Между двумя рядами ограждений от одного моря до другого лежит полоса ничейной земли шириной почти двадцать футов – это и есть собственно демилитаризованная зона. С юга и с севера возле зоны круглосуточно патрулируют вооруженные автоматами солдаты с немецкими овчарками. Пересечь демилитаризованную зону можно по единственной дороге, ширина которой едва позволяет проехать одному автомобилю. Вплоть до визита Джимми Картера в 1994 году по этой дороге никто не добирался до столицы Северной Кореи. Любые контакты между противостоящими сторонами осуществляются только в одноэтажном здании, напоминающем казарму. В этом здании с каждой стороны есть единственная дверь, возле которой стоят двое часовых. Слева от часовых поднимаются флагштоки. Внутри здания находится длинный стол для переговоров; граница между КНДР и Южной Кореей проходит точно по середине стола. В тех редких случаях, когда в комнате проходили переговоры, представители двух корейских государств оставались каждый на своей стороне.
На южнокорейской стороне демилитаризованной зоны, далеко к востоку от последней казармы, лежит холмистая местность с редкими зарослями густого кустарника.
Такие кусты росли и в каменистом грунте небольшой впадины примерно в полумиле от демилитаризованной зоны. Подходы к впадине, ширина которой составляла около двадцати ярдов, были заминированы, и капитан Он Бок лично проверял этот участок по меньшей мере дважды в день. Здесь начинался тоннель диаметром примерно четыре фута, который южнокорейские солдаты тайно вырыли семь недель назад. Этот тоннель, о котором северяне пока не знали, позволял капитану Боку не сводить глаз – точнее, ушей – с других тоннелей, постоянно пробиваемых северянами под демилитаризованной зоной. Южнокорейский тоннель не соединялся с северокорейскими; в этом и не было нужды, потому что в его стенах были установлены аудиосенсоры и детекторы движения, которые улавливали малейший шорох и позволяли следить за шпионами, засылаемыми с Севера на Юг. Шпионы появлялись на свет из тайного лаза между скалой и кустарником в четверти мили к югу. Обычно за ними пристраивался «хвост», а потом о них сообщали в армейскую разведку и в Корейское ЦРУ.
Как они и договаривались, капитан Бок сделал так, что его вечерняя проверка совпала с прибытием майора Ким Ли. Капитан и его адъютант отъехали вскоре после того, как появился Ли. С машины уже сгружали барабаны с отравляющим газом. Бок отдал честь старшему по званию.
– Меня очень обрадовал наш телефонный разговор, – сказал Бок. – Для вас это был очень удачный день.
– День еще не закончился.
– Я слышал, что на одном из паромов были обнаружены трупы и что пилот гидросамолета вернулся вовремя. Операция полковника Суна, судя по всему, тоже развивается по плану.
За два года, которые Бок работал вместе с майором, и за третий год, который ушел на детальную разработку плана операции, капитан ни разу не видел, чтобы на лице майора Ли отразились бы хоть какие-то эмоции. Сейчас же Ли был особенно спокоен и собран. Любой другой на его месте радовался бы тому, что уже достигнуто, или с нетерпением ждал бы сообщения о выполнении следующей задачи – сам Бок по мере приближения назначенного часа все больше волновался – любой, но только не майор Ли. Майор казался противоестественно спокойным. Он умерил свой обычно звонкий голос, двигался неторопливо, стал даже сдержанней, чем всегда. А ведь в тоннель предстояло спускаться ему, а не капитану Боку.
– Вы обеспечили ночное наблюдение за тоннелем?
– Так точно, господин майор. За мониторами смотрит мой человек – Ко. В компьютерах он просто гений. Он сделает так, что приборы контроля ничего не зарегистрируют до вашего возвращения.
– Отлично. Мы должны начать в восемь ноль-ноль.
– Я буду ждать вас здесь.
