Я вышел в тамбур и заглянул на лестницу. На ступенях стоял Виктор Куценко и нервно наматывал на ладонь скрученный жгутом полиэтиленовый мешок; улыбка его была искусственной, словно кто-то невидимый сунул ему два пальца в рот и растянул губы. Наверное, моя еще не остывшая от нагрузки грудь произвела на него тяжелое впечатление, и сосед как-то сразу сник.
Виктор никогда раньше не приходил в клуб. Мне это не понравилось. Тот, кого не ждут, приходит обычно с дурными новостями.
– А-а, сосед! – воскликнул я, стараясь по глазам угадать, с чем пришел Виктор. – Как идет учебный процесс? Научил свою актрису отпускать сцепление?
Я невольно заговаривал ему зубы, заваливал малозначащими вопросами, но Виктор сразу перешел к делу.
– Два дня прошло, – выговорил он, кидая настороженные взгляды на дверь в зал, где страшно гремел железом Гера. – Если можешь, то подожди еще неделю. Через неделю я отдам все…
До меня не сразу дошло, о чем он говорил. Я уже забыл о своей нехорошей шутке про счетчик, а Виктор, оказывается, воспринял мои слова всерьез.
Мне тотчас захотелось дать соседу еще денег. Я похлопал его по плечу и завел в раздевалку. Здесь можно было посидеть в кресле под распахнутыми настежь окнами и попить ледяной минералки.
– Садись, – сказал я ему, заглядывая в холодильник. Виктору показалось, что я настроен на долгий и крайне неприятный разговор, и решил не оттягивать экзекуцию.
– Нет, давай уже сразу все решим. Можешь меня казнить. Но ситуация вот такая, понимаешь…
– Да ладно, успокойся! – махнул я на него рукой. Нет ничего хуже, когда человек боится тебя без причины и наоборот. – Не рви пакет, пригодится! Селедку в него положишь.
Из зала донесся громкий металлический лязг, а вслед за ним – матерная тирада. Похоже, что Гера уронил штангу себе на ногу.
– Давай все по порядку, – сказал я, срывая ключом пробку с бутылки боржоми.
– Брат с деньгами задержался, – снова начал оправдываться Виктор. – Должен был приехать еще вчера…
– Я не о том! – перебил я его. – Про Ингу рассказывай! Где ты ее нашел?
Виктор был озабочен долгом, Инга же его совершенно не волновала. В этом плане мы с соседом словно говорили на разных языках.
– Да я ее не искал, – ответил Виктор, рассеянно глядя на пузырьки в стакане. – Ко мне ее привел незнакомый парень и сказал, что за десять дней ее надо научить водить машину.
– Почему за десять дней?
– А потом начнутся съемки фильма. А она должна сыграть в нем эпизод, как садится в машину и мчится по улицам.
– Что ты говоришь! – воскликнул я. – Представляю, какой это будет захватывающий фильм! А как будет называться? «Смертельная погоня»? Или «Кровавая гонка»?
– Не знаю, – пожал плечами Виктор. – Не интересовался.
– А откуда она? С какой киностудии?
– Кажется, с Ялтинской.
– Где остановилась? Адрес знаешь?
Виктор отрицательно покачал головой.
– Она приходит в автошколу, мы садимся в машину и едем. Через час расстаемся. Вот и все.
– И целый час ты паришься с ней в своей замороченной «шестерке»? Не поверю, что ты хотя бы раз не прокатился с ней на дикий пляж.
– Что ты! – махнул рукой Виктор. – Никаких пляжей не было.
– Может, тебе еще денег дать?
– Не издевайся, Кирилл! У меня этот долг поперек горла стоит.
– Так сколько уже дней, ты говоришь, она в твоей машине дрессируется?
– Два. Пока два.
Я сам не понял, пошутил или нет:
– Вот и хорошо! Оставшиеся восемь дней я буду учить ее вместо тебя.
Виктор тоже не смог определить, в какой степени я склонен был шутить, но на всякий случай покачал головой.
– Да, конечно, – произнес он размазанно. – Это было бы неплохо. Жаль только… Я тебя не очень от дел отрываю?
– Я серьезно.
Теперь он смотрел на меня с испугом.
– Да ты что? – негромко сказал Виктор. – Ты зря думаешь, что это интересно. Я тебе не советую.
