Молчание прокуратуры по этому вопросу до неприличия затянулось. "Слава богу", - облегченно вздохнули мы. Однако наша радость оказалась преждевременной. Следователь областной прокуратуры Валерий Сорокин заявил, что расследование ещё не завершено и подробных комментариев пока не будет. Но кое-что, по его словам, уже можно обнародовать.
Итак, следствию удалось раскрыть дело о мошенничестве, связанном с похищением трикотажных изделий производственной фирмы "Мадригал". Мы недавно писали об этом. Это произошло шесть лет назад, в ноябре 1994 года. Беременная директриса частного торгового объединения "Интрига", офис которой находился в том же здании, что и производственно-трикотажной фирмы, предложила "Мадригалу" услуги по реализации их продукции. Подобная услуга вылилась "Мадригалу" в весьма кругленькую сумму. После этого директор больше не видел ни этой женщины, ни своих изделий.
Наконец сегодня можно назвать имя этой гениальной мошенницы. Это тридцатипятилетняя медсестра госпиталя ветеранов Отечественной войны Ольга Голубкина. Она во всем призналась следствию, откровенно рассказав, что план угона КамАЗа был разработан ею лично. Однако помогли его осуществить Алексей Рогов (тогда ещё челнок) и его друг Леонид Петров, только что купивший КамАЗ. По словам мошенницы, с Роговым они познакомились в поезде. Там же, в поезде, Голубкиной и пришла в голову эта остроумная идея. Обсудив её с попутчиком, они решили взять в долю Петрова, поскольку у него была машина.
По признанию мошенницы, выбор на "Мадригал" пал случайно. Просто в здании ГПИ, где находилось это предприятие, сдавалось под офис помещение. Мошенники сняли комнату и повесили на дверь табличку: "Торговое объединение "Интрига". Голубкина каждое утро привязывала к животу подушку и к девяти являлась на работу. Помелькав в таком виде какой-то период времени, она, заинтересовавшись продукцией "Мадригала", попросила директора дать ей попробовать пустить товар по её торговым точкам, которых в объединении было якобы более сорока. Директор обрадовался и в ту же минуту без каких-либо договоров приказал загрузить КамАЗ соседей только что выпущенной продукцией. После того как КамАЗ был загружен, Голубкина лично сняла с двери вывеску своей фирмы, сдала на вахту ключи и на глазах у дежурного милиционера вытащили из-под плаща подушку. Причем оставила её у вахтера в качестве памятного подарка.
КамАЗ погнали в Красный Яр на дачу к Рогову. Все соседи видели, как во дворе Рогова разгружались мешки с трикотажем и складировались в подвале, но ни один не заподозрил, что товар был украден. Даже в последующие дни, когда об этом случае "трубили" все газеты, ни одному жителю Красного Яра не пришло в голову, что это дело рук их соседа. Через две недели трикотаж был оптом продан пензенским бизнесменам, а выручка поделена. Вот на эти ворованные деньги Рогов и основал свою фармацевтическую фирму. Голубкина же свою долю перевела в валюту и положила в швейцарский банк.
Имеет ли это дело какое-то отношение к убийствам? На этот вопрос Сорокин ответить отказался, сославшись на тайну следствия. Однако, как нам стало известно из своих источников, задержанная Голубкина убеждена, что эти убийства напрямую связаны с их давнишней аферой. Именно поэтому она так легко и сдалась властям.
Кстати, нам удалось выяснить, что талант к подобного рода аферам начал проявляться у Голубкиной с весьма нежного возраста. Мы нашли человека, который был первой жертвой нашей героини. Свою фамилию наш гость не называе т, поскольку она очень известна в предпринимательских кругах. Вот что он рассказал нашему корреспонденту:
"Произошло это в восемьдесят втором году. Тогда я активно "фарцевал" джинсами. Мои знакомые свели меня с одной студенткой медучилища, Алисой Голубкиной, которая пообещала толкнуть восемь "Левайсов" сорок четвертого размера. Ну, дал я ей эти восемь "Левайсов" сорок четвертого размера. Думаю, посмотрю, как девочка сработает. В случае чего никуда она не денется. И действительно, никуда она не делась: пришла на второй день в слезах и сказала, что пакет с джинсами у неё отняли группировщики. Затем добавила, что уже заявила в милицию и милиция уже ищет тех пацанов. Когда менты их найдут и изымут товар, то она в тот же день вернет мне джинсы.
