Он припомнил, что и знаменитый балалаечник Андреев в свое время по поручению военного министра Сухомлинова давал уроки балалаечникам из пехотных полков, и какое это хорошее дело было для солдат-музыкантов…
Наблюдательный Соколов заметил во время чаепития, с каким обожанием смотрит отец на Настю, как любуется ею мать, и сделал еще одно открытие; главенствовали в семье не суровая Василиса Антоновна и не спокойный Петр Федотович. Истинным главой семьи была Анастасия, но она не пользовалась своей властью всуе, а правила тихо и незаметно.
Алексей совсем успокоился, он чувствовал теперь себя почти как дома. Однако через пару часов Соколов решил, что пора и честь знать. Он поднялся и начал прощаться. Его проводили всей семьей до двери, а когда она за ним захлопнулась, мать ворчливо сказала:
— Не по себе дерево рубишь, Анастасия, не по себе…
— Что ты говоришь, Васюта! — возмутился отец. — Что, наша Настя — недостойная, что ли?!
— Не по себе она дерево рубит, не по себе! — уперлась Василиса Антоновна. — Я знаю, что говорю… Барин он!.. Генералом еще станет…
— А чем наша дочь хуже генеральш? Ты говори, да не заговаривайся! — рассердился отец.
— Я выйду замуж за Алексея! — твердо вступила в спор Настя. — Он вовсе не барин, а добрый и умный человек! И я его люблю!
— Гусар он, гусар, говорю тебе! — настаивала мать.
— Не ерепенься, Антоновна! — закончил дискуссию отец. — В следующее воскресенье дадим ему согласие играть свадьбу летом, когда Настенька курс в консерватории закончит…
— Я ему завтра это скажу!.. — обрадовалась Анастасия.
— Не вздумай! — грозно обрушилась на нее мать. — Испортишь все! Икону надо приготовить… Он ведь военный… благословлять надо святым великомучеником Георгием Победоносцем… А все ж не по себе ты дерево рубишь!..
…На следующее воскресенье Соколовым и Холмогоровыми было сговорено, что венчаться Алексей и Анастасия будут в военной церкви Георгия Великомученика при Главном штабе в воскресенье 15 июня. Свадьба будет скромной, шаферов и посаженых отца с матерью выберут позже.
9. Петербург, февраль 1914 года
Соколов и Анастасия встречались теперь почти каждый день. Они могли целый вечер бродить по заснеженному Петербургу, а потом отогреваться горячим шоколадом в кондитерской «Бликген и Робинсон», где всегда были любимые Настей взбитые сливки с орешками, или у Филиппова на Невском крепким чаем и воздушными пирожками.
Часто полковник приглашал свою невесту в какой-нибудь модный ресторан, по Анастасия, как правило, отказывалась. Только один раз согласилась она поужинать у «Старого Донона», что на Английской набережной у Николаевского моста. Ресторанная роскошь, пальмы, вышколенные официанты, дамы в слишком открытых платьях и полупьяные господа во фраках и гвардейских мундирах произвели на девушку тяжкое впечатление. Алексей больше не настаивал.
Сам он словно впервые дышал полной грудью, весь мир открывался ему с самых лучших сторон. Даже рассказы Насти о суровой нищенской жизни рабочего сословия Питера хотя и трогали Соколова, но не могли вывести из состояния радостного подъема, которое владело им все последние дни.
Приближалась масляная неделя — самое веселое время в Петербурге. Чопорный, чиновный Петербург преображался и опрощался на эти дни. Из холодной и давящей метрополии столица превращалась в народный и веселый Питер.
На масленую в непостижимых количествах наезжали в город из окрестных чухонских хуторов белобрысые «вейки» с лохматыми маленькими лошадками, запряженными в низенькие санки. Дуга и вся упряжь по-праздничному были украшены бубенцами и лентами. Небритые добродушные «вейки» невозмутимо сосали трубку-носогрейку и за всякий конец просили «ридцать копек». Петербургские «ваньки», тоже старательно наряженные на масленицу, с многоцветными узорчатыми кушаками и узорчатой упряжью, жестоко презирали конкурентов.
