Меня же воры обсмеют. Не верю, чтобы у нее не было денег.
– Ну, что ж! – рассмеялся Солдатов. – Выходит, вас больше всего расстроило, что денег у нее не было, и то, что люди в мехах ходят… Скажите, Ксения Петровна тоже в мехах ходила?
– Какая еще Ксения Петровна?
– Забыли. Короткая у вас память, Шахов. Вспомнили?
– Нечего мне вспоминать. – Он осуждающе посмотрел на Солдатова. – Вот наконец и договорились: дело нераскрытое пришить хотите?
– О чужих делах не говорю. Хочу только, чтобы вы сейчас вспомнили пальто. Демисезонное, серое. Из ратина. По сорок рублей за метр. А зарплата у Ксении Петровны была сто двадцать рублей в месяц.
– Какой еще ратин? – недовольно вскрикнул Шахов.
– Тот, который вы в квартире в Крестовском переулке взяли. Помните, в чехле из синтетики, что за шкафом висел? Это ее было.
– Вспомнил. Я тогда только одно это пальто и взял…
– Вот видите, не шью я вам дел, Шахов. Я напоминаю вам о старом. О том, которое забыли и до которого вам сейчас уже дела нет никакого. Если хотите, я еще напомню кое-что. Завтра полистаю дела и назову с десяток людей, которых вы глубоко обидели, отняли то, что они своим трудом наживали. Согласны вы на такой разговор? Мало одной Ксении Петровны?
Шахов недобрым взглядом посмотрел на Солдатова и не ответил.
– Ну, что молчите? Скажите, у вас самого крали когда-нибудь? – спросил Солдатов.
– Сколько же лет надо, чтобы вы мое старое позабыли? Пять, десять? У меня жизнь украли, – не скрывая злобы, ответил Шахов. – Жизнь, понимаете, не пальто ратиновое…
– Никто бы вам о старом не напомнил, если бы вы новое преступление не совершили. А насчет жизни… вы сами ее у себя крали. Кто же еще?
– Тот же кадровик с механического завода отщипнул от нее кусок. И до него другие щипали. Сколько раз я к нему ходил. Сидит ухмыляется. Ни да, ни нет не говорит. Одно твердит – приходи завтра. Дней восемь ходил…
– И в отместку решили честных людей грабить? Очень мудрое решение. А Ксения Петровна…
– Далась вам эта Ксения Петровна! Уж так и быть, заработаю и вышлю я ей на три метра ратина. Купит не хуже того. Благодарить еще будет, – хмыкнул Шахов.
– Шлите ей на тот свет. Умерла она через год после вашей кражи.
– Не из-за пальто же? – подался Шахов вперед.
– Из-за многого. Человек – хрупкий, сложный инструмент. Скажите, вы задумывались когда-нибудь, отчего болит сердце у людей и отчего оно разрывается? – спросил Солдатов и сам же ответил: – Иногда из-за этих же трех метров ратина разрывается. Вы читали «Шинель» Гоголя?
– Я уже забыл, чему меня в школе учили. Хотя, постойте, чиновника какого-то раздели, а он и помер…
– Вот именно, раздели, а он и помер. И это не только в книгах бывает.
«На совесть берет капитан, – решил Шахов. – Вот и примеры такие приводит. Ну взял я тогда пальто. Ну и что? Она ж через год преставилась. При чем здесь я?» – спрашивал себя. Шахов, но утешительного ответа почему-то не находил.
Шахов вспомнил сейчас, как много лет назад отец ремнем отстегал его за то, что в школьной раздевалке кто-то украл его суконную с цигейковым мехом шапку. Вспомнил свой старый двор, размашистые, обвешанные ярко-оранжевыми сережками тополя и широкую скамейку под ними, на которой по вечерам сидели бабы, говорливую дворничиху татарку Зинку. А может, и прав Солдатов? Зинка сразу и надолго слегла, когда из ее подвальной комнатушки кто-то украл пальто. Длинное, бежевое, коверкотовое пальто с широким поясом и такой же бежевой пряжкой и еще старую швейную машинку «Зингер». Шахов поежился. Он потерпевших видел только в суде. Это были чужие для него люди, а дворничиху Зинку помнил и сейчас.
– Чего вы мою совесть на старых делах чистите? – выдохнул Шахов.
– А ее никогда не поздно время от времени чистить. Даже честному человеку это делать не вредно.