Представляете мой ужас? Страшней придумать нельзя, чем залететь под статью "о спекуляции". Я на это даже ничего не ответил. Развернулся и дал деру. Три месяца я не появлялся в городе, а когда вернулся, мне приносят восемь "Левайсов" и предлагают купить. Смотрю, джинсы-то мои. Спрашиваю: "Где взяли?" - "Да девчонка одна фарцует". - "Что за девчонка? Покажите!" Показывают - она. Ну, я за ней. Она - от меня. Думаю, все равно поймаю. Месяц пас её у дома. Но так и не поймал. А потом узнал, что она вышла замуж за художника. Ну я и плюнул".
Однако самое невероятное в этой истории впереди: тот художник, за которого наша героиня вышла замуж, и есть Александр Ветлицкий, признавшийся в убийстве своих коллег. Как все-таки любопытно переплетаются судьбы...
10
Перед тем как распахнуть дверь камеры, охранник смерил меня не очень дружелюбным взором и хрипло произнес, перейдя почему-то на ты:
- Что же ты следователя мучаешь? Он тебя выгородить хочет, а ты как осел.
- А меня не надо выгораживать, - ответил я.
Охранник вздохнул и начал нервно скрежетать в замке. С железным лязгом распахнув дверь, он сердито произнес, толкнув меня в камеру:
- Тебя когда-нибудь совесть мучает?
- Раньше мучила. Сейчас нет, - ответил я.
Дверь за мной захлопнулась, и я повалился на нары. Как только утихли неспешные шаги охранника, сделалось очень одиноко. Серые тучи словно приклеились к этому клетчатому окошку под потолком. Сердце мое заныло от жалости. Но не к себе, а к этому убогому миру. Неожиданно мне пришло в голову, что в этом мире второго не дано: в нем либо творишь, либо подыхаешь от жалости к его убогости.
Да, раньше меня мучила совесть за каждую праздную минуту. Сердце также тоскливо сжималось, и я не понимал отчего. Думал, от смертельной тоски. Оказывается, от жалости.
Но когда у меня появилась Галатея, продолжала ли меня мучить совесть по поводу того, что я не писал? Продолжала! Но я себе в этом не признавался. Краски мои давно высохли, мольберт истлел на балконе, палитра канула в небытие. За все эти годы, связанные с Галатеей, я ни разу не зашел в художественный салон, не говоря уж о выставочном зале. Так я выматывался на работе.
Я вскакивал в шесть, наскоро брился, проглатывал яичницу и исчезал часов на шестнадцать в чертовом водовороте, который люди называют жизнью. Приползал я ближе к полуночи, выжатый, как тюбик, едва ворочая от усталости зрачками. Кроме как на Рогова, мне приходилось работать ещё на двух, а то и на трех хозяев, и все ради того, чтобы выжать из этого гнусного мира как можно больше денег. Но это неправда! Не деньги мне были нужны.
За полгода я дважды обставлял квартиру миниатюрной мебелью, которую выписывал из Италии. Галатею одевал только в самое изысканное и дорогое. Даже батарейка, вставленная между лопаток, и та была самой лучшей в мире фирмы. "Еще каких-то десять тысяч баксов, и можно подыскивать новую квартиру", - подбадривал я себя. Но в глубине души знал, что она мне тоже не нужна. Все это иллюзии и обман. Не затем меня отпустили на Землю.
Но, как назло, баксы сыпались на мою бестолковую голову буквально отовсюду, как бы желая притормозить то, что с таким упорством рвалось наружу. И хотя к этому времени мне уже приходилось возглавлять в "Симбир-Фарме" отдел планирования, я ни в коем случае не брезговал "челночеством", хотя в нем давно не было необходимости. Просто выработалась такая привычка по пути удваивать деньги, которые были в карманах. Вероятно, это и называется классическим бизнесом - механическое "делание денег", занятие бессмысленное и бездуховное, не приносящее ничего, кроме скуки.
