Я неликвидный товар.
Я останавливаюсь, пораженный тем, что Бетти так плохо о себе думает. Я смотрю на нее, на зачесанные назад волосы, на простую, но вполне практичную резинку для волос, стягивающую их в хвост, на огромные очки, закрывающие ее лицо. Я вижу ее снежно-белую кожу, ямочки на щеках, и, несмотря на то что губы у нее тонковаты, если использовать нужную губную помаду или даже сделать инъекцию этого препарата, который вводят себе в губы все топ-модели, они могли бы выглядеть невероятно соблазнительно. Я вижу, что деньги, которые я пытался отдать ей, лежат на столе между нами. Я вытаскиваю из-под стола один из своих стиснутых кулаков и придвигаю деньги к ней.
— Я бы снял последние штаны, чтобы заплатить за тебя… — Наши глаза встречаются.
— Ты просто стараешься быть любезным со мной.
— Нет. Вовсе нет. Я стараюсь быть честным… — Бетти вспыхивает, но каким-то образом ей удается выдержать мой взгляд. Она снова отодвигает деньги ко мне.
— Правда, Бетти, я стараюсь быть честным, — я опять подталкиваю деньги к ней.
— Пожалуйста, не говори так больше, Дуглас.
— Почему?
— Ну, просто я… Пожалуйста… Не надо.
Я чувствую, как рушится магическая аура, окружавшая нас. Быстро рушится. Я обнаруживаю, что собираю деньги и кладу их обратно в бумажник. К своему стыду, я понимаю, что на самом деле там было совсем не триста пятьдесят, а всего-навсего шестьдесят восемь долларов.
Бетти улыбается жалкой, пустой улыбкой и опускает глаза. Внезапно она кажется мне очень уязвимой, и я замечаю, что ее волосы у корней совсем седые. Я делаю зарубку в памяти. Чтобы анонимно послать ей бутылочку краски для волос.
— Мне нельзя ни с кем связываться, Дуглас… — говоря это, она все еще смотрит вниз. Я пытаюсь отвести взгляд от ее волос, но не могу.
— Я паук.
Это меня немного встряхивает. И я наконец отрываюсь от ее прически.
— Прости, пожалуйста, мне показалось или ты действительно только что сказала, что ты паук?
Бетти почти незаметно кивает.
— Черная вдова.
Я опускаю голову и слегка наклоняюсь вперед, чтобы взглянуть Бетти в лицо. При этом я едва не касаюсь щекой скатерти.
— Нельзя так о себе говорить… — я весело улыбаюсь.
— На случай, если ты не знаешь, эти паучихи убивают своих партнеров после того, как спариваются с ними, — ее глаза встречаются с моими, и веселая улыбка быстро увядает, превратившись в унылую гримасу.
Я все знаю про Бетти и шесть или около того мужчин, которых она убила, но никогда и не думал, что она воображает себя черной вдовой. Я считал, что она сжигает гениталии, потому что зациклилась на своей матери.
— Я ничего не могу с этим сделать… Мне приходится убивать их, я просто должна. — Внезапно Бетти становится совсем несчастной, лицо у нее искажается, глаза кажутся даже более усталыми и запавшими, чем обычно. Она говорит медленно, в ее голосе боль. — Как я уже говорила в клубе, у меня был секс — по большей части с мужчинами, которые не пользовались особым успехом у женщин, ну, ты сам понимаешь, уроды, изгои, неудачники, мужчины, которые всегда и на всех производят неправильное впечатление… — Я точно знал, о каких именно людях она говорит, и ненавидел их так же сильно, как Бетти. — И когда я лежала и смотрела, как они проваливаются в сон, я была в состоянии думать только об одном: как я могла позволить этому случиться? Как я могла позволить этому мужику, этому чудовищному уродцу сделать такое со мной? Почему он не мог оказаться кинозвездой или рок-певцом, или хотя бы кем-то хоть сколько-нибудь желанным? — Слушая ее, я смотрю на свое отражение в стекле за спиной у Бетти и благодарю Господа, что он не сделал меня похожим на одного из этих убожеств. — Все, кого я привлекала, были отстоем, днищем от бочки, дыркой от бублика.
Я пытаюсь выяснить хоть что-то насчет того, что я считаю ключевым вопросом.
