Где-то здесь я оставил машину, но она словно сквозь землю провалилась. Это слегка озадачивало, и я клял себя за то, что не удосужился хорошенько зафиксировать в памяти место парковки. Я даже не посмотрел, как называется улица. Не мог припомнить ни единого ориентира. Наконец, я плюнул на розыски, посчитав, что сейчас главное – поскорее увидеться с Голдблюмом. Дожмем Сыркиных, а уж затем разыщу свой лимузин.
Пришлось ехать на метро.
В вагоне я внимательно изучил фотографии. Они были сделаны дешевеньким «Поляроидом», так что о сходстве цветовой гаммы не могло быть и речи. Но по всем остальным показателям изображенные на них картины явно напоминали те, что находились в переходах метро. Я бросил рассеянный взгляд по сторонам, предвкушая радостную реакцию Голдблюма на мое открытие, и тут, неожиданно, заметил высокого рыжего парня, уткнувшегося в газету.
Что-то необъяснимое заставило меня насторожиться. Я не сразу сообразил, что именно. Мюнхаузен! – наконец всплыло в памяти. Высокий, рыжий, худой. Значит я дал объявление в газете, а он уселся мне на хвост. Дерьмо! Собачье дерьмо!
Меня бросило в жар. Если так, то он мог проследить путь Сыркина, и теперь ему уже известен адрес племянника! Я совершил работу для других. А ведь Голдблюм меня предупреждал!.. Впрочем, знай Мюнхаузен адрес племянника, он бы не плелся сейчас следом за мной. Какой смысл? Бери Сыркиных пока тепленькие. Значит, когда я дожидался фотографий, он кружил где-то рядом со мной. Не решился бросить меня в одиночестве. Он ведь не знал содержания нашего разговора. Будем надеяться, что не знал. Ладно!
На ближайшей остановке я направился к выходу. Рыжий, как ни в чем не бывало, продолжал сидеть на своем месте. Может, это вовсе и не Мюнхаузен?
Я взял такси и назвал адрес нашего берлинского представительства. Расставшись с Сыркиным, я тут же связался по телефону с Голдблюмом. Его гостиница находилась в пяти минутах ходьбы от Фридрихштрассе, и сейчас он уже должен был появиться у Горбанюка.
По пути я неустанно крутил головой в поисках преследования. Я уже почти было поверил, что рыжий парень в метро никакой не Мюнхаузен, но неподалеку от представительства обнаружил его снова. Собственно, не будь того вагонного инцидента, я бы ни за что не обратил на него внимания: когда я проходил мимо светящейся витрины «Эспланады», он стоял в глубине магазина и о чем-то беседовал с продавцом.
– Поздравляю, – проговорил я, входя в кабинет и протягивая конверт с фотографиями Голдблюму. – За мной уже увязался хвост.
– Как это произошло? – тут же возбужденно вскочил с места Голдблюм.
Я рассказал.
– Конечно, Мюнхаузен?!
– Разумеется.
– А почему ты ездишь на метро?! – набросился на меня Голдблюм. – Я ведь арендовал для тебя «Судзуки-Свифт»!
– Из осторожности. Я допускал вероятность подобного развития событий, подобного вероломства со стороны Брунгильды и Мюнхаузена. А в общественном транспорте всегда легче определить, что за тобой установлена слежка.
Произнеся это, я и глазом не моргнул. А что мне оставалось? Признаться, что частный детектив напрочь позабыл, где оставил свою машину?
Какое-то время Голдблюм внимательно разглядывал меня, видимо, интуитивно почувствовав неладное, но наконец вспомнил про конверт и извлек на свет божий фотографии.
Я затаился. Голдблюм внимательно просмотрел фотографии одну за другой и принялся хохотать. Хохотал он громогласно, на все здание, а может быть даже – и на всю Фридрихштрассе. Быть может и до Мюнхаузена доносился его хохот. Мы с Горбанюком ждали. Если смех этот был нервного свойства, то имелись неплохие шансы, что на предоставленных снимках действительно запечатлены картины искомого художника. Наконец, он бросил фотографии на стол.
– Можешь подарить их Мюнхаузену, – проговорил он.
Я разочарованно вздохнул.
– Вы уверены, шеф? – поинтересовался я.