– Вам в этом кабинете легко за жизнь и совесть рассуждать. А я о них больше думал, когда на нарах… Там воры говорили: справедливости в жизни нет. Поэтому перед другими не гнемся, под начальство не подлаживаемся. У кого характер есть, башка работает, тот и возьмет от жизни все, что захочет. Учили мозговать, как дела правильно обрабатывать, чтоб не попасться. Когда лес грузил, когда спать ложился, думал только о деньгах. Они были для меня всё. На второй сидке почувствовал: у воров взгляды на жизнь другие стали, – оживившись, говорил Шахов. – Все больше кулаком и мордобоем. Только о себе думали. Контакты с хлеборезами, нарядчиками устанавливали. Понял, что от прежнего воровского одни головешки остались. Вот тогда я и решил перед людьми вину свою снять. В колонии норму выполнял на сто двадцать – сто тридцать процентов. Хотел расплатиться с потерпевшими…
– А иск-то большой был?
– Три тысячи восемьсот. Это на семь потерпевших. Я помногу не брал.
– Выплатили? – Солдатов почувствовал, что этот вопрос был неприятен и насторожил Шахова.
– Наполовину…
– Не надрывались… А после освобождения иск погасили?
– Не вижу связи, – процедил сквозь зубы Шахов.
– Ну, ладно, будем считать, что скромность в данном случае не украшает вас. – И тут же спросил: – Скажите, а зачем Мартынова-то с пути сбили? – Солдатов с нетерпением ждал ответа. От того, каким он будет, во многом зависела судьба Мартынова и наказание Шахову. – Давно познакомились?
Они оба довольно долго смотрели друг на друга. Солдатов внимательно, серьезно и без лукавства. Шахов сокрушенно, насупившись.
– Подводите, значит, под точку, – проговорил Шахов с горестной улыбкой. – Знакомы с месяц, а сбивать его – не сбивал. В «Луне» познакомились. Забежал туда чарку опрокинуть. Он уже сидел там. Назаказывал себе закусок разных, но только пил больше. Слово за слово, на несправедливость все жаловался. Сжег на работе прибор какой-то ценный по незнанию. Все смеялся, что выговор под расписку ему объявили. Ну, ему «леща» кинул для пробы. Мол, на производстве я справедливости тоже не видел. Там каждый о себе хлопочет. Особенно когда на собраниях прорабатывать других надо. Соглашался и все рюмку поднимал: «Давай за дружбу! Ты мне, мужик, понравился!» Понравился и он мне. Парень образованный. Впечатлительный. Мне такой впечатлительный и нужен был. За ужин я тогда расплатился.
– Ну а дальше?
– Дальше две девицы подсели. То да се. Поехали к ним. Там я паспорт его посмотрел и адрес запомнил.
– А потом?
– Потом встречаться стали. Как-то я его спросил: «Пойдешь со мной?» Ответил: «Пойду!» – «А знаешь куда?» – «Куда угодно». Ну вот и пошли.
– Он знал, где вы живете?
– Конечно, нет!
– Ну и дрянь же вы, Шахов! – не сдержался Солдатов. – Выходит, сознательно на дело Мартынова взяли. Сами попасться боялись… его подставляли? Вот приоделись вы, в костюм хороший вырядились, а все равно нутро-то свое этим не прикрыли. Как ни прячь…
Солдатов почувствовал, что говорит с Шаховым повышенным, грубоватым тоном, и понял, что это он из-за Мартынова. Что этот, наверное, неплохой и неглупый парень так легко поддался Шахову.
– На святом, на дружбе сыграли, – с укоризной сказал Солдатов. – Не несете вы людям счастья. Сдается мне, что друзей настоящих у вас никогда не было… И женщин вы не любили по-настоящему. Так жить нельзя.
Шахов тяжело посмотрел на Солдатова.
– А как прикажете? Друзья… Когда водку пьешь, друзья найдутся. – Его задели слова Солдатова о любви и женщинах. Была причина…
Еще в колонии узнал, что Зойка без него любовь «закрутила» с Серегой Тихим – карманником из Туапсе. Воры написали, что они с ним объяснились. Предупредили: если не оставит Зойку, ему «предъявят» сполна. Тот только и сказал: «Ценю заботу. Жалею, что разменялся». И больше к Зойке не ходил. Шахов вспомнил, как после освобождения, приехав в город, сразу же, не заходя домой, пошел в парк культуры и отдыха. Там, в бильярдной, разыскал Тихого, поманил его пальцем за аттракционы. У забора стал бить его. Ребята смотрели, не вмешивались. Он бил Тихого за то, что у него было с Зойкой. И еще за то, что ответил грубо: «Я твою Зойку не только видеть, но и знать не хочу. Тебе того же желаю».