Алексей договорился с Анастасией, что заедет за ней в воскресенье в полдень и они отправятся на народные гулянья. Настроение у Насти было отличное, в субботу она долго вертелась перед зеркалом, примеряя новую котиковую шапочку, удачно сочетавшуюся с ее беличьей шубкой и пепельно-жемчужными волосами.
«А как шапка покажется Алексею? — думала Настя. — Вдруг он решит, что эти меха не гармонируют друг с другом, и сочтет это безвкусицей?! Вот ужас-то! Нет, он не может разлюбить из-за такого пустяка… Тем более я все-таки ничего… Хотя нос мог бы быть попрямее… и брови погуще…»
Ее кокетство перед зеркалом прервал звонок в дверь. Был уже седьмой час вечера. Отец еще не пришел с фабрики, а мать, как всегда по субботам, была в церкви, у вечерни. Настя открыла дверь, и мальчишка-посыльный в черном пальто с медным номером на груди и с бляхой на шапке передал ей запечатанный конверт.
— Ответа не ждут, — сказал мальчишка, но остался стоять в дверях. Настя поняла, что он привык к чаевым, и извлекла из кармана своей шубки двадцать копеек. Посыльный моментально исчез.
Дурное предчувствие овладело девушкой. Она никак не могла вскрыть конверт.
«Неужели что-то случилось с Алексеем?» — испугалась Настя, но записка оказалась от Василия. Он просил срочно прийти в собор апостола Андрея Первозванного, что на 6-й линии, и сообщал, что будет ждать ее в правом приделе, в дальнем от алтаря углу.
Не затратив на сборы и трех минут, Настя почти бегом бросилась к трамвайной остановке. Семнадцатый подошел сразу, и через пять минут она уже входила в нагретый дыханием сотен людей собор.
Шла вечерня. Высоко к сводам собора вместе с чадом свечей, дымом ладана и испариной от верхней одежды прихожан возносилась «Аллилуйя», творимая многоголосым хором. Настя содрогнулась, как всегда, когда входила в церковь, — глухая тревога обуяла девушку.
Она вспомнила уроки по элементарной конспирации, полученные от товарищей, купила у входа тоненькую свечку и направилась в правый придел. Там, в полутемном углу, в безлюдье стоял Василий. Его задумчивая поза ничем не выделяла его из молящихся.
Настя подошла ближе, словно случайно встала впереди него, делая вид, что не знает этого человека. Василий остался в прежнем полускорбном положении. Когда, заглушая отдельные слова молитвы, громко грянул хор:
Ду-ши их во благих во-дво-рят-ся.
Ус-та моя возглаголют премудрость,
и по у-че-ни-е серд-ца мо-е-го ра-зум… —
Василий сказал так, что слышно было только Анастасии:
— Костя-технолог оказался провокатором. Он связан с охранкой. Завтра в час пополудни он должен прийти к вам за литературой и привести за собой наряд жандармов…
Хор певчих гремел во всю мощь, его покрывал бас дьякона:
Велий господь наш, и велия крепость его,
и ра-зу-ма его несть чис-ла…
— Запомните адрес: Малая Охта, Среднеохтинский проспект, 8, второй этаж направо, спросить господина Бессмертного. Будут ждать завтра целый день. Когда отворят дверь, спросить: «Мне сказали, что у вас остановилась моя родственница…» Если в ответ скажут: «Проходите, будьте как дома…» — можно отдавать корзинку. Пяток брошюр с меньшевистскими речами в Думе оставьте у себя на случай обыска… Если у вас вообще ничего не будет дома — вызовет еще большие подозрения!.. Ни пуха ни пера!..
Анастасия не успела оглянуться, как Василий растворился в темноте придела и исчез. Девушка, потрясенная услышанным, машинально подошла к подсвечнику, зажгла от какого-то огарка свечу, поставила ее и так же тихо отошла.
«Ал-ли-лу-и-я, ал-ли-лу-и-я, ал-ли-лу-и-я!» — гремел хор.
Вечерня кончалась, народ стал расходиться. Вместе с прихожанами вышла и Анастасия. Неторопливо, раздумывая об услышанном, она направилась к дому. От радужного настроения не осталось и следа. Омерзение от подлости предателя мешалось у Насти со страхом подвести родителей и друзей. Девушка решала, как ей быть.