— Не знаю, значит ли это что-нибудь для тебя, Бетти, но я считаю, что ты лучше, чем сама думаешь. Гораздо лучше. Честно говоря, я даже готов перейти границы приличия и сказать, что из нас могла бы получиться превосходная пара. .. — я откидываюсь на стуле и пытаюсь продемонстрировать Бетти мою лучшую и недовольную гримасу в стиле Джеймса Дина. — Знаю, что не следует это говорить, но мы просто чертовски подходим друг другу.
Бетти медленно и с болью качает головой.
— Попробовал бы ты сказать об этом моей матери. Бог ты мой… Послушал бы ты ее. Всю мою жизнь она убеждала меня, что я ничтожество, меньше чем ничтожество. Что мне не стоит питать никаких иллюзий на собственный счет. Что мне остается только смириться с тем фактом, что я не унаследовала ни ее красоты, ни обаяния… Что я не представляю из себя ничего, ровным счетом ничего. Просто кусок белого мусора. Так она меня обычно называла. А еще белый хлеб… Это я ненавидела больше всего. Белый хлеб. До сих пор не знаю, что она имела в виду, но от этого мне не легче. Она называла меня так каждый день. Пока Тони не убил ее.
Бетти наконец смотрит на меня, и мне приходится резко поднять голову, потому что в этот момент я вспоминаю, что практически лежу щекой на столе. Шея у меня побаливает, и я верчу головой, пока она не щелкает.
— Так что, пожалуйста… не надо… Не надо надеяться, что это к чему-то приведет, Дуглас…
— Но, Бетти… — я с трудом останавливаю себя, чтобы не сказать: «Неужели ты не видишь, как тебе повезло?»
— Я лучше пойду. Я еще подумаю о твоем шантажисте…
— Но…
Бетти встает, улыбается своими тонкими губами, но улыбка получается теплой. Я чувствую, что от нее сильно пахнет псиной, и решаю послать ей вместе с краской для волос какие-нибудь духи.
— Мы еще увидимся, Дуглас…
Бетти встает. Я не провожаю ее глазами, но вижу еще раз, когда она, опустив голову, проходит мимо витрины кафе. Она смотрит на меня, но только из вежливости. Пока я гляжу в окно, официантка забирает наши чашки. Я смотрю на нее и вижу, что она просто волшебно прекрасна — красотой она вполне может сравниться с Ханной.
— Что вы делаете сегодня вечером? Она очень удивленно смотрит на меня.
— У меня в бумажнике лежат триста пятьдесят долларов, и я боюсь, как бы они не прожгли в нем дыру… — я уверенно и многозначительно улыбаюсь.
На это официантка не говорит ничего. Она просто собирает кофейные чашки и уходит. Я поворачиваюсь и кричу ей вслед:
— Послушайте, не нужно стесняться. Нет ничего плохого в том, что вы немая. У меня есть друг, который умеет разговаривать знаками…
Безголовая курица
Прошло уже пять дней с тех пор, как мы виделись с Бетти, и, честно говоря, я надеюсь, что после нашей встречи в кафе она все-таки позвонит мне. Я слоняюсь по дому, иногда смотрю кино про войну с агентом Вэйдом, иногда просто сижу в своей комнате и смотрю, как сырость взбирается по стенам все выше и выше. Раньше я никогда и ни к кому ничего подобного не чувствовал и сейчас очень хочу ее увидеть. Для меня она стала воплощением настоящей женщины. В моей комнате звонит телефон, я бросаюсь туда и хватаю трубку.
—Да?
— Привет, это я.
Мое сердце подпрыгивает.
— Бетти. Я знал, что ты позвонишь.
— Тони в городе, — у нее испуганный голос.
— Что?
— Я провожала подругу в аэропорту — она на месяц уезжала в Европу — и увидела его.
— И что?
— Что он здесь делает?
— А ты у него не спросила?
— Я спряталась.
— Почему?
— Я не знаю… Я так испугалась, когда его увидела. Он приезжает в Чикаго только на собрания клуба. Наверное, я запаниковала.
Я в восторге. Это означает, что мой блестящий план сработал.
— Ты все сделала правильно, Бетти… — я люблю произносить ее имя. — Правда, Бетти. Поверь мне. Ты правильно сделала, что спряталась, Бетти.
— Мне надо было проследить за ним.
— Давай просто быть начеку, Бетти. Это может вообще ничего не значить.
— Боже, как я на это надеюсь, Дуглас.
Я смотрю в зеркало на дверце шкафа и понимаю, что жмурюсь, как кот. Кроме Бетти я знаю только одного скиллера, который живет в Чикаго.
И это Берт.
— Можно мне взять твою машину?
Агент Вэйд перестает печатать и смотрит на меня, как будто я спятил.