– Восемь дней, конечно, это многовато, – гнул я свое. – А пару раз я с ней покатаюсь.
Виктор понял, что упустил контроль над ситуацией, и попытался дать задний ход.
– Это невозможно, Кирилл. Что я скажу директору? А как на это киношники посмотрят? Они пообещали мне приличные бабки…
– Ничего говорить не надо, – перебил я Виктора. – Никто ничего не узнает. Завтра, когда она сядет в машину, скажешь, чтобы вырулила к гаражам, и объяснишь, что на два дня тебя подменит гонщик мирового класса Бартолемео Лесепс. У гаражей я вас и встречу.
Виктор топтался по линолеуму раздевалки и все не хотел уходить. Я налил ему еще стакан минералки.
Глава 3
– Я вот почему просила тебя прийти, Кирилл, – сказала Лебединская, проводя меня через зал в подсобное помещение. – Зеленого чая хочешь?
Она, как всегда, держала в руке большую раковину рапана, в которую поминутно стряхивала пепел с папиросы. Темный брючный костюм, короткая стрижка, низкий, хрипловатый голос и неистребимая тяга к «Беломорканалу» и автомобилям настолько затушевывали женское начало в заведующей музеем, что мне всякий раз хотелось назвать ее «дядя Шура». – Нет, чаю не надо, тетя Шура, – ответил я.
– Как твой «Ниссан» бегает? – спросила заведующая, все же наливая мне немного желтоватой водички. – А я вчера Анну вспоминала. Какая все же милая девочка! Кофточку и клофелин от гипертонии из Москвы мне прислала… А почему она не приехала?
Запахом крепкого табака была пропитана даже чашка.
– Вы ведь не для того меня позвали, чтобы спросить про Анну? – предположил я. – Разве такая деловая и энергичная женщина стала бы тратить время на такую ерунду?
Лебединская затянулась, прищурилась и погрозила мне пальцем.
– Только Кирилл Вацура умеет взять за горло так, что это будет приятно, – отвесила она мне комплимент. – Но это не ерунда! На месте Анны я тебя одного не оставила бы. За тобой глаз да глаз нужен! Ни одной юбки не пропустишь! Жениться тебе надо, Кирилл! – Она вновь погрозила мне пальцем. – Но ты прав, конечно. Я не собираюсь читать тебе мораль, у меня к тебе серьезный разговор… Да присядь ты, не возвышайся надо мной, как Давид!
Пришлось опуститься в старое потертое кресло, с боков которого свисала бахрома – следы когтей музейного кота.
– Тебе о чем-нибудь говорит имя Лембита Лехтине? – спросила Лебединская, размахивая дымящейся раковиной как кадилом.
– Нет.
Лебединская была историком, а историки не любят быстрых и однозначных ответов.
– А ты не спеши, подумай.
– У меня прекрасная память, тетя Шура. Это имя мне незнакомо.
– Странно, – ответила заведующая после паузы. – А он утверждал, что вы знакомы.
– Кто он такой, этот Лехтине? – спросил я, впрочем, без особого любопытства. – Что ему было нужно?
Лебединская выдержала паузу, а потом вдруг некстати спросила:
– Послушай, я все никак не пойму, есть ли какие-нибудь преимущества у дизельного двигателя перед карбюраторным?
Я давно заметил за ней такую привычку. Ей нужно было время, чтобы точно построить ответ. Пока я буду распинаться, объясняя механику дизеля, она определится с ответом.
– Ладно, тетя Шура, – сказал я. – Двигатели здесь ни при чем. Я подожду.
Похоже, что она не услышала моей реплики. Беззвучно ступая мягкими, сшитыми из шинельного сукна музейными тапочками, она двигалась от окна к столу и обратно, часто затягиваясь и наполняя дымом подсобку.
– Он представился искусствоведом и частным коллекционером, – медленно сказала Лебединская. – Из Тарту, кажется… Говорил с сильным акцентом, часто путал слова. Его интересовали золотые генуэзские монеты пятнадцатого века.
Я вскинул голову и посмотрел на женщину. Она заметила, как я нахмурился, сжал губы, и встала ко мне боком, делая вид, что рассматривает стеллаж с кусочками антикварной черепицы. Она знала мой характер и была готова к тому, что я сейчас начну говорить с ней резко.
– Очень приятная новость, тетя Шура.
– Приятного мало, – ответила она так, словно не поняла моего сарказма.
