«Каторга», скажем. Ну что за откровенное наимено­вание! В новом-то мире! Пусть будет, к примеру, «коло­ния». И сразу мило бюрократическому уху, ничто не царапает. «Исправительно-трудовая колония» – отлично звучит.
Или «Нескучный сад». Фи, по-мещански же. То ли дело «Парк культуры и отдыха имени…»! Что «парк куль­туры» – неграмотно, нелепо, нужды нет. Зато идейно и солидно.
То же и «Бутырская тюрьма». Зачем это нам – «тюрь­ма»? Почесали в затылке, вычесали «Следственный изо­лятор». Хорошее нейтральное словечко, даже в больницах изоляторы есть.
Но древняя Бутырка не ведала, что превратилась в невинный «изолятор». Веками пропитывалась она духом неволи, тоски, проклятий, чьих-то предсмертных томле­ний. Наука утверждает, что информация неуничтожима. Сколько же ее вобрали в себя эти стены, лестницы, глухие коридоры. И источали обратно, густо пропитывая недра тюрьмы.
Так что прогулка по ним для нервно настроенного человека (да еще впервые) была определенным испыта­нием. Если говорить о Власове, то он показался Пал Палычу ниже ростом и, войдя в освещенный солнцем кабинет, словно бы обрадовался знакомым лицам.
Поздоровался с Платоновым. Платонов зыркнул ис­подлобья, отозвался нехотя.
– Садитесь вот сюда, Игорь Сергеевич.
Для свидетеля был принесен дополнительный стул.
– Провожу между вами очную ставку. Порядок ее каждому из вас я разъяснил. Первый вопрос к вам, гражданин Платонов. Знаете ли вы этого человека?
– Знать не знаю, но видал.
– Уточните, когда, при каких обстоятельствах. Мож­но коротко.
– Когда я совершил свой поступок, то есть ударил одного парня… – он аккуратно подбирал слова, – по­скольку в это время хотел познакомиться с его девуш­кой… тогда гражданин, с которым я нахожусь на очной ставке, подошел ко мне… и сделал замечание.
Знаменский услышал подробность впервые.
– Какое же? – заинтересовался он.
– Вроде того, что зря, мол, ты так некультурно…
– Вы ответили?
– А то нет! – и сразу спохватился: – Поскольку я был расстроен… то я этому гражданину ответил недоста­точно вежливо… за что теперь извиняюсь, потому что полностью осознал свою ошибку.
«Любопытно наблюдать за Власовым. Мой свидетель озадачен. Нет, больше – ошарашен!»
Знаменский усердно записывал слово в слово.
– Гражданин Власов наблюдал всю драку от начала до конца?
– Разве это драка? – пренебрежительно бросил Пла­тонов. – Я его один раз. Положил – и все.
– То есть вы ударили, он упал и не поднялся?
– Точно так, гражданин майор. А гражданин Власов действительно наблюдал, потому что торчал у киоска.
«Ну вот и перевалили главный хребет! Если не грянет какая-нибудь неожиданность – финт удался».
– Так… Когда подоспела милиция, то именно Власов указал на вас?
– Он, – прорвалась острая неприязнь, и Платонов поспешил замазать ее: – Его, так сказать, заслуга… Осо­бо прошу занести, гражданин майор, что глубоко раска­иваюсь и сожалею, что попал в такую историю…
Физиономия его обмякла и выразила искреннее глу­бочайшее сожаление.
– Эх! – простонал он. – Житуха была! Рубанешь кому без очереди «Здесь покоится незабвенный…» – и пей-гуляй… Этого не пишите, – уныло вздохнул он. – Пиши­те – считаю, хулиганство несовместимо с моральным обликом. Верно будет?
– Верно, Платонов. Прочтите, распишитесь.
Платонов читать не стал, подмахнул так. Вернулся на табуретку, уставился на здоровенные свои ручищи, наде­лавшие беды.
– Теперь вы, Игорь Сергеевич.
«Опасность еще есть. Что во Власове таится, я не прозреваю. Потому осторожненько, на мягких лапах».
– Есть ли у вас возражения или дополнения? Или обвиняемый рассказывает все правильно?
– Все правильно.
Свидетель был разочарован в Платонове: с такой легкостью сдаться, с такой покорностью!
– И действительно вы прежде не встречались и ника­кими отношениями не были связаны?
– Нет.
За этим слышалось раздражение: сколько можно об одном и том же?