— Мне нужно уехать.
— Зачем?
— Просто нужно, и все. Это какая-то проблема?
— И ты хочешь взять мою машину?
— Ну да, а что тут такого?
— Может, она понадобится мне сегодня вечером.
— Ну что ж, тогда ты просто можешь подбросить меня. А куда ты, собственно, едешь?
— Это мое дело, — огрызается он.
— Я ведь просто спрашиваю.
— А ты не спрашивай, — агент Вэйд бросает на меня угрожающий взгляд, и черт меня побери, если я понимаю, в чем тут дело.
— Я вызову такси…
— Иди к черту — возьми машину.
— Нет, если тебе это неудобно.
— Бери ее. Дуги, ясно? Я займусь чем-нибудь другим. Только не забудь заправиться, когда закончишь.
— Мне казалось, ты собирался держаться рядом со мной?
— Сегодня нет. Если хочешь уехать — уезжай. Я не твой тюремщик.
«Пока нет», — думаю я про себя. В первый раз за все время нашего знакомства агент Вэйд явно хитрит.
— В любом случае сегодня вечером мне есть чем заняться… Это связано с ФБР. Черт, да я работаю побольше президента, — при этих словах он хихикает, и я чувствую, что он не говорит мне всей правды. Он дает мне ключи от своей машины.
— Не поцарапай ее…
Когда я открываю парадную дверь, в нее врывается порыв ветра, разбрасывая повсюду страницы его рапорта.
— Черт!
Он быстро выталкивает меня наружу и захлопывает дверь прямо у меня перед носом.
Некоторое время я стою неподвижно, потом делаю шаг в сторону и заглядываю в окно гостиной. Я вижу, как агент Вэйд, стоя на четвереньках, собирает страницы своего драгоценного отчета и складывает их в надлежащем порядке. Потом вижу, что он встает, почесывает пах и подходит к моему музыкальному центру. Он рассматривает мое небольшое собрание дисков и наконец находит один, который его устраивает. Он ставит диск в проигрыватель. Потом прибавляет громкости, и, даже несмотря на вой ветра, я слышу первые знакомые аккорды «Убийственного рэпа», композиция номер восемь.
Ах, зачем,
Ах, зачем.
Ах, зачем ты так, Кентукки?
Отчего,
Отчего,
Любишь ты такие штуки?
Курьи ноги
Недотроги Картошка-фри —
Глаза протри.
Он придет, ты громко ахнешь.
Ты лимоном весь пропахнешь,
Он прибьет к тебе картонку,
Он убьет тебя, мальчонка!
Ах, зачем.
Ах, зачем.
Ах, зачем ты так, приятель?
Может, ты.
Может, ты,
Может, ты немножко спятил?
Агент Вэйд открывает бутылку «Будвайзера», дает излишкам пены стечь на пол и начинает пить из горлышка, попутно прибавляя звук до максимума. Я чувствую, как содрогается оконная рама, и смотрю, как она раскачивается под музыку. Губы у него шевелятся — он явно помнит слова наизусть.
Я поворачиваюсь и иду к его машине. Мне приходится нагнуть голову и закутаться в дождевик, потому что ветер неистовствует, пытаясь сбить меня с ног, и срывает с головы капюшон, как бы сильно я его ни натягивал. Я открываю дверь, забираюсь в машину и, только закрыв дверь, чувствую себя в безопасности. Ветер может дуть и дальше, если ему так нравится, но он ничего не сможет сделать со мной, пока я в машине агента Вэйда. Я запускаю двигатель, вижу, что бензин практически на нуле, и понимаю, что мне снова придется потратить с таким трудом заработанные деньги, если сегодня вечером я хочу добраться до плавучего дома Берта. Потом я вспоминаю, что агент Вэйд с тех пор, как мы с ним встретились, ни разу ни за что не платил, и делаю зарубку в памяти, чтобы позже принять в связи с этим какие-то меры. Нельзя сказать, что я такой уж богатый человек.