Капитан ловко отдал честь, повернулся кругом, прыжком сел в джип и вернулся на свое рабочее место – изучать доклады и сообщения о происшествиях в демилитаризованной зоне и отсылать их в Сеул. Если все пойдет по плану, завтра он будет проверять не бумаги, а войска, готовящиеся отразить атаку с Севера.
Глава 37
Вторник, 9 часов 10 минут, Вашингтон, федеральный округ Колумбия
Положив распечатку и дискету с докладом президенту в небольшой черный портфель, Пол Худ торопливо спустился к своей машине, стоявшей на подземной автомобильной стоянке Оперативного центра. Усевшись за руль, он приковал портфель наручниками к поясу и запер двери, потом проверил пистолет калибра 0,38 дюйма в наплечной кобуре – при перевозке секретных документов он всегда брал с собой оружие. Потом Худ открыл ворота, набрав код на панели возле выезда. Часовой проверил его удостоверение и на специальном компьютере отметил время отъезда. Весь процесс проверки в сущности не отличался от того, который сотрудники центра проходили наверху. Разница заключалась лишь в кодах; считалось, что если безопасность может быть нарушена на одном контрольном посту, то сразу на двух – едва ли.
Впрочем, это не играет никакой роли, размышлял Худ, если кому-то удалось проникнуть в нашу компьютерную сеть, даже близко не подходя к зданию штаб-квартиры Оперативного центра.
Худ не доверял новейшим приборам и мало разбирался в том, как они работают. Правда, то, что произошло в тот день утром в Оперативном центре, его заинтересовало всерьез – в своем деле Столл был если не гением, то, безусловно, одним из лучших специалистов в мире, и если он не мог понять что-то в компьютерах, то это что-то должно было попасть во все учебники.
Бетонные строения Оперативного центра остались позади, и Худ направил машину к воротам военной базы Эндрюз – третьему и последнему проверочному пункту, где ему нужно было только предъявить удостоверение личности. Худ схватил телефонную трубку, по справочной узнал номер телефона больницы и тут же набрал его. Худа соединили с палатой, в которой лежал его сын.
– Алло!
– Шарон, это я. Как он? Шарон помедлила с ответом.
– Я была уверена, что ты позвонишь раньше.
– Прошу прощения. У нас возникли.., определенные осложнения. – Эта телефонная линия не была защищена от подслушивания, и Худ не мог ничего объяснить. – Как Алекс?
– Его держат в кислородной палатке.
– А инъекции?
– Не помогают. У него в легких слишком много жидкости. Врачам приходится постоянно следить за его дыханием.., пока его состояние не стабилизируется.
– Врачи встревожены?
– Я встревожена, – ответила Шарон.
– Я тоже. Но что они говорят, дорогая?
– Обычные слова. Но инъекции тоже обычные, и они не помогают.
Черт! Худ бросил взгляд на часы и про себя отпустил несколько крепких слов в адрес Роджерса, который выбрал самое неподходящее время, чтобы самовольно улететь на край света. Трудно представить более неприятную ситуацию – приходилось выбирать между больным сыном и президентом. Он выбрал президента. Случись что-то с Александром, думал Худ, все остальное покажется мне мелочами, не стоящими внимания. Но сегодня от него зависели жизни тысяч, может быть, даже десятков тысяч людей. Нужно довести начатое дело до конца, иного выхода не было.
– Я хочу позвонить в госпиталь Уолтера Рида доктору Трайасу и попросить его подъехать к Александру. Он скажет, сделано ли все возможное или нет.
– Он и меня успокоит? – спросила Шарон и положила трубку.
– Нет, – ответил Худ телефонным гудкам. – Нет, тебя он не успокоит.
Худ сжал рулевое колесо так, что почувствовал боль в пальцах. Он был зол на себя за то, что не мог быть у постели больного сына, и на Шарон за то, что она требовала от него невозможного. Разумеется, она понимала, что Пол любит ее и сына, что он очень хотел бы быть с ними в больнице, но ведь в сущности он ничем не мог им помочь. Он сидел бы рядом, успокаивал ее, потом беспомощно ходил бы по палате.., примерно так же он чувствовал себя, когда Шарон рожала детей. Однажды во время родовой схватки он попытался облегчить ей дыхание, но она крикнула, чтобы он убирался к черту и позвал медсестру. Это был важный урок – Худ понял, что женщина может нуждаться в тебе, а может хотеть тебя видеть, и это далеко не одно и то же.
