Для простого совпадения все слишком сложно.
Николаев решил дать Суходольской возможность рассказать то, что она сама считает нужным. Если в чем-то замешана — будет шанс признаться, заслужить снисхождение: это немаловажно для человека, попавшего в скверное дело.
— Так что, будем рассказывать? — полувопросительно сказал полковник, когда Суходольская появилась в его кабинете. — Начните со знакомства с Печказовым.
Суходольская молча кивнула, достав платок, вытерла слезы. Многое из того, о чем она рассказала, полковнику было известно. О посещениях ею квартиры Мавриди, о связи с Печказовым рассказывали соседи Мавриди и Нелли Борисовна. Лена пыталась приукрасить события своей жизни — явно не хотелось ей признаваться в своей несостоятельности.
— Печказов мне 200 рублей в месяц предложил, а на стройке я меньше получала. Вот и согласилась. Он сказал, у Эммы Павловны есть сбережения, из них и будет платить…
— А теперь о вчерашнем расскажите. Есть основания полагать, что вечер у вас был беспокойным.
Глаза Суходольской опять налились слезами:
— Как это? — переспросила она.
— Вот я и хочу услышать от вас, как это. Почему вы поздно ушли от Мавриди?
— Эмма Павловна беспокоилась.
— А мужа не ждали?
— Мужа?
— Да, мужа, — подтвердил Николаев.
— Ну, обещал он прийти. — Голос Суходольской дрожал.
— Пришел?
Суходольская опустила голову, не решаясь ответить.
— Так пришел муж? — настаивал Николаев.
— Пришел, — прошептала Суходольская и заплакала уже в голос.
Николаев налил ей воды, переждал минуту и предложил:
— Давайте-ка, Лена, все начистоту. Мужчина тот, Лузгин, тоже ведь кое-что рассказал.
Суходольская открыла лицо, явно обрадованная словами полковника.
— Значит, жив он? — с облегчением переспросила она.
— Жив, в больнице.
— Господи, а я так переживала, — сказала Суходольская, и Николаев поверил ей. Переживала она, иначе так не среагировала бы на сообщение о том, что Лузгин жив. Но что крылось за этим переживанием? За кого боялась Суходольская? За Лузгина или за себя и своего спутника?
Николаев молча ждал.
— Я расскажу, — торопливо заговорила Суходольская. — Муж за мной обещал зайти. Я вышла, жду его за домом Мавриди, там скверик такой. Вижу — идет. Только прошел дорожку, вдруг за ним мужчина — бегом. Мы — от него, встали за дерево, а когда он поравнялся с нами, Сергей его и ударил.
— Чем ударил? Только правду!
— Кастет у него в перчатке.
«Немудрено, что Лузгин столько времени без сознания пролежал», — подумал Николаев и спросил:
— И за что же он ударил мужчину?
— Сказал, что этот тип за ним охотится. И все.
— Где сейчас Суходольский?
— Не знаю, — быстро ответила Лена, — правда, не знаю. Я ему говорила, чтобы в милицию шел, а он только ругался — поздно, говорит. И сказал мне, что сам меня найдет. Может, у родителей? — предположила она. — Уехать куда-то хотел… Я ему денег обещала достать…
Попросив Лену подождать в приемной, Николаев распорядился о розыске Суходольского. И все это время полковника не оставляла мысль: какое же отношение к делу Печказова имеет нападение на Лузгина?
— Давайте теперь к Печказову вернемся, — предложил Николаев. Суходольская покорно кивнула.
— Куда он исчез, как по-вашему?
Суходольская пожала плечами:
— Не знаю. Угрожали ему, он и скрылся.
— Кто угрожал?
— Ну, рассказывал же он мне, что женщина ему звонила, сказала, чтобы остерегался, а то убьют.
— Убьют? — переспросил Николаев. Суходольская отвела глаза:
— Убьют, так он сказал.
— Может быть, и убили? — Николаев внимательно смотрел в лицо Суходольской, она испуганно замахала руками:
— Да что вы, что вы такое говорите, не могли его убить!
— Откуда такая уверенность? Почему не могли? Кто мог звонить? Кто чужой приходил в квартиру Мавриди? Почему был беспорядок в комнате старухи?