Машина выезжает со стоянки, и я еду в ночь. Мне приходится немного подвинуть вперед сиденье и настроить зеркало заднего вида, но в конце концов я чувствую себя вполне удобно, откидываюсь назад и наслаждаюсь поездкой. Нет ничего необычного в поездке на машине, но мне нравится притворяться, что машина моя, и я прохожу несколько поворотов гораздо быстрее, чем требуется, бросаю машину вперед, как профессионал, выравниваю ее, набираю скорость и лечу сквозь дождь, как одна из стрел юного агента Вэйда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Я останавливаюсь, пораженный тем, что Бетти так плохо о себе думает. Я смотрю на нее, на зачесанные назад волосы, на простую, но вполне практичную резинку для волос, стягивающую их в хвост, на огромные очки, закрывающие ее лицо. Я вижу ее снежно-белую кожу, ямочки на щеках, и, несмотря на то что губы у нее тонковаты, если использовать нужную губную помаду или даже сделать инъекцию этого препарата, который вводят себе в губы все топ-модели, они могли бы выглядеть невероятно соблазнительно. Я вижу, что деньги, которые я пытался отдать ей, лежат на столе между нами. Я вытаскиваю из-под стола один из своих стиснутых кулаков и придвигаю деньги к ней.
— Я бы снял последние штаны, чтобы заплатить за тебя… — Наши глаза встречаются.
— Ты просто стараешься быть любезным со мной.
— Нет. Вовсе нет. Я стараюсь быть честным… — Бетти вспыхивает, но каким-то образом ей удается выдержать мой взгляд. Она снова отодвигает деньги ко мне.
— Правда, Бетти, я стараюсь быть честным, — я опять подталкиваю деньги к ней.
— Пожалуйста, не говори так больше, Дуглас.
— Почему?
— Ну, просто я… Пожалуйста… Не надо.
Я чувствую, как рушится магическая аура, окружавшая нас. Быстро рушится. Я обнаруживаю, что собираю деньги и кладу их обратно в бумажник. К своему стыду, я понимаю, что на самом деле там было совсем не триста пятьдесят, а всего-навсего шестьдесят восемь долларов.
Бетти улыбается жалкой, пустой улыбкой и опускает глаза. Внезапно она кажется мне очень уязвимой, и я замечаю, что ее волосы у корней совсем седые. Я делаю зарубку в памяти. Чтобы анонимно послать ей бутылочку краски для волос.
— Мне нельзя ни с кем связываться, Дуглас… — говоря это, она все еще смотрит вниз. Я пытаюсь отвести взгляд от ее волос, но не могу.
— Я паук.
Это меня немного встряхивает. И я наконец отрываюсь от ее прически.
— Прости, пожалуйста, мне показалось или ты действительно только что сказала, что ты паук?
Бетти почти незаметно кивает.
— Черная вдова.
Я опускаю голову и слегка наклоняюсь вперед, чтобы взглянуть Бетти в лицо. При этом я едва не касаюсь щекой скатерти.
— Нельзя так о себе говорить… — я весело улыбаюсь.
— На случай, если ты не знаешь, эти паучихи убивают своих партнеров после того, как спариваются с ними, — ее глаза встречаются с моими, и веселая улыбка быстро увядает, превратившись в унылую гримасу.
Я все знаю про Бетти и шесть или около того мужчин, которых она убила, но никогда и не думал, что она воображает себя черной вдовой. Я считал, что она сжигает гениталии, потому что зациклилась на своей матери.
— Я ничего не могу с этим сделать… Мне приходится убивать их, я просто должна. — Внезапно Бетти становится совсем несчастной, лицо у нее искажается, глаза кажутся даже более усталыми и запавшими, чем обычно. Она говорит медленно, в ее голосе боль. — Как я уже говорила в клубе, у меня был секс — по большей части с мужчинами, которые не пользовались особым успехом у женщин, ну, ты сам понимаешь, уроды, изгои, неудачники, мужчины, которые всегда и на всех производят неправильное впечатление… — Я точно знал, о каких именно людях она говорит, и ненавидел их так же сильно, как Бетти. — И когда я лежала и смотрела, как они проваливаются в сон, я была в состоянии думать только об одном: как я могла позволить этому случиться? Как я могла позволить этому мужику, этому чудовищному уродцу сделать такое со мной? Почему он не мог оказаться кинозвездой или рок-певцом, или хотя бы кем-то хоть сколько-нибудь желанным? — Слушая ее, я смотрю на свое отражение в стекле за спиной у Бетти и благодарю Господа, что он не сделал меня похожим на одного из этих убожеств. — Все, кого я привлекала, были отстоем, днищем от бочки, дыркой от бублика.
Я пытаюсь выяснить хоть что-то насчет того, что я считаю ключевым вопросом.
— Не знаю, значит ли это что-нибудь для тебя, Бетти, но я считаю, что ты лучше, чем сама думаешь. Гораздо лучше. Честно говоря, я даже готов перейти границы приличия и сказать, что из нас могла бы получиться превосходная пара. .. — я откидываюсь на стуле и пытаюсь продемонстрировать Бетти мою лучшую и недовольную гримасу в стиле Джеймса Дина. — Знаю, что не следует это говорить, но мы просто чертовски подходим друг другу.