Придумав план, Настя ускорила шаги, но тут же чуть было не остановилась — так неожиданно в голову пришла мысль о том, что ведь Алексей приедет за ней в полдень, а он никогда не опаздывал. Она должна или успеть съездить на Малую Охту, или… Это «или» поразило Анастасию своей простотой.
С непредусмотрительностью молодости Настя решила дождаться Алексея, вместе с ним съездить по указанному адресу и отдать опасную корзинку.
«Ведь будет еще целый час до прихода полиции…» — думала Настя, но, не искушенная в делах подполья, не могла предполагать многого…
Воскресенье началось, как обычно, с ожидания Василисы Антоновны от заутрени, после возвращения которой начиналось утреннее кофепитие со свежими булками, только что испеченными в соседней пекарне. Время приближалось к полудню. Без пяти двенадцать Настя, одетая в шубку и новую шапочку, поставив у входной двери корзинку, по верху которой, под салфеткой, угадывались французские булки, с волнением ожидала в прихожей звонка. За несколько минут, пока девушка томилась подле двери, масса самых панических мыслей промелькнула у нее в голове. То ей казалось, что сейчас войдут жандармы и схватят ее с уликами, то думала, что Алексей совсем не приедет из-за какой-нибудь случайности, то хотелось раздеться и броситься в постель, сказавшись больной…
Соколов, верный своим привычкам разведчика, был пунктуален. Настенные часы в комнате родителей еще не начали своего перезвона, как на лестнице послышались шаги с характерным звоном шпор. Настя распахнула дверь и бросилась ему на шею.
— Милый, здравствуй, как я рада, что ты не опоздал! — выпалила она, поцеловав Алексея в бритую и пахнущую одеколоном щеку. Подхватив корзинку и не дав полковнику возможности поприветствовать своих будущих родственников, Настя сбежала вниз по лестнице. Соколов последовал за ней и успел открыть перед ней дверь подъезда. На пороге Настя остановилась, ослепленная ярким солнцем и блеском чистого снега.
У подъезда стоял лихач, рысак был покрыт красивой модной сеткой синего цвета, предохранявшей пассажиров от комьев земли, льдышек, вылетающих из-под копыт лошади. Настя поспешно уселась в сани. Соколов укрыл ее ноги медвежьей полстью с кистями и приказал: «Лететь!»
Улица плавно тронулась назад. Вместе с ней остался почти у подъезда Настиного дома человек в студенческой шинели и шапке с эмблемой технологического института. Это был Костя-технолог.
Полиция еще вчера решила начать операцию по изъятию нелегальной литературы на час раньше, но приход Соколова спутал охранке все карты. Увидя отъезжающих Настю и полковника, Костя бросился к соседней подворотне, где стояла карета с нарядом жандармов.
— Проворонили! — выпалил Костя жандармскому ротмистру, возглавлявшему наряд. — Птичка упорхнула…
— Растяпа вы, господин студент! — выругался ротмистр. — Спать долго любите!.. В восемь утра надо было начинать… Теперь попробуйте добыть улики-с! А без улик мы не можем дело прокурору передать!.. Теперь госпожу Холмогорову и не тронешь!..
Костя стоял с отсутствующим видам, словно втайне радуясь, что дело не выгорело.
— На всякий случай двум филерам остаться для наблюдения, — приказал ротмистр и бросил кучеру: — Разворачивай и п-шел в управление!
10. Петербург, февраль 1914 года
Настя благополучно сдала корзинку на Малой Охте, Соколов, которому она сказала, что мама просила отвезти провизию заболевшей родственнице, терпеливо ждал в санях и предвкушал настоящий праздничный день из таких, о которых память сохранилась с самого детства. Его лишь слегка тревожило, что Настя была сначала неестественно оживлена, потом словно бы успокоилась, а на Охтенском мосту снова разволновалась. Чутьем разведчика и душой любящего человека Соколов точно уловил моменты переживаний Анастасии, но отнес их на счет болезни родственницы.
Девушка вернулась умиротворенная, и Алексей тоже успокоился.