Четкие, быстрые вопросы так и сыпались на Суходольскую, не давая ей опомниться.
Лишенная возможности что-то придумать, Суходольская терялась, и в ответах ее появились шероховатости, несуразности, не ускользнувшие от полковника. Он все более убеждался, что Суходольская не до конца искренна. Но она рассказала о нападении на Лузгина! Значит, то, что она скрывает, важнее для нее?
Николаев окончательно понял, что Суходольская лжет, когда спросил ее:
— С Василием Урсу знакомы?
— Нет, — коротко ответила Суходольская.
— Ну, знаете! — Николаев возмущенно развел руками, но пристыдить Суходольскую не успел.
Послышалось ровное жужжание селектора. Полковник щелкнул клавишем.
— Да…
В кабинет ворвался взволнованный голос дежурного:
— Товарищ полковник, срочное сообщение! В лесу за совхозным поселком школьники обнаружили красные «Жигули». В машине труп мужчины. По всей видимости, это Печказов. Оперативная группа к выезду готова.
Николаев не прервал, как хотел вначале, сообщение. Слушая, он не отрывал взгляд от Суходольской, и его поразила происшедшая в ней перемена. Побледневшее, изменившееся лицо Суходольской, остановившийся Взгляд, тонкие руки, хватающие горло, — все говорило о сильнейшем потрясении.
— Убили… Значит, убили. — Голос Суходольской был едва слышен, она, казалось, говорила сама с собою — растерянно, горестно.
Видя, что Николаев встает из-за стола, она вдруг резко тряхнула плечами, сбрасывая оцепенение, и сказала:
— Нет, не согласна я.
— С чем? — переспросил полковник, думая о том, что придется еще раз отложить допрос Суходольской: надо было выезжать на место происшествия.
— На убийство не согласна, — окрепшим голосом, не замечая нелепости такого заявления, серьезно сказала Суходольская. Потом попросила:
— Выслушайте меня, не уходите.
И Николаев понял: допрос откладывать нельзя. Суходольская решилась сказать правду. Он молча кивнул, вновь сел за стол.
Монотонно, бесцветно, как будто пережитое потрясение лишило красок не только лицо, но и голос, Суходольская сказала:
— Я их обманывала, понимаете? Мой муж, Сергей, от Васи Урсу узнал — они одноклассники, — что у Печказова много денег. А я подтвердила, я ведь раньше их знала — Мавриди и Георгия. Ну и сказала, сама не знаю зачем, что, мол, да, деньги у него есть, золото, драгоценности в тайниках. В квартире Мавриди мол, в полу тайник, там деньги и брильянты. Ну, они меня уговорили к Печказову пойти работать. Когда он предложил мне за матерью ухаживать, они обрадовались — давай, мол, тайник найдешь. А какой там тайник, — она безнадежно махнула рукой и продолжала: — Замучили они меня — подавай им тайник, уж чего я им только не выдумывала. Они злиться начали, сами, говорят, найдем. Тогда я сказала, что тайник пуст, деньги Печказов забрал, перепрятал. Они говорят, что придется его прижать, а жаловаться не станет: деньги нечестные. Я испугалась. И позвонила ему по телефону. Постаралась изменить голос. Сначала просто угрожала. А потом сказала, что его хотят убить. И пусть он осторожнее будет… Но Георгий Иванович всерьез этого не принял. И все-таки я надеялась, что после такого звонка он будет настороже и ничего страшного не случится.
А вечером после праздника Сергей с другом пришли к Мавриди, пьяные оба. Сергей ударил меня, обзывал… Все перерыли — не поверили мне про тайник. Телефон зазвонил — трубку разбили.
На следующий день я узнала, что Печказов исчез, но они уверили меня, что он куда-то смылся. Я не хотела думать о плохом. И вам не хотела об этом говорить, может, думаю, отыщется Георгий Иванович. И вот… Отыскался… — Она закрыла лицо руками.
— Кто это — друг мужа? — спросил наконец Николаев. — Урсу?
Суходольская затрясла головой:
— Нет, нет, что вы! Чернов это. Чернов.