Если бы только не это проклятое чувство вины! Выругавшись, Худ нажал кнопку, вызвал Багза и попросил соединить его с доктором Орлито Трайасом из госпиталя Уолтера Рида.
С трудом пробиваясь сквозь плотный поток машин, Худ в ожидании звонка еще раз отпустил несколько крепких слов в адрес Роджерса, хотя понимал, что ругать его, по сути дела, не за что. В конце концов, не зря же президент назначил Роджерса заместителем Худа? Ведь он сделал это не потому, что в свое время Роджерс блистал в американском футболе и мог «сделать игру» всей команды. Роджерс был закаленным солдатом, в ситуациях типа сегодняшней он мог предостеречь от поспешных решений. Кроме того, Роджерс был талантливым историком и особенно интересовался историей войн. Он поддерживал отличную физическую форму, каждый день проводя не меньше часа на «беговой дорожке», установленной в его кабинете. Еще он читал наизусть «Песнь о моем Сиде» на древнеиспанском – если не был занят делом, а иногда и во время работы. Конечно, такой человек должен рваться в бой с отрядом, который организовал, – генерал всегда остается генералом. К тому же разве не сам Худ поощрял в своих сотрудниках самостоятельность мышления? Наконец, если бы в характере Роджерса было меньше от ковбоя, он, как и хотел, стал бы заместителем министра обороны, и ему не пришлось бы довольствоваться утешительным призом – местом второго человека в Оперативном центре.
– Доброе утро. Кабинет доктора Трайаса. Худ включил громкую связь.
– Доброе утро, Кэт. Это Пол Худ.
– Мистер Худ! Доктор Трайас очень сожалел, что не встретился с вами вчера вечером на приеме в Национальном обществе космических исследований.
– Шарон купила билеты на «Четыре свадьбы и похороны». Мне пришлось пойти. Доктор на месте?
– К сожалению, сегодня утром у него лекции в Джорджтауне. Ему что-нибудь передать?
– Да. Скажите, что у моего сына Александра приступ астмы, он находится в больнице. Я был бы очень благодарен доктору Трайасу, если бы он его осмотрел. Если у него будет время, разумеется.
– Я уверена, он найдет время. Когда увидите сына, обнимите его за меня – он прелестный ребенок.
– Благодарю, – сказал Худ.
Поразительно, размышлял Худ, это просто поразительно. Я не могу даже вызвать врача.
У Худа мелькнула было мысль послать вместо себя в Белый дом Марту Маколл, но он тут же отказался от этой идеи. Худ высоко ценил способности Марты, однако не был уверен, что перед президентом она станет отстаивать интересы Оперативного центра, а не будет руководствоваться личными интересами и соображениями карьеры. Марта Маколл родилась в Гарлеме. Чтобы иметь возможность выучить испанский, корейский, итальянский языки и идиш, она рисовала вывески и объявления для магазинов по всему Манхэттену, потом, зарабатывая степень магистра по экономике и существуя на одну стипендию, изучила еще японский, немецкий и русский языки. На первом собеседовании с Худом Марта сказала, что в сорок девять лет она намерена разговаривать с испанцами, корейцами, итальянцами и евреями непосредственно из кабинета Генерального секретаря ООН, только уже не в качестве чьего-то рупора, а в качестве человека, формирующего политику государств, и что если Худ согласен взять ее на работу для сбора и анализа информации об экономике и главных политических деятелях всех стран мира, то он должен ей не мешать и предоставить полную свободу действий. Худ согласился взять Маколл главным образом потому, что у нее было свое мнение буквально по любому вопросу, но он опасался доверить ей руководство Оперативным центром, пока не убедится, что для нее работа центра важнее собственной карьеры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51