Лихой «ванька» быстро домчал их до Петровского острова, где в парке шло-гремело народное гулянье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Наблюдательный Соколов заметил во время чаепития, с каким обожанием смотрит отец на Настю, как любуется ею мать, и сделал еще одно открытие; главенствовали в семье не суровая Василиса Антоновна и не спокойный Петр Федотович. Истинным главой семьи была Анастасия, но она не пользовалась своей властью всуе, а правила тихо и незаметно.
Алексей совсем успокоился, он чувствовал теперь себя почти как дома. Однако через пару часов Соколов решил, что пора и честь знать. Он поднялся и начал прощаться. Его проводили всей семьей до двери, а когда она за ним захлопнулась, мать ворчливо сказала:
— Не по себе дерево рубишь, Анастасия, не по себе…
— Что ты говоришь, Васюта! — возмутился отец. — Что, наша Настя — недостойная, что ли?!
— Не по себе она дерево рубит, не по себе! — уперлась Василиса Антоновна. — Я знаю, что говорю… Барин он!.. Генералом еще станет…
— А чем наша дочь хуже генеральш? Ты говори, да не заговаривайся! — рассердился отец.
— Я выйду замуж за Алексея! — твердо вступила в спор Настя. — Он вовсе не барин, а добрый и умный человек! И я его люблю!
— Гусар он, гусар, говорю тебе! — настаивала мать.
— Не ерепенься, Антоновна! — закончил дискуссию отец. — В следующее воскресенье дадим ему согласие играть свадьбу летом, когда Настенька курс в консерватории закончит…
— Я ему завтра это скажу!.. — обрадовалась Анастасия.
— Не вздумай! — грозно обрушилась на нее мать. — Испортишь все! Икону надо приготовить… Он ведь военный… благословлять надо святым великомучеником Георгием Победоносцем… А все ж не по себе ты дерево рубишь!..
…На следующее воскресенье Соколовым и Холмогоровыми было сговорено, что венчаться Алексей и Анастасия будут в военной церкви Георгия Великомученика при Главном штабе в воскресенье 15 июня. Свадьба будет скромной, шаферов и посаженых отца с матерью выберут позже.
9. Петербург, февраль 1914 года
Соколов и Анастасия встречались теперь почти каждый день. Они могли целый вечер бродить по заснеженному Петербургу, а потом отогреваться горячим шоколадом в кондитерской «Бликген и Робинсон», где всегда были любимые Настей взбитые сливки с орешками, или у Филиппова на Невском крепким чаем и воздушными пирожками.
Часто полковник приглашал свою невесту в какой-нибудь модный ресторан, по Анастасия, как правило, отказывалась. Только один раз согласилась она поужинать у «Старого Донона», что на Английской набережной у Николаевского моста. Ресторанная роскошь, пальмы, вышколенные официанты, дамы в слишком открытых платьях и полупьяные господа во фраках и гвардейских мундирах произвели на девушку тяжкое впечатление. Алексей больше не настаивал.
Сам он словно впервые дышал полной грудью, весь мир открывался ему с самых лучших сторон. Даже рассказы Насти о суровой нищенской жизни рабочего сословия Питера хотя и трогали Соколова, но не могли вывести из состояния радостного подъема, которое владело им все последние дни.
Приближалась масляная неделя — самое веселое время в Петербурге. Чопорный, чиновный Петербург преображался и опрощался на эти дни. Из холодной и давящей метрополии столица превращалась в народный и веселый Питер.
На масленую в непостижимых количествах наезжали в город из окрестных чухонских хуторов белобрысые «вейки» с лохматыми маленькими лошадками, запряженными в низенькие санки. Дуга и вся упряжь по-праздничному были украшены бубенцами и лентами. Небритые добродушные «вейки» невозмутимо сосали трубку-носогрейку и за всякий конец просили «ридцать копек». Петербургские «ваньки», тоже старательно наряженные на масленицу, с многоцветными узорчатыми кушаками и узорчатой упряжью, жестоко презирали конкурентов.