Зойка встретила Шахова настороженно. Крупными серыми глазами смотрела с опаской. И он избил ее. А она перед каждым его ударом жмурилась и шептала только одно: «Миленький, хорошенький, прости, это я сдуру». Охота бить у него пропала.
Он плюнул и ушел. Видеть никого не хотел. Купил три поллитровки, большую банку помидоров и копченую рыбу. Пил в заброшенной железнодорожной будке. Потом у знакомого. Зойкина измена уже не казалась ему изменой, не вызывала прежнего возмущения. Он иногда вспоминал, как она после работы ухаживала за его больной матерью. И о том, как вечерами в первый год их знакомства они катались на речном трамвайчике. Домой вернулся через месяц. Пришел потому, что, кроме этого дома, другого не было.
Зойка тогда на кухне варила макароны. Через неделю повезла его в Москву к гомеопату лечить от запоя. Больше об измене он разговора не заводил. Молчала и она.
– О чем вы думаете, Шахов? – спросил Солдатов.
– Ни о чем. Я сейчас ни о чем не думаю. Солдатов недоверчиво покачал головой.
– Неужели можно жить так безоглядно…
– По-моему, вы безоглядны в ней. На что вы-то свою жизнь тратите? Людей сажать? И это тоже называется жизнью. – Он несколько раз подряд затянулся табачным дымом. – Небось дел понаписали целые тома. А доброты и на несколько листочков не наберется.
– Сажал, – серьезно ответил Солдатов. – Ну как таких, как вы, не сажать. В этом тоже своя доброта. Вы помните, что было лет одиннадцать назад? Помните? Или забыли?
– Меня тогда не сажали.
– Верно, не сажали. На сутки задержали. И отпустили. Уберегли тогда вас, Шахов.
– Пожалели? Не помню я такого случая… Это что же было? – мучительно вспоминал Шахов. – Задержали и отпустили?.. Нет, не помню. Все сочиняете…
– Забыли? Ну что ж, напомню. Вообще-то странно, что вашу жизнь я знаю и помню лучше, чем вы сами? Напомню, – повторил еще раз Солдатов. – Некий молодой человек лет двадцати пяти познакомился в ресторане на Привокзальной улице с некой девицей лет девятнадцати. Полюбил ее, как говорят, с первого взгляда. И пошел к ней веселиться дальше, после закрытия питейного заведения. А там у нее оказалось еще несколько мужчин. Выпил этот молодой человек с ними стопку, другую. Поговорили, порассуждали. PI убедили они этого молодого человека осуществить с ними одно мероприятие в магазине. Вспоминаете, Шахов?
– Нет!
– Ну что ж. Будем дальше сочинять, как в хорошем детективном романе. С романа же ведь началось все это. В один прекрасный вечер эта компания направилась к магазину, но в это время на их пути оказались два желтеньких милицейских «газика». Помните эти «газики», Шахов?
– Теперь вспомнил, – ответил он глухо.
– Ну вот! Задержали компанию. Надолго задержали. А молодого человека, влюбившегося с первого взгляда в голубоглазую приятную брюнетку из магазина «Парфюмерия», отпустили, поскольку он не совершил еще своего первого преступления, отпустили потому, что он, как показалось следователю, сам не знал толком, куда и зачем шел. Раскаялся он тогда в своем неосмысленном намерении. Компания та оказалась сплошь из рецидивистов. Помните, Шахов? Ведь этим молодым человеком были вы! Не задержи вас тогда – все получилось бы очень плохо. Ваши двухдневные случайные «друзья» шли не только грабить… Так что вы напрасно думаете, что мы только и делаем, что творим зло, когда сажаем таких зрелых и перезрелых, как вы. Не согласны?
Лицо Шахова искривилось:
– Ну, спасибо, начальник, за благородное прошлое. За то, что задерживаете несмышленышей и отпускаете на покаяние.
– Скажите, Шахов, вы верите в воровскую дружбу, выручку? Ну, в общем, в то, что, когда вору плохо, другой ему поможет?