Понедельник. 14.00
Волин и Пахомов приехали, когда возле красных «Жигулей» уже стояли полковник Николаев, немногословный молодой прокурор, следователь прокуратуры Серов и судебно-медицинский эксперт Горышев. Чуть поодаль небольшой тесной группкой притихли понятые и испуганная молодая учительница. У колеса милицейского «газика», свесив на сторону язык, сидела красивая, с черной спиной, овчарка. Кинолог Гурич поздоровался с Волиным, смущенно теребя поводок, и Алексей Петрович понял без объяснений: собака след не взяла. Эксперт Пахомов, которого все ждали, поудобнее пристроил свой внушительный чемодан, раскрыл его.
Серов попросил понятых подойти поближе. Начался осмотр места происшествия.
Волин внимательно наблюдал, как действует Пахомов, слушал тихий голос прокурора, диктующего Серову протокол:
— На передней правой дверце снаружи, на подголовнике кресла водителя бурые следы, похожие на кровь… сделан смыв… труп лежит на спине… руки заведены назад, связаны многократным обвитием белого шелковистого шнура… одежда сильно помята…
Наступил черед судебно-медицинского эксперта.
— На затылке глубокие раны, потеки крови к воротнику, вниз. Были три удара: сзади, чуть справа, когда потерпевший находился в вертикальном положении — сидел, по всей вероятности. Лицо синюшное. Асфиксия, я думаю, — сказал Горышев, снимая перчатки. — К вечеру проведу экспертизу.
Волин пытался представить себе трагедию, разыгравшуюся в машине. Вот подъезжает Печказов к гаражу, вот подбегает к машине неизвестный, говорит что-то, и Печказов впускает его в машину. Итак, незнакомец сел в машину сзади. Трудно поверить, что один. Печказов грузен, достаточно силен — вряд ли справится с ним один человек, где-то, наверное, подсел и другой.
Три сильных удара по голове — с заднего сиденья. А дальше? Видимо, требовали деньги, ценности.
Волин вспомнил: сослуживцы и знакомые говорили о Печказове, что на грани жизни и смерти не расстанется он со своим добром. Так и случилось. Печказов ответил отказом, преступники настаивали, связали его, и вот — смерть. Потом они пытались найти тайник сами — не удалось, решили шантажировать жену Печказова. Мерзость какая. И ради чего? Волин вспомнил перчатку с купюрами, поморщился.
К капитану подошел Николаев, встал рядом, тронул за рукав расстроенного Волина, дружеским жестом успокаивая его, и сказал тихо:
— Следствием займется прокурор. За нами — розыск. Нужен Суходольский.
Волин молча кивнул. Да, нужен Суходольский. Чернов молчит. Пока молчит.
Понедельник. 16.00
Перепуганный событиями Урсу не стал скрывать своего знакомства с Суходольскими. Анатолий Петрович Ермаков, успевший уже изучить характер своего подопечного, только намекнул, что дело Печказова осложняется и очень возможно, что…
Урсу, пламеней щеками, схватился за голову:
— Неужели и тут я буду замешан?! О господи, за что мне такое, за что? — застонал он.
Не удержавшись, Ермаков мстительно заметил:
— А за легкую жизнь.
— За легкую?! — в возмущенном голосе Урсу преобладала горечь. — Какая же это легкая жизнь! Я за те сотни, что получил от Печказова, столько страху натерпелся. И расплачиваюсь сейчас репутацией, нервами, здоровьем…
— Свободой, — опять не удержался Ермаков.
— Свободой, — покорно согласился Урсу, — и свободой тоже, да и еще много чем — жизнь себе покалечил. А чего ради? Где же те деньги? Я и не видел их! Разошлись куда-то все… А не разошлись бы, так еще хуже — страх постоянный. Мне ведь Георгий Иванович все наказывал: «Вася, осторожно, мол, следить могут, люди заметят».
Урсу замолчал. Молчал и капитан. Разговор напомнил о печказовском богатстве — слежавшихся купюрах на гаражной полке.
Ермаков вдруг подумал, как одинакова судьба этих неправедных богатств: рано или поздно — крах. И по печказовскому делу, и по другим, тем, что были раньше. Крах, только крах.
Словно читая мысли капитана, Урсу произнес убито:
— Конец, всему конец…
Ермакову было жаль этого запутавшегося парня, который тяжело переживал и стыдился происшедшего.