Чтобы как-то утешиться (всего лишь утешиться, а не подняться в чьих-то глазах), я и себе начал покупать только фирменные вещи, без которых раньше обходился вполне. Иногда попадалась откровенная туфта, но она была из престижных салонов. Я видел, что это туфта, подделка, самоварный блеск, выданный за золото, но покупал. Покупал молча и покорно, как будто нес какую-то повинность. Это давало тупое удовлетворение, однако не надолго.
Обедал я в дорогих ресторанах, пил импортные вина, тоже туфтовые, зато известных мировых марок. Их вкус так и не лег мне на душу, и сегодня "Агдам" мне по-прежнему милее "мартини". Однако я продолжал пить только импортное. Конечно, можно было обходиться без этого идиотского шика, но куда было девать деньги?
Безусловно, деньги - это ухищренная ловушка для духа. Я прекрасно это знал и лениво наблюдал, когда она, наконец, захлопнется и оттяпает лучшую половину моей души. Однако деньги ещё можно было растранжирить на всякую дребедень, но как убить свободное время? Ведь только мнимая занятость отвлекает людей от смертельной тоски. Теперь я понимал, для чего человек так загрузил себя работой, - чтобы не оставаться наедине с собой, чтобы бессмысленной суетой заглушить предсмертные стоны души. А ведь мы пришли в этот мир для её спасения.
И глупцу понятно, что все заботы, связанные с ублажением плоти, изобретение сатанинское. Потому, видимо, Моисей завещал блюсти хотя бы субботу. Ведь пищей души всегда была свобода. Но в том-то и дело, что теперь свобода мне была не нужна.
Я не боялся нагрузить себя ещё больше. Я боялся быть свободным. Теперь я вскакивал в пять, натягивал спортивные трусы и бодро мчался на стадион. Затем - турник, гантели, холодный душ. И снова беготня, но уже по аптекам и торговым фирмам. Субботу же я полностью посвящал Галатее: протирал её лицо лосьоном, накладывал косметику, делал прическу и обряжал во все новое. И такое ублажение поролоновой куклы мне самому доставляло райское наслаждение.
Воскресенье я ненавидел. Было много свободного времени, и на душе скребли кошки. Но всех кошек я топил в ликере или бренди. Причем начинал с самого утра. А потом весь день спал. Но когда меня одолел стыд за свои бесконечные пьянки, я пристрастился ходить в рестораны.
11
Одному, как известно, ходить по ресторанам не очень-то весело, но к этому времени я уже был абсолютным бобылем. Своих товарищей по работе я держал на расстоянии, не потому что их презирал, а потому что так сложилось. Мне почему-то всегда казалось, что я скучный собеседник. Я не люблю бытовые темы. Не люблю сплетничать, говорить о погоде, о политике и прочем, но особенно ненавижу поддерживать разговор только для того, чтобы казаться вежливым. Как бы там ни было, а переливать из пустого в порожнее не мое.
Единственно, о чем я люблю поговорить и говорю страстно, - это о смысле человеческой жизни. Но эта тема для большинства пуста и ненужна. Я не вправе осуждать за это людей. Словом, с простыми смертными, не имеющими отношения к искусству, мне сложно. Да и им со мной не легко. Поэтому ко мне в друзья никто особо не набивался. И если коллеги терпели мою угрюмость и несловоохотливость, то исключительно из-за моих деловых качеств.