– Уверен ли я?! – Он даже покраснел от негодования. – Да это же элементарная подделка. Разве можно спутать, скажем, антилопу с этим… ну, с этим… – он пощелкал пальцами, – с этим бегемотом, у которого член на носу?
Видимо, навыки русской речи в Америке им постепенно утрачивались.
– С носорогом, – подсказал Горбанюк.
– Вот-вот! С носорогом! Похожие фотографии я видел по меньшей мере дважды. Очевидно, твой Сыркин, намерен сделать торговлю племянником основной статьей своего дохода. У немецких детективов он уже в печенках сидит. Потому-то Мюнхаузен последовал за тобой, а не за ним.
– Понятно…
Я подошел к столу, аккуратно сложил фотографии и спрятал в карман.
– На что он, интересно, рассчитывал?
– Как на что? Да ведь эти козлы – немецкие галерейщики – ничего в современной живописи не смыслят. Откуда ему знать, что ты работаешь на настоящего профессионала?
На улицу Горбанюк вывел меня через черный ход. По нашим расчетам Мюнхаузен должен был сейчас околачиваться где-то возле парадного подъезда. Тем не менее во время ходьбы я постоянно оглядывался.
Было без семи одиннадцать вечера, когда я снова достиг Александрплац. Сыркин уже поджидал меня.
– Ну, как успехи? – поинтересовался он.
– Да ничего особенного, – я протянул ему конверт с фотографиями. – Картины поддельные.
– Вы смеетесь! – воскликнул дядя Сыркин. Было похоже, что он и в самом деле не ожидал подобного развития событий. – Это какие-то дьявольские козни! Я не позволю обвести себя вокруг пальца.
– Отдайте назад сто марок, и разойдемся без нежелательных эксцессов, – предложил я ему. – Ваш племянник меня больше не интересует.
Но не тут-то было:
– Нет, это вы отдайте причитающиеся мне девятьсот марок и забирайте племянника!
– Да не нужен нам ваш племянник! Он вовсе не тот, за кого себя выдает. Оставьте племянника при себе.
Я специально употребил местоимение «нам», дабы подчеркнуть, что за моей спиной стоит некая влиятельная сила. Но он пропустил это мимо ушей.
– Я не позволю вам так с собой обращаться!.. Алик подойди-ка сюда!
Из-за часов появился рослый парень. С дядей они совсем не были похожи. Длинные, светлые волосы, узкий лоб… Глаза смотрели враждебно. Менее всего он напоминал художника, более всего – рэкетира.
– Алик, это ты расписал переходы в метро? – демонстративно поинтересовался дядя Сыркин.
– Na klar, – хрипло отозвался тот. Что по-русски означало: «Как же может быть иначе?».
– Нет, не вы, – мягко возразил я.
– Вот видишь, молодой человек отказывается верить.
Я окинул их оценивающим взглядом. Пожалуй, даже с одним дядей мне бы не удалось справиться, не говоря уж о племяннике-рэкетире.
Пришлось садануть их нервно-паралитическим. Оба тут же брякнулись на асфальт. Я огляделся по сторонам.
Вообще-то, в Германии в подобное время суток на улице совершенно безлюдно. Но в столь оживленном месте, как Александрплац, могли появиться случайные прохожие. Однако, мне повезло. Даже Мюнхаузена поблизости не оказалось.
Я наклонился и извлек из внутреннего кармана дяди Сыркина портмоне. В нем оказалось триста тридцать марок наличными и аккуратно вырезанный из газеты «Европа-Центр» квадратик нашего объявления. В версии Сыркина – коммюнике. «Коммюнике» и сто марок я забрал себе, остальное сунул за пазуху Сыркину.
Потом я предпринял еще одну попытку разыскать свой автомобиль. Но и она закончилась плачевно. Я начал не на шутку тревожиться. А вдруг все же ее угнали? Идиотская ситуация!
Оставалось только надеяться, что завтра, при свете дня, мне улыбнется удача.
Когда я возвращался к метро, дядя с племянником все еще лежали возле часов. «Еще схватят воспаление легких, – подумалось мне. – Ночи сейчас свежие.»
Рано утром меня буквально вырвал из сна звонок Горбанюка. Неизвестная женщина срочно желала сообщить о художнике нечто важное. Мысль о том, что сейчас придется куда-то лететь, сломя голову, породила тяжелый стон. Потом в голову пришла спасительная идея – назначить свидание в холле гостиницы.