– Отвечу. У воров жизнь в порядке. У нас все поровну. Как в песне: «Тебе половину, и мне половину».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
– Ну, что ж! – рассмеялся Солдатов. – Выходит, вас больше всего расстроило, что денег у нее не было, и то, что люди в мехах ходят… Скажите, Ксения Петровна тоже в мехах ходила?
– Какая еще Ксения Петровна?
– Забыли. Короткая у вас память, Шахов. Вспомнили?
– Нечего мне вспоминать. – Он осуждающе посмотрел на Солдатова. – Вот наконец и договорились: дело нераскрытое пришить хотите?
– О чужих делах не говорю. Хочу только, чтобы вы сейчас вспомнили пальто. Демисезонное, серое. Из ратина. По сорок рублей за метр. А зарплата у Ксении Петровны была сто двадцать рублей в месяц.
– Какой еще ратин? – недовольно вскрикнул Шахов.
– Тот, который вы в квартире в Крестовском переулке взяли. Помните, в чехле из синтетики, что за шкафом висел? Это ее было.
– Вспомнил. Я тогда только одно это пальто и взял…
– Вот видите, не шью я вам дел, Шахов. Я напоминаю вам о старом. О том, которое забыли и до которого вам сейчас уже дела нет никакого. Если хотите, я еще напомню кое-что. Завтра полистаю дела и назову с десяток людей, которых вы глубоко обидели, отняли то, что они своим трудом наживали. Согласны вы на такой разговор? Мало одной Ксении Петровны?
Шахов недобрым взглядом посмотрел на Солдатова и не ответил.
– Ну, что молчите? Скажите, у вас самого крали когда-нибудь? – спросил Солдатов.
– Сколько же лет надо, чтобы вы мое старое позабыли? Пять, десять? У меня жизнь украли, – не скрывая злобы, ответил Шахов. – Жизнь, понимаете, не пальто ратиновое…
– Никто бы вам о старом не напомнил, если бы вы новое преступление не совершили. А насчет жизни… вы сами ее у себя крали. Кто же еще?
– Тот же кадровик с механического завода отщипнул от нее кусок. И до него другие щипали. Сколько раз я к нему ходил. Сидит ухмыляется. Ни да, ни нет не говорит. Одно твердит – приходи завтра. Дней восемь ходил…
– И в отместку решили честных людей грабить? Очень мудрое решение. А Ксения Петровна…
– Далась вам эта Ксения Петровна! Уж так и быть, заработаю и вышлю я ей на три метра ратина. Купит не хуже того. Благодарить еще будет, – хмыкнул Шахов.
– Шлите ей на тот свет. Умерла она через год после вашей кражи.
– Не из-за пальто же? – подался Шахов вперед.
– Из-за многого. Человек – хрупкий, сложный инструмент. Скажите, вы задумывались когда-нибудь, отчего болит сердце у людей и отчего оно разрывается? – спросил Солдатов и сам же ответил: – Иногда из-за этих же трех метров ратина разрывается. Вы читали «Шинель» Гоголя?
– Я уже забыл, чему меня в школе учили. Хотя, постойте, чиновника какого-то раздели, а он и помер…
– Вот именно, раздели, а он и помер. И это не только в книгах бывает.
«На совесть берет капитан, – решил Шахов. – Вот и примеры такие приводит. Ну взял я тогда пальто. Ну и что? Она ж через год преставилась. При чем здесь я?» – спрашивал себя. Шахов, но утешительного ответа почему-то не находил.
Шахов вспомнил сейчас, как много лет назад отец ремнем отстегал его за то, что в школьной раздевалке кто-то украл его суконную с цигейковым мехом шапку. Вспомнил свой старый двор, размашистые, обвешанные ярко-оранжевыми сережками тополя и широкую скамейку под ними, на которой по вечерам сидели бабы, говорливую дворничиху татарку Зинку. А может, и прав Солдатов? Зинка сразу и надолго слегла, когда из ее подвальной комнатушки кто-то украл пальто. Длинное, бежевое, коверкотовое пальто с широким поясом и такой же бежевой пряжкой и еще старую швейную машинку «Зингер». Шахов поежился. Он потерпевших видел только в суде. Это были чужие для него люди, а дворничиху Зинку помнил и сейчас.
– Чего вы мою совесть на старых делах чистите? – выдохнул Шахов.
– А ее никогда не поздно время от времени чистить. Даже честному человеку это делать не вредно.