Итак, заказав столик в одном модном ресторанчике, публика которого состояла из местных оболтусов, изображавших элиту, я заметил одну грустную дамочку, бросавшуюся в глаза своими далеко не аскетическими формами. Для разбогатевших провинциалов она как раз являлась эталоном сексапильности. Настроение и так было неважным, а тут после двух рюмок я заметил, что она бросает в мою сторону весьма неравнодушные взоры. Я тоже поглядывал на неё сквозь клубы табачного дыма и признавал, что с рабоче-крестьянской точки зрения она была очень даже недурна. Но всех особ женского пола я рассматривал исключительно через призму моей прелестницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Итак, следствию удалось раскрыть дело о мошенничестве, связанном с похищением трикотажных изделий производственной фирмы "Мадригал". Мы недавно писали об этом. Это произошло шесть лет назад, в ноябре 1994 года. Беременная директриса частного торгового объединения "Интрига", офис которой находился в том же здании, что и производственно-трикотажной фирмы, предложила "Мадригалу" услуги по реализации их продукции. Подобная услуга вылилась "Мадригалу" в весьма кругленькую сумму. После этого директор больше не видел ни этой женщины, ни своих изделий.
Наконец сегодня можно назвать имя этой гениальной мошенницы. Это тридцатипятилетняя медсестра госпиталя ветеранов Отечественной войны Ольга Голубкина. Она во всем призналась следствию, откровенно рассказав, что план угона КамАЗа был разработан ею лично. Однако помогли его осуществить Алексей Рогов (тогда ещё челнок) и его друг Леонид Петров, только что купивший КамАЗ. По словам мошенницы, с Роговым они познакомились в поезде. Там же, в поезде, Голубкиной и пришла в голову эта остроумная идея. Обсудив её с попутчиком, они решили взять в долю Петрова, поскольку у него была машина.
По признанию мошенницы, выбор на "Мадригал" пал случайно. Просто в здании ГПИ, где находилось это предприятие, сдавалось под офис помещение. Мошенники сняли комнату и повесили на дверь табличку: "Торговое объединение "Интрига". Голубкина каждое утро привязывала к животу подушку и к девяти являлась на работу. Помелькав в таком виде какой-то период времени, она, заинтересовавшись продукцией "Мадригала", попросила директора дать ей попробовать пустить товар по её торговым точкам, которых в объединении было якобы более сорока. Директор обрадовался и в ту же минуту без каких-либо договоров приказал загрузить КамАЗ соседей только что выпущенной продукцией. После того как КамАЗ был загружен, Голубкина лично сняла с двери вывеску своей фирмы, сдала на вахту ключи и на глазах у дежурного милиционера вытащили из-под плаща подушку. Причем оставила её у вахтера в качестве памятного подарка.
КамАЗ погнали в Красный Яр на дачу к Рогову. Все соседи видели, как во дворе Рогова разгружались мешки с трикотажем и складировались в подвале, но ни один не заподозрил, что товар был украден. Даже в последующие дни, когда об этом случае "трубили" все газеты, ни одному жителю Красного Яра не пришло в голову, что это дело рук их соседа. Через две недели трикотаж был оптом продан пензенским бизнесменам, а выручка поделена. Вот на эти ворованные деньги Рогов и основал свою фармацевтическую фирму. Голубкина же свою долю перевела в валюту и положила в швейцарский банк.
Имеет ли это дело какое-то отношение к убийствам? На этот вопрос Сорокин ответить отказался, сославшись на тайну следствия. Однако, как нам стало известно из своих источников, задержанная Голубкина убеждена, что эти убийства напрямую связаны с их давнишней аферой. Именно поэтому она так легко и сдалась властям.
Кстати, нам удалось выяснить, что талант к подобного рода аферам начал проявляться у Голубкиной с весьма нежного возраста. Мы нашли человека, который был первой жертвой нашей героини. Свою фамилию наш гость не называе т, поскольку она очень известна в предпринимательских кругах. Вот что он рассказал нашему корреспонденту:
"Произошло это в восемьдесят втором году. Тогда я активно "фарцевал" джинсами. Мои знакомые свели меня с одной студенткой медучилища, Алисой Голубкиной, которая пообещала толкнуть восемь "Левайсов" сорок четвертого размера. Ну, дал я ей эти восемь "Левайсов" сорок четвертого размера. Думаю, посмотрю, как девочка сработает. В случае чего никуда она не денется. И действительно, никуда она не делась: пришла на второй день в слезах и сказала, что пакет с джинсами у неё отняли группировщики. Затем добавила, что уже заявила в милицию и милиция уже ищет тех пацанов. Когда менты их найдут и изымут товар, то она в тот же день вернет мне джинсы.