Алексей договорился с Анастасией, что заедет за ней в воскресенье в полдень и они отправятся на народные гулянья. Настроение у Насти было отличное, в субботу она долго вертелась перед зеркалом, примеряя новую котиковую шапочку, удачно сочетавшуюся с ее беличьей шубкой и пепельно-жемчужными волосами.
«А как шапка покажется Алексею? — думала Настя. — Вдруг он решит, что эти меха не гармонируют друг с другом, и сочтет это безвкусицей?! Вот ужас-то! Нет, он не может разлюбить из-за такого пустяка… Тем более я все-таки ничего… Хотя нос мог бы быть попрямее… и брови погуще…»
Ее кокетство перед зеркалом прервал звонок в дверь. Был уже седьмой час вечера. Отец еще не пришел с фабрики, а мать, как всегда по субботам, была в церкви, у вечерни. Настя открыла дверь, и мальчишка-посыльный в черном пальто с медным номером на груди и с бляхой на шапке передал ей запечатанный конверт.
— Ответа не ждут, — сказал мальчишка, но остался стоять в дверях. Настя поняла, что он привык к чаевым, и извлекла из кармана своей шубки двадцать копеек. Посыльный моментально исчез.
Дурное предчувствие овладело девушкой. Она никак не могла вскрыть конверт.
«Неужели что-то случилось с Алексеем?» — испугалась Настя, но записка оказалась от Василия. Он просил срочно прийти в собор апостола Андрея Первозванного, что на 6-й линии, и сообщал, что будет ждать ее в правом приделе, в дальнем от алтаря углу.
Не затратив на сборы и трех минут, Настя почти бегом бросилась к трамвайной остановке. Семнадцатый подошел сразу, и через пять минут она уже входила в нагретый дыханием сотен людей собор.
Шла вечерня. Высоко к сводам собора вместе с чадом свечей, дымом ладана и испариной от верхней одежды прихожан возносилась «Аллилуйя», творимая многоголосым хором. Настя содрогнулась, как всегда, когда входила в церковь, — глухая тревога обуяла девушку.
Она вспомнила уроки по элементарной конспирации, полученные от товарищей, купила у входа тоненькую свечку и направилась в правый придел. Там, в полутемном углу, в безлюдье стоял Василий. Его задумчивая поза ничем не выделяла его из молящихся.
Настя подошла ближе, словно случайно встала впереди него, делая вид, что не знает этого человека. Василий остался в прежнем полускорбном положении. Когда, заглушая отдельные слова молитвы, громко грянул хор:
Ду-ши их во благих во-дво-рят-ся.
Ус-та моя возглаголют премудрость,
и по у-че-ни-е серд-ца мо-е-го ра-зум… —
Василий сказал так, что слышно было только Анастасии:
— Костя-технолог оказался провокатором. Он связан с охранкой. Завтра в час пополудни он должен прийти к вам за литературой и привести за собой наряд жандармов…
Хор певчих гремел во всю мощь, его покрывал бас дьякона:
Велий господь наш, и велия крепость его,
и ра-зу-ма его несть чис-ла…
— Запомните адрес: Малая Охта, Среднеохтинский проспект, 8, второй этаж направо, спросить господина Бессмертного. Будут ждать завтра целый день. Когда отворят дверь, спросить: «Мне сказали, что у вас остановилась моя родственница…» Если в ответ скажут: «Проходите, будьте как дома…» — можно отдавать корзинку. Пяток брошюр с меньшевистскими речами в Думе оставьте у себя на случай обыска… Если у вас вообще ничего не будет дома — вызовет еще большие подозрения!.. Ни пуха ни пера!..
Анастасия не успела оглянуться, как Василий растворился в темноте придела и исчез. Девушка, потрясенная услышанным, машинально подошла к подсвечнику, зажгла от какого-то огарка свечу, поставила ее и так же тихо отошла.
«Ал-ли-лу-и-я, ал-ли-лу-и-я, ал-ли-лу-и-я!» — гремел хор.
Вечерня кончалась, народ стал расходиться. Вместе с прихожанами вышла и Анастасия. Неторопливо, раздумывая об услышанном, она направилась к дому. От радужного настроения не осталось и следа. Омерзение от подлости предателя мешалось у Насти со страхом подвести родителей и друзей. Девушка решала, как ей быть.