– Я должен соблюдать процессуальные нормы, Игорь Сергеевич, – возразил Пал Палыч на невысказанный упрек и продолжил: – Вопросы по делу друг к другу есть? Гражданин Платонов?
– Нету вопросов.
– Я бы хотел… – подался к нему Власов. – Как вы все это переносите? – Он обвел рукой камеру и испыту­юще, нетерпеливо впился глазами в Платонова.
Тот завелся:
– Я?!.. Ну и заботливый ты, дядя! Сядь сам – почув­ствуешь!
– Не устраивайте перебранки, Платонов. Вы ведь решили раскаяться, – умиротворяюще напомнил Пал Палыч.
– А чего он, гражданин майор!.. Бередит только!
– Ваш автограф, Игорь Сергеевич, – показал Зна­менский место в протоколе, инстинктивно торопясь зак­руглить встречу.
Власов расписался и неожиданно выпалил:
– Вы знаете, что тот парень ослеп?
«Ну вот – подложил-таки свинью! Зачем ему надо?»
Платонов вскочил с табуретки:
– Как ослеп?!.. Гражданин майор?
– Сотрясение мозга вызывает иногда скверные по­следствия.
– Это что же будет – тяжкие телесные повреждения?!
«Нахватался от сокамерников. Изустное обучение уго­ловному праву. Хорошо еще, Власов раньше не ляпнул».
– Зрение может вернуться. Но если не вернется, – Пал Палыч развел руками.
– Ну, знаете!.. – метался Платонов. – Чего же врачи смотрят? Он у них, может, в ящик сыграет, а я буду виноват?!.. Так не пойдет! Лечат небось шаляй-валяй… А парень, говорили, талантливый. Его спасать надо! Граж­данин майор, я ж его по-настоящему не бил, честное слово! Стукнул почти без замаха! Как же так?..
Чуть не в слезах. Да и есть от чего зареветь белугой. Вроде бы самое время было вспомнить о «заботливом дяде», призвать его подтвердить, что стукнул легонько, стукнул разок. Тем более, тот тоже поднялся, и в позе его сквозило ожидание, готовность принять участие в драма­тическом объяснении. Платонов, однако, вовсе не брал в расчет свидетеля, для него сейчас существовал лишь следователь.
– Давайте ходатайство заявим, гражданин майор. Пусть хороший консилиум соберут. Академиков. Если зап­латить надо, я не пожалею. Ведь вы понимаете, что я не хотел! Понимаете?..
– Садиться вы не хотели, Платонов, – устало пока­чал головой тот. – А что с парнем – по-моему, вам было безразлично.
– Почему вы так обо мне?.. – ахнул Платонов, кров­но обиженный. – Никаких у меня чувств, думаете, нет? Просто… ну характер дурной: чуть что – ищу работы на кулак. Сам не рад, честное слово! Ведь изуродовал себе судьбу…
– Что да, то да. Ладно, не обижайтесь. А для Демина врачи делают все возможное. Давайте вместе надеяться, что обойдется.
Знаменский нажал кнопку, появился разводящий.
– Арестованный больше не нужен. Идите, Платонов.
– До свидания, гражданин майор.
Власова он проигнорировал, и тот уселся на стул и подпер ладонью крепкий «волевой» подбородок (нередко достающийся людям мягким и податливым). Был оскорб­лен пренебрежением к его особе.
– Игорь Сергеевич, вы не фехтуете? – спросил Зна­менский, глядя, как бы чего не забыть в кабинете.
Власов оторвался от своих мыслей:
– Давно бросил. Откуда вы слышали?
– Ниоткуда. Жесты иногда знакомые. Осанка, пово­роты. Я тоже почти бросил.
Он завязывал крепкий двойной бантик на папке, располневшей стараниями Кибрит, когда Власов поинте­ресовался:
– Пал Палыч, чем вы его так взнуздали?
Впервые по имени-отчеству. Зауважал слегка или тя­нет поговорить?
– Платонова? Но что тут особо взнуздывать-то? Впро­чем, одним аргументом – увесистым – я воспользовался. Могу продемонстрировать.
«Ему, кстати, полезно для укрепления. И поймет лучше, чем Платонов».
Знаменский развязал бантик и извлек материалы экс­пертизы. Власов увлекся хитроумными расчетами, про­штудировал таблицы.
– Это у вас в порядке вещей? – удивился он. – Масса квалифицированного труда ради доказательства, что кто-то кого-то ударил?
– И чтобы обезопасить истину, если единственный очевидец нырнет в кусты, – «по секрету» сообщил Пал Палыч.