Представляете мой ужас? Страшней придумать нельзя, чем залететь под статью "о спекуляции". Я на это даже ничего не ответил. Развернулся и дал деру. Три месяца я не появлялся в городе, а когда вернулся, мне приносят восемь "Левайсов" и предлагают купить. Смотрю, джинсы-то мои. Спрашиваю: "Где взяли?" - "Да девчонка одна фарцует". - "Что за девчонка? Покажите!" Показывают - она. Ну, я за ней. Она - от меня. Думаю, все равно поймаю. Месяц пас её у дома. Но так и не поймал. А потом узнал, что она вышла замуж за художника. Ну я и плюнул".
Однако самое невероятное в этой истории впереди: тот художник, за которого наша героиня вышла замуж, и есть Александр Ветлицкий, признавшийся в убийстве своих коллег. Как все-таки любопытно переплетаются судьбы...
10
Перед тем как распахнуть дверь камеры, охранник смерил меня не очень дружелюбным взором и хрипло произнес, перейдя почему-то на ты:
- Что же ты следователя мучаешь? Он тебя выгородить хочет, а ты как осел.
- А меня не надо выгораживать, - ответил я.
Охранник вздохнул и начал нервно скрежетать в замке. С железным лязгом распахнув дверь, он сердито произнес, толкнув меня в камеру:
- Тебя когда-нибудь совесть мучает?
- Раньше мучила. Сейчас нет, - ответил я.
Дверь за мной захлопнулась, и я повалился на нары. Как только утихли неспешные шаги охранника, сделалось очень одиноко. Серые тучи словно приклеились к этому клетчатому окошку под потолком. Сердце мое заныло от жалости. Но не к себе, а к этому убогому миру. Неожиданно мне пришло в голову, что в этом мире второго не дано: в нем либо творишь, либо подыхаешь от жалости к его убогости.
Да, раньше меня мучила совесть за каждую праздную минуту. Сердце также тоскливо сжималось, и я не понимал отчего. Думал, от смертельной тоски. Оказывается, от жалости.
Но когда у меня появилась Галатея, продолжала ли меня мучить совесть по поводу того, что я не писал? Продолжала! Но я себе в этом не признавался. Краски мои давно высохли, мольберт истлел на балконе, палитра канула в небытие. За все эти годы, связанные с Галатеей, я ни разу не зашел в художественный салон, не говоря уж о выставочном зале. Так я выматывался на работе.
Я вскакивал в шесть, наскоро брился, проглатывал яичницу и исчезал часов на шестнадцать в чертовом водовороте, который люди называют жизнью. Приползал я ближе к полуночи, выжатый, как тюбик, едва ворочая от усталости зрачками. Кроме как на Рогова, мне приходилось работать ещё на двух, а то и на трех хозяев, и все ради того, чтобы выжать из этого гнусного мира как можно больше денег. Но это неправда! Не деньги мне были нужны.
За полгода я дважды обставлял квартиру миниатюрной мебелью, которую выписывал из Италии. Галатею одевал только в самое изысканное и дорогое. Даже батарейка, вставленная между лопаток, и та была самой лучшей в мире фирмы. "Еще каких-то десять тысяч баксов, и можно подыскивать новую квартиру", - подбадривал я себя. Но в глубине души знал, что она мне тоже не нужна. Все это иллюзии и обман. Не затем меня отпустили на Землю.
Но, как назло, баксы сыпались на мою бестолковую голову буквально отовсюду, как бы желая притормозить то, что с таким упорством рвалось наружу. И хотя к этому времени мне уже приходилось возглавлять в "Симбир-Фарме" отдел планирования, я ни в коем случае не брезговал "челночеством", хотя в нем давно не было необходимости. Просто выработалась такая привычка по пути удваивать деньги, которые были в карманах. Вероятно, это и называется классическим бизнесом - механическое "делание денег", занятие бессмысленное и бездуховное, не приносящее ничего, кроме скуки.