А Урсу рассказывал все без утайки.
— С СухоДольским мы учились вместе в 9 и 10-м классах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
Николаев решил дать Суходольской возможность рассказать то, что она сама считает нужным. Если в чем-то замешана — будет шанс признаться, заслужить снисхождение: это немаловажно для человека, попавшего в скверное дело.
— Так что, будем рассказывать? — полувопросительно сказал полковник, когда Суходольская появилась в его кабинете. — Начните со знакомства с Печказовым.
Суходольская молча кивнула, достав платок, вытерла слезы. Многое из того, о чем она рассказала, полковнику было известно. О посещениях ею квартиры Мавриди, о связи с Печказовым рассказывали соседи Мавриди и Нелли Борисовна. Лена пыталась приукрасить события своей жизни — явно не хотелось ей признаваться в своей несостоятельности.
— Печказов мне 200 рублей в месяц предложил, а на стройке я меньше получала. Вот и согласилась. Он сказал, у Эммы Павловны есть сбережения, из них и будет платить…
— А теперь о вчерашнем расскажите. Есть основания полагать, что вечер у вас был беспокойным.
Глаза Суходольской опять налились слезами:
— Как это? — переспросила она.
— Вот я и хочу услышать от вас, как это. Почему вы поздно ушли от Мавриди?
— Эмма Павловна беспокоилась.
— А мужа не ждали?
— Мужа?
— Да, мужа, — подтвердил Николаев.
— Ну, обещал он прийти. — Голос Суходольской дрожал.
— Пришел?
Суходольская опустила голову, не решаясь ответить.
— Так пришел муж? — настаивал Николаев.
— Пришел, — прошептала Суходольская и заплакала уже в голос.
Николаев налил ей воды, переждал минуту и предложил:
— Давайте-ка, Лена, все начистоту. Мужчина тот, Лузгин, тоже ведь кое-что рассказал.
Суходольская открыла лицо, явно обрадованная словами полковника.
— Значит, жив он? — с облегчением переспросила она.
— Жив, в больнице.
— Господи, а я так переживала, — сказала Суходольская, и Николаев поверил ей. Переживала она, иначе так не среагировала бы на сообщение о том, что Лузгин жив. Но что крылось за этим переживанием? За кого боялась Суходольская? За Лузгина или за себя и своего спутника?
Николаев молча ждал.
— Я расскажу, — торопливо заговорила Суходольская. — Муж за мной обещал зайти. Я вышла, жду его за домом Мавриди, там скверик такой. Вижу — идет. Только прошел дорожку, вдруг за ним мужчина — бегом. Мы — от него, встали за дерево, а когда он поравнялся с нами, Сергей его и ударил.
— Чем ударил? Только правду!
— Кастет у него в перчатке.
«Немудрено, что Лузгин столько времени без сознания пролежал», — подумал Николаев и спросил:
— И за что же он ударил мужчину?
— Сказал, что этот тип за ним охотится. И все.
— Где сейчас Суходольский?
— Не знаю, — быстро ответила Лена, — правда, не знаю. Я ему говорила, чтобы в милицию шел, а он только ругался — поздно, говорит. И сказал мне, что сам меня найдет. Может, у родителей? — предположила она. — Уехать куда-то хотел… Я ему денег обещала достать…
Попросив Лену подождать в приемной, Николаев распорядился о розыске Суходольского. И все это время полковника не оставляла мысль: какое же отношение к делу Печказова имеет нападение на Лузгина?
— Давайте теперь к Печказову вернемся, — предложил Николаев. Суходольская покорно кивнула.
— Куда он исчез, как по-вашему?
Суходольская пожала плечами:
— Не знаю. Угрожали ему, он и скрылся.
— Кто угрожал?
— Ну, рассказывал же он мне, что женщина ему звонила, сказала, чтобы остерегался, а то убьют.
— Убьют? — переспросил Николаев. Суходольская отвела глаза:
— Убьют, так он сказал.
— Может быть, и убили? — Николаев внимательно смотрел в лицо Суходольской, она испуганно замахала руками:
— Да что вы, что вы такое говорите, не могли его убить!
— Откуда такая уверенность? Почему не могли? Кто мог звонить? Кто чужой приходил в квартиру Мавриди? Почему был беспорядок в комнате старухи?