Я долго тер глаза, трогал щетину и препирался со своими фантомами. Затем, собрав в кулак силу воли, поднялся с постели и поплелся в ванную.
…Ко всему прочему она оказалась еще и глухонемой. Звали ее фрау Агапова. В руках она держала газету с объявлением, и, стоило мне приблизиться, ткнула в него указательным пальцем, а потом тем же пальцем с помощью большого сделала движение, обозначавшее деньги.
Пришлось и мне прибегнуть к помощи мимики. Я помалевал в воздухе невидимой кистью, затем сокрушенно развел руки в стороны.
Тут же последовал успокоительный жест, после чего она снова плотоядно зашевелила пальцами – деньги?
Я тоже повторил успокоительный жест.
– Сколько? – неожиданно прохрипела она.
Я обалдело уставился на нее. Она показала пальцем на свое горло. Мол, простыла. И не мудрено. На ней красовался болониевый плащ такого покроя, какого я и в Союзе-то уже лет пятнадцать не видел, а под ним, если верить месту, где отсутствовала пуговица, непосредственно располагалась нижняя рубашка. Тут я заметил, что невдалеке от нас ненавязчиво фланирует один из работников «Шератона». На нем был мундир, напоминающий генеральский. Видимо, ее бы сюда вовсе не пустили, не назови она мою фамилию.
– Присядем, – сказал я, и мы опустились на мягкий кожаный диван к очевидному неудовольствию работника гостиницы. Очевидно, он предпочел бы, чтобы я выгнал ее в шею.
Агаповой было лет пятьдесят пять, она имела минимум метр семьдесят росту и вполне лошадиные черные зубы. Когда она двигалась, болониевая ткань громко шуршала.
– Вы получите сто марок, если сумеете доказать, что ваш протеже действительно тот, кого мы разыскиваем.
Я посчитал, что для человека с ее внешним видом, и сто марок – вполне приличная сумма. Однако она запросила двести. Я согласился. Тогда она с готовностью протянула мне конверт, в котором, конечно же, оказались фотографии. Только на сей раз конверт был голубого цвета, а фотографии – черно-белые.
Я попросил меня извинить и взмыл на лифте к себе в номер. Посоветоваться с фантомами. Малышка дулась на меня за мои художества с Майей Маевской, но, когда я показал фотографии, взяла их и долго рассматривала.
– Не чувствуется мысли, – наконец, бросила она.
– Какой мысли?
– Пришла беда, откуда не ждали.
– Ты уверена?
– Совершенно.
– Значит я могу даже не показывать их мистеру Голдблюму?
Тролль иронически косился на нас и немилосердно чадил трубкой.
– Не знаю… По крайней мере во всех тех картинах эта мысль явственно ощущается. А здесь – нет.
– Понятно…
Я находился в некотором замешательстве. Могу ли полностью довериться Малышке, то бишь – самому себе? С другой стороны очень уж не хотелось второй раз кряду попадать впросак и выставлять себя в невыгодном свете перед Голдблюмом.
– Миша, не дергайся, – покровительственно бросил Тролль. – Просто оставь одну фотографию себе. Когда будешь в следующий раз говорить с шефом, покажешь ему, будто невзначай. Если вдруг Малышка ошибается, а это вполне возможно, то фрау Агапову мы найдем без труда.
– Очень трезвая мысль! – я посмотрел на него с симпатией.
Фрау Агапова действительно начала наш немой диалог с того, что сунула мне в руку свою визитную карточку. Иначе, откуда бы я узнал, что она – Агапова. Ведь вслух она произнесла всего лишь одно слово: «Сколько?» Впрочем, на самом ли деле визитная карточка принадлежала ей?
Я бросил одну из фотографий на письменный стол, остальные засунул обратно в конверт и спустился вниз. Фрау Агапова вопрошающе уставилась на меня. Я отрицательно покачал головой. На лице ее отразилось подлинное изумление, и она ткнула пальцем в голубой конверт. Как бы отказываясь верить собственным глазам.
На сей раз я покачал головой утвердительно.
– Борька!.. – хрипло воскликнула она. – Сучий потрох!..
Потом выхватила из моих рук злополучный конверт и швырнула его в кадку с раскидистой пальмой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70