Чтобы как-то утешиться (всего лишь утешиться, а не подняться в чьих-то глазах), я и себе начал покупать только фирменные вещи, без которых раньше обходился вполне. Иногда попадалась откровенная туфта, но она была из престижных салонов. Я видел, что это туфта, подделка, самоварный блеск, выданный за золото, но покупал. Покупал молча и покорно, как будто нес какую-то повинность. Это давало тупое удовлетворение, однако не надолго.
Обедал я в дорогих ресторанах, пил импортные вина, тоже туфтовые, зато известных мировых марок. Их вкус так и не лег мне на душу, и сегодня "Агдам" мне по-прежнему милее "мартини". Однако я продолжал пить только импортное. Конечно, можно было обходиться без этого идиотского шика, но куда было девать деньги?
Безусловно, деньги - это ухищренная ловушка для духа. Я прекрасно это знал и лениво наблюдал, когда она, наконец, захлопнется и оттяпает лучшую половину моей души. Однако деньги ещё можно было растранжирить на всякую дребедень, но как убить свободное время? Ведь только мнимая занятость отвлекает людей от смертельной тоски. Теперь я понимал, для чего человек так загрузил себя работой, - чтобы не оставаться наедине с собой, чтобы бессмысленной суетой заглушить предсмертные стоны души. А ведь мы пришли в этот мир для её спасения.
И глупцу понятно, что все заботы, связанные с ублажением плоти, изобретение сатанинское. Потому, видимо, Моисей завещал блюсти хотя бы субботу. Ведь пищей души всегда была свобода. Но в том-то и дело, что теперь свобода мне была не нужна.
Я не боялся нагрузить себя ещё больше. Я боялся быть свободным. Теперь я вскакивал в пять, натягивал спортивные трусы и бодро мчался на стадион. Затем - турник, гантели, холодный душ. И снова беготня, но уже по аптекам и торговым фирмам. Субботу же я полностью посвящал Галатее: протирал её лицо лосьоном, накладывал косметику, делал прическу и обряжал во все новое. И такое ублажение поролоновой куклы мне самому доставляло райское наслаждение.
Воскресенье я ненавидел. Было много свободного времени, и на душе скребли кошки. Но всех кошек я топил в ликере или бренди. Причем начинал с самого утра. А потом весь день спал. Но когда меня одолел стыд за свои бесконечные пьянки, я пристрастился ходить в рестораны.
11
Одному, как известно, ходить по ресторанам не очень-то весело, но к этому времени я уже был абсолютным бобылем. Своих товарищей по работе я держал на расстоянии, не потому что их презирал, а потому что так сложилось. Мне почему-то всегда казалось, что я скучный собеседник. Я не люблю бытовые темы. Не люблю сплетничать, говорить о погоде, о политике и прочем, но особенно ненавижу поддерживать разговор только для того, чтобы казаться вежливым. Как бы там ни было, а переливать из пустого в порожнее не мое.
Единственно, о чем я люблю поговорить и говорю страстно, - это о смысле человеческой жизни. Но эта тема для большинства пуста и ненужна. Я не вправе осуждать за это людей. Словом, с простыми смертными, не имеющими отношения к искусству, мне сложно. Да и им со мной не легко. Поэтому ко мне в друзья никто особо не набивался. И если коллеги терпели мою угрюмость и несловоохотливость, то исключительно из-за моих деловых качеств.
Итак, заказав столик в одном модном ресторанчике, публика которого состояла из местных оболтусов, изображавших элиту, я заметил одну грустную дамочку, бросавшуюся в глаза своими далеко не аскетическими формами. Для разбогатевших провинциалов она как раз являлась эталоном сексапильности. Настроение и так было неважным, а тут после двух рюмок я заметил, что она бросает в мою сторону весьма неравнодушные взоры. Я тоже поглядывал на неё сквозь клубы табачного дыма и признавал, что с рабоче-крестьянской точки зрения она была очень даже недурна. Но всех особ женского пола я рассматривал исключительно через призму моей прелестницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30