Бетти медленно и с болью качает головой.
— Попробовал бы ты сказать об этом моей матери. Бог ты мой… Послушал бы ты ее. Всю мою жизнь она убеждала меня, что я ничтожество, меньше чем ничтожество. Что мне не стоит питать никаких иллюзий на собственный счет. Что мне остается только смириться с тем фактом, что я не унаследовала ни ее красоты, ни обаяния… Что я не представляю из себя ничего, ровным счетом ничего. Просто кусок белого мусора. Так она меня обычно называла. А еще белый хлеб… Это я ненавидела больше всего. Белый хлеб. До сих пор не знаю, что она имела в виду, но от этого мне не легче. Она называла меня так каждый день. Пока Тони не убил ее.
Бетти наконец смотрит на меня, и мне приходится резко поднять голову, потому что в этот момент я вспоминаю, что практически лежу щекой на столе. Шея у меня побаливает, и я верчу головой, пока она не щелкает.
— Так что, пожалуйста… не надо… Не надо надеяться, что это к чему-то приведет, Дуглас…
— Но, Бетти… — я с трудом останавливаю себя, чтобы не сказать: «Неужели ты не видишь, как тебе повезло?»
— Я лучше пойду. Я еще подумаю о твоем шантажисте…
— Но…
Бетти встает, улыбается своими тонкими губами, но улыбка получается теплой. Я чувствую, что от нее сильно пахнет псиной, и решаю послать ей вместе с краской для волос какие-нибудь духи.
— Мы еще увидимся, Дуглас…
Бетти встает. Я не провожаю ее глазами, но вижу еще раз, когда она, опустив голову, проходит мимо витрины кафе. Она смотрит на меня, но только из вежливости. Пока я гляжу в окно, официантка забирает наши чашки. Я смотрю на нее и вижу, что она просто волшебно прекрасна — красотой она вполне может сравниться с Ханной.
— Что вы делаете сегодня вечером? Она очень удивленно смотрит на меня.
— У меня в бумажнике лежат триста пятьдесят долларов, и я боюсь, как бы они не прожгли в нем дыру… — я уверенно и многозначительно улыбаюсь.
На это официантка не говорит ничего. Она просто собирает кофейные чашки и уходит. Я поворачиваюсь и кричу ей вслед:
— Послушайте, не нужно стесняться. Нет ничего плохого в том, что вы немая. У меня есть друг, который умеет разговаривать знаками…
Безголовая курица
Прошло уже пять дней с тех пор, как мы виделись с Бетти, и, честно говоря, я надеюсь, что после нашей встречи в кафе она все-таки позвонит мне. Я слоняюсь по дому, иногда смотрю кино про войну с агентом Вэйдом, иногда просто сижу в своей комнате и смотрю, как сырость взбирается по стенам все выше и выше. Раньше я никогда и ни к кому ничего подобного не чувствовал и сейчас очень хочу ее увидеть. Для меня она стала воплощением настоящей женщины. В моей комнате звонит телефон, я бросаюсь туда и хватаю трубку.
—Да?
— Привет, это я.
Мое сердце подпрыгивает.
— Бетти. Я знал, что ты позвонишь.
— Тони в городе, — у нее испуганный голос.
— Что?
— Я провожала подругу в аэропорту — она на месяц уезжала в Европу — и увидела его.
— И что?
— Что он здесь делает?
— А ты у него не спросила?
— Я спряталась.
— Почему?
— Я не знаю… Я так испугалась, когда его увидела. Он приезжает в Чикаго только на собрания клуба. Наверное, я запаниковала.
Я в восторге. Это означает, что мой блестящий план сработал.
— Ты все сделала правильно, Бетти… — я люблю произносить ее имя. — Правда, Бетти. Поверь мне. Ты правильно сделала, что спряталась, Бетти.
— Мне надо было проследить за ним.
— Давай просто быть начеку, Бетти. Это может вообще ничего не значить.
— Боже, как я на это надеюсь, Дуглас.
Я смотрю в зеркало на дверце шкафа и понимаю, что жмурюсь, как кот. Кроме Бетти я знаю только одного скиллера, который живет в Чикаго.
И это Берт.
— Можно мне взять твою машину?
Агент Вэйд перестает печатать и смотрит на меня, как будто я спятил.