О том, что у меня есть такие монеты, в Судаке знали только два человека – заведующая музеем Лебединская и «черный» антиквар Кучер, которому два месяца назад я продал полсотни штук по пятьсот пятьдесят долларов. В честности Лебединской и Кучера я не сомневался, а потому осведомленность незваного гостя меня насторожила. Я никогда не позволял себе говорить с женщиной грубо и все же сорвался.
– Я же вас предупреждал! – сказал я, привставая с кресла. – Значит, вы меня не послушались? Вы выставили подлинники всем напоказ? И этот ваш Лембит, естественно, их увидел?
– Ах, Кирилл! – воскликнула она. – Какое послушание? Я же не девочка и, кажется, гожусь тебе в матери!
– Но вы же сами пообещали мне, что закажете латунные копии, а золотые монеты спрячете.
– Я обещала? – лукавила заведующая, гася папиросу в раковине и тотчас прикуривая новую. – Тебе, наверное, это приснилось. Я не могла обещать такого! На подобный цинизм способен разве что ночной сторож Вася, а не кандидат исторических наук и заслуженный работник культуры Александра Лебединская!
– Но почему цинизм, тетя Шура! Я беспокоюсь о нашем с вами благополучии!
– Я тебя умоляю, Кирилл! Обо мне беспокоиться не надо. Никто не посмеет обидеть старую и мудрую черепаху Лебединскую!.. Так я не поняла, ты хочешь зеленого чая или нет?
– Вы уходите от разговора.
– Да. Ухожу. Потому что уже не вижу в нем смысла. Я уже жалею, что рассказала тебе про коллекционера.
– Вот что! – Я начал терять самообладание. – Вы не хуже меня знаете, чего стоят эти монеты. И любой мало-мальски осведомленный в антиквариате специалист без труда определит их цену. И чем выше цена, тем больше всякой криминальной нечисти будет к этому золоту липнуть. Спрячьте их от греха подальше и никому не показывайте!
– Я уже говорила: ты, Кирилл, циник! – холодно заметила Лебединская. – В моем несчастном музее одни муляжи, кроме нескольких обломков гончарной черепицы, сомнительных каменных наконечников для стрел и картин начинающих пейзажистов. Впервые за свою жизнь я смогла показать людям бесценные исторические реликвии, а ты требуешь, чтобы я спрятала их подальше.
– Но это же опасно! – взмолился я. – Неужели вы не понимаете, что даже за одну монету преступники могут пойти на все! Какой-то эстонец уже заинтересовался монетами, уже знает мою фамилию. А откуда, спрашивается, он мог узнать, что у меня тоже есть такие монеты?
– Не знаю, – ответила Лебединская. – Шила в мешке не утаишь.
– Правильно. Поэтому шило не надо класть в мешок. Лучше его зарыть в землю. Так безопаснее и…
– Опять ты о своем! – возмутилась заведующая, перебивая меня и с грохотом опуская раковину на стол. – Я уже от тебя устала! Ты сгущаешь краски! Кто догадается, что под стеклом лежат подлинники, когда их тут сроду не было? Ты да я!
– Вы дадите мне сказать или нет?! Это не меньший цинизм – дурачить людей, демонстрируя им шедевр под видом подделки, – сказал я глухо.
Лебединская усмехнулась и с прищуром посмотрела на меня.
– Ой ли! Хотела бы я, чтобы все на свете были такими циниками! Согласись, что это все же лучше, чем поступать наоборот. Как, скажем, в пинакотеке Букингемского дворца, где среди личной коллекции королевы Елизаветы выявились две фальшивки, которые несколько веков считались подлинными полотнами Рембрандта. И его знаменитейший «Автопортрет» тоже объявлен подделкой. И в Эрмитаже, и в Лувре, и в галерее Уффици…
– Ну, хорошо! – приостановил я интеллектуальный прессинг. – Я понял, что не могу вас убедить убрать с витрин монеты. Мне проще самому их сгрести и спрятать в более надежное место!
Она вздохнула:
– Я очень благодарна тебе за монеты, Кирилл, за этот щедрый подарок, но теперь позволь мне самой распоряжаться им.
Она поставила точку в разговоре. Храбрая, подумал я. Храбрым человек бывает от природы, когда занижен инстинкт самосохранения, или же от недооценки опасности. У Лебединской и то и другое присутствует в достаточной мере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36