметила Вера. — Я ведь уже пробовала…
— Значит, плохо пробовала…
— Это верно… Плохо…
— А теперь мы хорошо попробуем. Как надо. Лидка ведь такой хорошей девчонкой была. Ты и не знаешь… Пока не влюбилась… Ой, знаешь что? — вдруг оживилась Аня. — Давай ее сегодня к нам в общежитие затащим. Ведь день рождения у Тони Осиповой. Мы уже сговорились. И ребята придут. Комсомольский день рождения устроим. Потанцуем, споем, по душам поговорим.
Вера смущенно потупилась.
— Ведь не звали меня…
— Брось! Позовем. Вот я зову.
— А ребята какие будут?
— Да все свои: Женя Осокин, Клим Привалов, Борька Сорокин…
— Ладно, пошли, — тряхнула головой Вера.
Когда Лидочка возвратилась в цех из столовой, ее окликнула Валя Спиридонова:
— Лид, а Лид, у меня к тебе разговор есть.
Спиридонова сказала это весело, беззаботно, но в глубине ее глаз Лидочка уловила тревогу.
— Ну, чего тебе?
Спиридонова оглянулась по сторонам, потом предложила:
— Выйдем, а?
Она взяла Лидочку под руку и увлекла за собой из цеха. В углу коридора Спиридонова остановилась, снова огляделась по сторонам и опасливо прошептала:
— Лидка, я все знаю! Смелая ты… Давай вместе, а? А то страшно, смерть, как страшно!..
Лидочка чуть побледнела, закусила губу.
— Ты не бойся меня, слышишь? — горячо продолжала Валя. — Не выдам я тебя! — и неожиданно всхлипнула.
Так странно было видеть слезы на глазах у этой высокой, сильной, всегда такой самоуверенной и дерзкой девушки, что Лидочка невольно вздохнула с облегчением, сама, впрочем, не понимая, откуда оно вдруг появилось у нее. О том, что Спиридонова тоже была связана с Жереховой, Лидочка до сих пор не знала, да и сейчас она могла пока только догадываться об этом.
— Я все знаю, — повторила Валя. — Ночи не сплю, все думаю, думаю… Жуть берет от всего!.. И, знаешь, Лидка, я решила: ты прошлый раз не взяла, и я не возьму. Будь что будет… Только давай вместе, а?..
— Чего я не взяла? — еле слышно спросила Лидочка.
— Лекала… Лекала ты не взяла. И я не возьму. Пусть они сгорят, проклятые!.. А знаешь, как я догадалась?
— Как?
— Ты тогда от Марии-то выбежала сама не своя. Тут я и вошла. И вижу… Господи, плачет Мария, веришь? А на столе лекала валяются… Ну, я и догадалась про тебя…
— Неужели плакала? — не выдержав, спросила Лидочка.
— Ага. Своими глазами видела. Тоже, наверно, переживает… Ну, Лида, ну, давай вместе, а? — умоляюще закончила Валя. — А то я… я не знаю, что с собой сделаю!
Лидочка возвратилась в цех взволнованная. Сама не желая того, она вдруг помогла человеку, оказалась сильнее Вальки, решительнее… Ох, а ведь ей самой нужна помощь, еще как нужна! Что еще будет!.. Неужели Мария плакала? Тогда, может быть, она не расскажет Свекловишникову про нее, Лидочку, и про Валю тоже?.. Страшно, ой, как страшно! И тетка теперь обязательно выгонит из дома, а уж что начнется у отца!.. И никому не расскажешь, ни единому человеку, даже Климу, ему в особенности…
Вот тут к Лидочке и подбежали девушки.
— Лида, давай десятку! — выпалила Аня Бакланова.
— Чего?
— Десятку. На подарок. А после работы купишь картошки, луку, свеклы, майонез… В общем, на тебе — винегрет. Сама рассчитай — человек на двадцать. И все тащи в общежитие к нам. Бал будет! Тонькин день рождения!
— Постойте, девчата… — растерялась Лидочка. — Я же не могу… Тетка заругается, что приду поздно.
— Черт с ней, с теткой! — бесшабашно махнула рукой Аня. — Ты что, маленькая? У нас ночевать останешься.
— Не пойду я, — потупившись и вся вдруг внутренне сжавшись, ответила Лидочка.
— Пойдем, Лида, — вступила в разговор Вера Круглова. — Весело будет. И давай все на винегрет покупать вместе?
— Вместе? — как-то странно переспросила Лидочка.
«Опять… — подумала она. — Все мне предлагают все вместе, вот и Валя Спиридонова тоже…»
— Лидка, ты не дури! — прикрикнула на нее Аня. — Это тебе первое комсомольское поручение — винегрет! Чтобы пальчики облизали, ясно? — и лукаво добавила: — Между прочим, Клим тоже будет.
Вся семья Приваловых сидела уже за столом, и Мария Ильинична разливала по тарелкам щи, когда в дверь просунулась вихрастая голова Сеньки Долинина.
— Клим дома? — деловито осведомился он. — Ага, дома. Прием пищи. А нам, между прочим, сегодня еще на день рождения идти.
— Влюбленный явился, — прыснула в кулак маленькая Любаша.
— Ты, Сеня, заходи, — сказала Мария Ильинична. — Пообедай с нами.
— Давай причаливай, — кивнул головой Клим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53