– M-м… – оттопырил Власов губу. – Наблюдатель­ный. Предусмотрительный. Замечательно талантливый и очень душевный.
«То ли сарказм, то ли что. А, не буду доискиваться».
– Пора освобождать кабинет, Игорь Сергеевич. Дру­гим тоже охота на солнышке.

* * *
К вечеру заволокло, к утру задождило, ветер рвал из рук, выворачивал наизнанку зонтики. Заоконный термо­метр пал ниже +10°. Женщины, уже прочно переобувши­еся в босоножки, растерянно топтались перед ручьями, преграждавшими путь с мостовых на тротуар. Все мерзли.
Графа после гулянья вытирали газетами (собачники любят этот способ: от типографской краски блестит шерсть).
В тот же день кончился в Москве отопительный сезон и батареи охладели до осени.
У Пал Палыча было бодрое настроение, неподвласт­ное погодным фронтам: завтра Томина выписывали из больницы. Назначена встреча в домашней обстановке.
Под радостные фанфары Пал Палыч произвел реви­зию скопившихся бумажных завалов, написал постанов­ления о передаче аж двух дел сразу в суд и одного в прокуратуру; ответил на разные запросы и собрался зас­луженно пообедать, когда позвонили из бюро пропусков.
Его желал бы посетить Власов И. С.
«Мне он сейчас и даром не нужен! Значит, я ему нужен. Ох, не к добру…»
– Хорошо, выдайте пропуск.
Власов был мокр и взвинчен.
– Извините, что без приглашения.
– Вероятно, тому есть причина, – заставил себя улыбнуться Пал Палыч.
– Я могу поговорить с вами… просто так?
«Смесь агрессивности и просительности».
– Совсем «просто так»?
– Ну, не о погоде, разумеется.
«То бишь все о том же, только без протокола. Пора его наконец разгадать. Тоже мне, сфинкс!»
– А погода того заслуживает, Игорь Сергеевич. С вас до сих пор капает. Снимайте плащ, в углу есть свободные плечики, пусть посохнет.
Знаменский был само добродушие и любезность. Сви­стать всех наверх! Глазам глядеть, ушам слушать, мозгам варить!
Пока Власов раздевался, Пал Палыч позвонил секре­тарше отдела:
– Танюша, милая, мне бы чайку и чего-нибудь жева­тельного.
Та прибежала, в дверях взяла Пал Палычев термос, сожалеюще шепнула: «А в столовой окрошка», – и убе­жала в буфет. Серьезная женщина, двое детей, а носится как ветерок.
– Игорь Сергеевич, у вас нет аллергии на бумажную пыль? Тогда казенную письменность мы убирать не бу­дем, сложим на диван, с ней еще работать.
– Да-да, пожалуйста…
Власов рассматривал эувфорбию спленденс, которую Зиночка с месяц назад чем-то полила, вызвав небывалое обилие мелких алых цветков.
– Как вы терпите это душераздирающее растение? – поморщился он. – Шипы и кровь.
(Лепестки были кругленькие и действительно напо­минали капли крови).
«Некогда выкинуть», – хотел было отшутиться Зна­менский, но решил: нет, надо с ним серьезно. Мало ли какая фраза какую струну тронет.
– В этом растении есть характер. Индивидуальность. Красота и жестокость. Оно будоражит. Можно усмотреть символ жизни. Еще что-нибудь накрутить околофилософ­ское. Оно – сильное создание… и не позволяет себя «ца­пать за плечо» (процитировал он Власова). Вы ведь по­клонник силы, Игорь Сергеевич. Фикус мне неинтересен.
– А вы не поклонник?
– Силы? Слово очень уж многозначное. От «падаю­щего толкни» до… ну, скажем: падшего подними и дер­жи, пока не утвердится. Оба определения не мои, я не охотник плодить афоризмы.
Два удара каблучком в низ двери. Пат Палыч благо­дарно принял от секретарши поднос. Немножко она пе­рестаралась, но зато отпадает сожаление об окрошке. Тем паче, от нее в животе холодно.
– Мы с вами дивно беседуем «просто так», Игорь Сергеевич. Если вы еще поможете мне сервировать стол…
Ел Власов машинально, с холостяцкой неопрятнос­тью: скорее от нервов, чем от голода. Некоторое время продолжалось «просто так», затем прорезался смысл:
– Я вот насчет вчерашней очной ставки…
– Да?..
– Впечатление, будто меня в чем-то надули.
– Хм…
«Сообразил что-то.
1 2 3 4 5 6 7 8