Придумав план, Настя ускорила шаги, но тут же чуть было не остановилась — так неожиданно в голову пришла мысль о том, что ведь Алексей приедет за ней в полдень, а он никогда не опаздывал. Она должна или успеть съездить на Малую Охту, или… Это «или» поразило Анастасию своей простотой.
С непредусмотрительностью молодости Настя решила дождаться Алексея, вместе с ним съездить по указанному адресу и отдать опасную корзинку.
«Ведь будет еще целый час до прихода полиции…» — думала Настя, но, не искушенная в делах подполья, не могла предполагать многого…
Воскресенье началось, как обычно, с ожидания Василисы Антоновны от заутрени, после возвращения которой начиналось утреннее кофепитие со свежими булками, только что испеченными в соседней пекарне. Время приближалось к полудню. Без пяти двенадцать Настя, одетая в шубку и новую шапочку, поставив у входной двери корзинку, по верху которой, под салфеткой, угадывались французские булки, с волнением ожидала в прихожей звонка. За несколько минут, пока девушка томилась подле двери, масса самых панических мыслей промелькнула у нее в голове. То ей казалось, что сейчас войдут жандармы и схватят ее с уликами, то думала, что Алексей совсем не приедет из-за какой-нибудь случайности, то хотелось раздеться и броситься в постель, сказавшись больной…
Соколов, верный своим привычкам разведчика, был пунктуален. Настенные часы в комнате родителей еще не начали своего перезвона, как на лестнице послышались шаги с характерным звоном шпор. Настя распахнула дверь и бросилась ему на шею.
— Милый, здравствуй, как я рада, что ты не опоздал! — выпалила она, поцеловав Алексея в бритую и пахнущую одеколоном щеку. Подхватив корзинку и не дав полковнику возможности поприветствовать своих будущих родственников, Настя сбежала вниз по лестнице. Соколов последовал за ней и успел открыть перед ней дверь подъезда. На пороге Настя остановилась, ослепленная ярким солнцем и блеском чистого снега.
У подъезда стоял лихач, рысак был покрыт красивой модной сеткой синего цвета, предохранявшей пассажиров от комьев земли, льдышек, вылетающих из-под копыт лошади. Настя поспешно уселась в сани. Соколов укрыл ее ноги медвежьей полстью с кистями и приказал: «Лететь!»
Улица плавно тронулась назад. Вместе с ней остался почти у подъезда Настиного дома человек в студенческой шинели и шапке с эмблемой технологического института. Это был Костя-технолог.
Полиция еще вчера решила начать операцию по изъятию нелегальной литературы на час раньше, но приход Соколова спутал охранке все карты. Увидя отъезжающих Настю и полковника, Костя бросился к соседней подворотне, где стояла карета с нарядом жандармов.
— Проворонили! — выпалил Костя жандармскому ротмистру, возглавлявшему наряд. — Птичка упорхнула…
— Растяпа вы, господин студент! — выругался ротмистр. — Спать долго любите!.. В восемь утра надо было начинать… Теперь попробуйте добыть улики-с! А без улик мы не можем дело прокурору передать!.. Теперь госпожу Холмогорову и не тронешь!..
Костя стоял с отсутствующим видам, словно втайне радуясь, что дело не выгорело.
— На всякий случай двум филерам остаться для наблюдения, — приказал ротмистр и бросил кучеру: — Разворачивай и п-шел в управление!
10. Петербург, февраль 1914 года
Настя благополучно сдала корзинку на Малой Охте, Соколов, которому она сказала, что мама просила отвезти провизию заболевшей родственнице, терпеливо ждал в санях и предвкушал настоящий праздничный день из таких, о которых память сохранилась с самого детства. Его лишь слегка тревожило, что Настя была сначала неестественно оживлена, потом словно бы успокоилась, а на Охтенском мосту снова разволновалась. Чутьем разведчика и душой любящего человека Соколов точно уловил моменты переживаний Анастасии, но отнес их на счет болезни родственницы.
Девушка вернулась умиротворенная, и Алексей тоже успокоился.
Лихой «ванька» быстро домчал их до Петровского острова, где в парке шло-гремело народное гулянье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81