— Мне нужно уехать.
— Зачем?
— Просто нужно, и все. Это какая-то проблема?
— И ты хочешь взять мою машину?
— Ну да, а что тут такого?
— Может, она понадобится мне сегодня вечером.
— Ну что ж, тогда ты просто можешь подбросить меня. А куда ты, собственно, едешь?
— Это мое дело, — огрызается он.
— Я ведь просто спрашиваю.
— А ты не спрашивай, — агент Вэйд бросает на меня угрожающий взгляд, и черт меня побери, если я понимаю, в чем тут дело.
— Я вызову такси…
— Иди к черту — возьми машину.
— Нет, если тебе это неудобно.
— Бери ее. Дуги, ясно? Я займусь чем-нибудь другим. Только не забудь заправиться, когда закончишь.
— Мне казалось, ты собирался держаться рядом со мной?
— Сегодня нет. Если хочешь уехать — уезжай. Я не твой тюремщик.
«Пока нет», — думаю я про себя. В первый раз за все время нашего знакомства агент Вэйд явно хитрит.
— В любом случае сегодня вечером мне есть чем заняться… Это связано с ФБР. Черт, да я работаю побольше президента, — при этих словах он хихикает, и я чувствую, что он не говорит мне всей правды. Он дает мне ключи от своей машины.
— Не поцарапай ее…
Когда я открываю парадную дверь, в нее врывается порыв ветра, разбрасывая повсюду страницы его рапорта.
— Черт!
Он быстро выталкивает меня наружу и захлопывает дверь прямо у меня перед носом.
Некоторое время я стою неподвижно, потом делаю шаг в сторону и заглядываю в окно гостиной. Я вижу, как агент Вэйд, стоя на четвереньках, собирает страницы своего драгоценного отчета и складывает их в надлежащем порядке. Потом вижу, что он встает, почесывает пах и подходит к моему музыкальному центру. Он рассматривает мое небольшое собрание дисков и наконец находит один, который его устраивает. Он ставит диск в проигрыватель. Потом прибавляет громкости, и, даже несмотря на вой ветра, я слышу первые знакомые аккорды «Убийственного рэпа», композиция номер восемь.
Ах, зачем,
Ах, зачем.
Ах, зачем ты так, Кентукки?
Отчего,
Отчего,
Любишь ты такие штуки?
Курьи ноги
Недотроги Картошка-фри —
Глаза протри.
Он придет, ты громко ахнешь.
Ты лимоном весь пропахнешь,
Он прибьет к тебе картонку,
Он убьет тебя, мальчонка!
Ах, зачем.
Ах, зачем.
Ах, зачем ты так, приятель?
Может, ты.
Может, ты,
Может, ты немножко спятил?
Агент Вэйд открывает бутылку «Будвайзера», дает излишкам пены стечь на пол и начинает пить из горлышка, попутно прибавляя звук до максимума. Я чувствую, как содрогается оконная рама, и смотрю, как она раскачивается под музыку. Губы у него шевелятся — он явно помнит слова наизусть.
Я поворачиваюсь и иду к его машине. Мне приходится нагнуть голову и закутаться в дождевик, потому что ветер неистовствует, пытаясь сбить меня с ног, и срывает с головы капюшон, как бы сильно я его ни натягивал. Я открываю дверь, забираюсь в машину и, только закрыв дверь, чувствую себя в безопасности. Ветер может дуть и дальше, если ему так нравится, но он ничего не сможет сделать со мной, пока я в машине агента Вэйда. Я запускаю двигатель, вижу, что бензин практически на нуле, и понимаю, что мне снова придется потратить с таким трудом заработанные деньги, если сегодня вечером я хочу добраться до плавучего дома Берта. Потом я вспоминаю, что агент Вэйд с тех пор, как мы с ним встретились, ни разу ни за что не платил, и делаю зарубку в памяти, чтобы позже принять в связи с этим какие-то меры. Нельзя сказать, что я такой уж богатый человек.
Машина выезжает со стоянки, и я еду в ночь. Мне приходится немного подвинуть вперед сиденье и настроить зеркало заднего вида, но в конце концов я чувствую себя вполне удобно, откидываюсь назад и наслаждаюсь поездкой. Нет ничего необычного в поездке на машине, но мне нравится притворяться, что машина моя, и я прохожу несколько поворотов гораздо быстрее, чем требуется, бросаю машину вперед, как профессионал, выравниваю ее, набираю скорость и лечу сквозь дождь, как одна из стрел юного агента Вэйда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32