– Вам в этом кабинете легко за жизнь и совесть рассуждать. А я о них больше думал, когда на нарах… Там воры говорили: справедливости в жизни нет. Поэтому перед другими не гнемся, под начальство не подлаживаемся. У кого характер есть, башка работает, тот и возьмет от жизни все, что захочет. Учили мозговать, как дела правильно обрабатывать, чтоб не попасться. Когда лес грузил, когда спать ложился, думал только о деньгах. Они были для меня всё. На второй сидке почувствовал: у воров взгляды на жизнь другие стали, – оживившись, говорил Шахов. – Все больше кулаком и мордобоем. Только о себе думали. Контакты с хлеборезами, нарядчиками устанавливали. Понял, что от прежнего воровского одни головешки остались. Вот тогда я и решил перед людьми вину свою снять. В колонии норму выполнял на сто двадцать – сто тридцать процентов. Хотел расплатиться с потерпевшими…
– А иск-то большой был?
– Три тысячи восемьсот. Это на семь потерпевших. Я помногу не брал.
– Выплатили? – Солдатов почувствовал, что этот вопрос был неприятен и насторожил Шахова.
– Наполовину…
– Не надрывались… А после освобождения иск погасили?
– Не вижу связи, – процедил сквозь зубы Шахов.
– Ну, ладно, будем считать, что скромность в данном случае не украшает вас. – И тут же спросил: – Скажите, а зачем Мартынова-то с пути сбили? – Солдатов с нетерпением ждал ответа. От того, каким он будет, во многом зависела судьба Мартынова и наказание Шахову. – Давно познакомились?
Они оба довольно долго смотрели друг на друга. Солдатов внимательно, серьезно и без лукавства. Шахов сокрушенно, насупившись.
– Подводите, значит, под точку, – проговорил Шахов с горестной улыбкой. – Знакомы с месяц, а сбивать его – не сбивал. В «Луне» познакомились. Забежал туда чарку опрокинуть. Он уже сидел там. Назаказывал себе закусок разных, но только пил больше. Слово за слово, на несправедливость все жаловался. Сжег на работе прибор какой-то ценный по незнанию. Все смеялся, что выговор под расписку ему объявили. Ну, ему «леща» кинул для пробы. Мол, на производстве я справедливости тоже не видел. Там каждый о себе хлопочет. Особенно когда на собраниях прорабатывать других надо. Соглашался и все рюмку поднимал: «Давай за дружбу! Ты мне, мужик, понравился!» Понравился и он мне. Парень образованный. Впечатлительный. Мне такой впечатлительный и нужен был. За ужин я тогда расплатился.
– Ну а дальше?
– Дальше две девицы подсели. То да се. Поехали к ним. Там я паспорт его посмотрел и адрес запомнил.
– А потом?
– Потом встречаться стали. Как-то я его спросил: «Пойдешь со мной?» Ответил: «Пойду!» – «А знаешь куда?» – «Куда угодно». Ну вот и пошли.
– Он знал, где вы живете?
– Конечно, нет!
– Ну и дрянь же вы, Шахов! – не сдержался Солдатов. – Выходит, сознательно на дело Мартынова взяли. Сами попасться боялись… его подставляли? Вот приоделись вы, в костюм хороший вырядились, а все равно нутро-то свое этим не прикрыли. Как ни прячь…
Солдатов почувствовал, что говорит с Шаховым повышенным, грубоватым тоном, и понял, что это он из-за Мартынова. Что этот, наверное, неплохой и неглупый парень так легко поддался Шахову.
– На святом, на дружбе сыграли, – с укоризной сказал Солдатов. – Не несете вы людям счастья. Сдается мне, что друзей настоящих у вас никогда не было… И женщин вы не любили по-настоящему. Так жить нельзя.
Шахов тяжело посмотрел на Солдатова.
– А как прикажете? Друзья… Когда водку пьешь, друзья найдутся. – Его задели слова Солдатова о любви и женщинах. Была причина…
Еще в колонии узнал, что Зойка без него любовь «закрутила» с Серегой Тихим – карманником из Туапсе. Воры написали, что они с ним объяснились. Предупредили: если не оставит Зойку, ему «предъявят» сполна. Тот только и сказал: «Ценю заботу. Жалею, что разменялся». И больше к Зойке не ходил. Шахов вспомнил, как после освобождения, приехав в город, сразу же, не заходя домой, пошел в парк культуры и отдыха. Там, в бильярдной, разыскал Тихого, поманил его пальцем за аттракционы. У забора стал бить его. Ребята смотрели, не вмешивались. Он бил Тихого за то, что у него было с Зойкой. И еще за то, что ответил грубо: «Я твою Зойку не только видеть, но и знать не хочу. Тебе того же желаю».
Зойка встретила Шахова настороженно. Крупными серыми глазами смотрела с опаской. И он избил ее. А она перед каждым его ударом жмурилась и шептала только одно: «Миленький, хорошенький, прости, это я сдуру». Охота бить у него пропала.
Он плюнул и ушел. Видеть никого не хотел. Купил три поллитровки, большую банку помидоров и копченую рыбу. Пил в заброшенной железнодорожной будке. Потом у знакомого. Зойкина измена уже не казалась ему изменой, не вызывала прежнего возмущения. Он иногда вспоминал, как она после работы ухаживала за его больной матерью. И о том, как вечерами в первый год их знакомства они катались на речном трамвайчике. Домой вернулся через месяц. Пришел потому, что, кроме этого дома, другого не было.
Зойка тогда на кухне варила макароны. Через неделю повезла его в Москву к гомеопату лечить от запоя. Больше об измене он разговора не заводил. Молчала и она.
– О чем вы думаете, Шахов? – спросил Солдатов.
– Ни о чем. Я сейчас ни о чем не думаю. Солдатов недоверчиво покачал головой.
– Неужели можно жить так безоглядно…
– По-моему, вы безоглядны в ней. На что вы-то свою жизнь тратите? Людей сажать? И это тоже называется жизнью. – Он несколько раз подряд затянулся табачным дымом. – Небось дел понаписали целые тома. А доброты и на несколько листочков не наберется.
– Сажал, – серьезно ответил Солдатов. – Ну как таких, как вы, не сажать. В этом тоже своя доброта. Вы помните, что было лет одиннадцать назад? Помните? Или забыли?
– Меня тогда не сажали.
– Верно, не сажали. На сутки задержали. И отпустили. Уберегли тогда вас, Шахов.
– Пожалели? Не помню я такого случая… Это что же было? – мучительно вспоминал Шахов. – Задержали и отпустили?.. Нет, не помню. Все сочиняете…
– Забыли? Ну что ж, напомню. Вообще-то странно, что вашу жизнь я знаю и помню лучше, чем вы сами? Напомню, – повторил еще раз Солдатов. – Некий молодой человек лет двадцати пяти познакомился в ресторане на Привокзальной улице с некой девицей лет девятнадцати. Полюбил ее, как говорят, с первого взгляда. И пошел к ней веселиться дальше, после закрытия питейного заведения. А там у нее оказалось еще несколько мужчин. Выпил этот молодой человек с ними стопку, другую. Поговорили, порассуждали. PI убедили они этого молодого человека осуществить с ними одно мероприятие в магазине. Вспоминаете, Шахов?
– Нет!
– Ну что ж. Будем дальше сочинять, как в хорошем детективном романе. С романа же ведь началось все это. В один прекрасный вечер эта компания направилась к магазину, но в это время на их пути оказались два желтеньких милицейских «газика». Помните эти «газики», Шахов?
– Теперь вспомнил, – ответил он глухо.
– Ну вот! Задержали компанию. Надолго задержали. А молодого человека, влюбившегося с первого взгляда в голубоглазую приятную брюнетку из магазина «Парфюмерия», отпустили, поскольку он не совершил еще своего первого преступления, отпустили потому, что он, как показалось следователю, сам не знал толком, куда и зачем шел. Раскаялся он тогда в своем неосмысленном намерении. Компания та оказалась сплошь из рецидивистов. Помните, Шахов? Ведь этим молодым человеком были вы! Не задержи вас тогда – все получилось бы очень плохо. Ваши двухдневные случайные «друзья» шли не только грабить… Так что вы напрасно думаете, что мы только и делаем, что творим зло, когда сажаем таких зрелых и перезрелых, как вы. Не согласны?
Лицо Шахова искривилось:
– Ну, спасибо, начальник, за благородное прошлое. За то, что задерживаете несмышленышей и отпускаете на покаяние.
– Скажите, Шахов, вы верите в воровскую дружбу, выручку? Ну, в общем, в то, что, когда вору плохо, другой ему поможет?
– Отвечу. У воров жизнь в порядке. У нас все поровну. Как в песне: «Тебе половину, и мне половину».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22