Четкие, быстрые вопросы так и сыпались на Суходольскую, не давая ей опомниться.
Лишенная возможности что-то придумать, Суходольская терялась, и в ответах ее появились шероховатости, несуразности, не ускользнувшие от полковника. Он все более убеждался, что Суходольская не до конца искренна. Но она рассказала о нападении на Лузгина! Значит, то, что она скрывает, важнее для нее?
Николаев окончательно понял, что Суходольская лжет, когда спросил ее:
— С Василием Урсу знакомы?
— Нет, — коротко ответила Суходольская.
— Ну, знаете! — Николаев возмущенно развел руками, но пристыдить Суходольскую не успел.
Послышалось ровное жужжание селектора. Полковник щелкнул клавишем.
— Да…
В кабинет ворвался взволнованный голос дежурного:
— Товарищ полковник, срочное сообщение! В лесу за совхозным поселком школьники обнаружили красные «Жигули». В машине труп мужчины. По всей видимости, это Печказов. Оперативная группа к выезду готова.
Николаев не прервал, как хотел вначале, сообщение. Слушая, он не отрывал взгляд от Суходольской, и его поразила происшедшая в ней перемена. Побледневшее, изменившееся лицо Суходольской, остановившийся Взгляд, тонкие руки, хватающие горло, — все говорило о сильнейшем потрясении.
— Убили… Значит, убили. — Голос Суходольской был едва слышен, она, казалось, говорила сама с собою — растерянно, горестно.
Видя, что Николаев встает из-за стола, она вдруг резко тряхнула плечами, сбрасывая оцепенение, и сказала:
— Нет, не согласна я.
— С чем? — переспросил полковник, думая о том, что придется еще раз отложить допрос Суходольской: надо было выезжать на место происшествия.
— На убийство не согласна, — окрепшим голосом, не замечая нелепости такого заявления, серьезно сказала Суходольская. Потом попросила:
— Выслушайте меня, не уходите.
И Николаев понял: допрос откладывать нельзя. Суходольская решилась сказать правду. Он молча кивнул, вновь сел за стол.
Монотонно, бесцветно, как будто пережитое потрясение лишило красок не только лицо, но и голос, Суходольская сказала:
— Я их обманывала, понимаете? Мой муж, Сергей, от Васи Урсу узнал — они одноклассники, — что у Печказова много денег. А я подтвердила, я ведь раньше их знала — Мавриди и Георгия. Ну и сказала, сама не знаю зачем, что, мол, да, деньги у него есть, золото, драгоценности в тайниках. В квартире Мавриди мол, в полу тайник, там деньги и брильянты. Ну, они меня уговорили к Печказову пойти работать. Когда он предложил мне за матерью ухаживать, они обрадовались — давай, мол, тайник найдешь. А какой там тайник, — она безнадежно махнула рукой и продолжала: — Замучили они меня — подавай им тайник, уж чего я им только не выдумывала. Они злиться начали, сами, говорят, найдем. Тогда я сказала, что тайник пуст, деньги Печказов забрал, перепрятал. Они говорят, что придется его прижать, а жаловаться не станет: деньги нечестные. Я испугалась. И позвонила ему по телефону. Постаралась изменить голос. Сначала просто угрожала. А потом сказала, что его хотят убить. И пусть он осторожнее будет… Но Георгий Иванович всерьез этого не принял. И все-таки я надеялась, что после такого звонка он будет настороже и ничего страшного не случится.
А вечером после праздника Сергей с другом пришли к Мавриди, пьяные оба. Сергей ударил меня, обзывал… Все перерыли — не поверили мне про тайник. Телефон зазвонил — трубку разбили.
На следующий день я узнала, что Печказов исчез, но они уверили меня, что он куда-то смылся. Я не хотела думать о плохом. И вам не хотела об этом говорить, может, думаю, отыщется Георгий Иванович. И вот… Отыскался… — Она закрыла лицо руками.
— Кто это — друг мужа? — спросил наконец Николаев. — Урсу?
Суходольская затрясла головой:
— Нет, нет, что вы! Чернов это. Чернов.
Понедельник. 14.00
Волин и Пахомов приехали, когда возле красных «Жигулей» уже стояли полковник Николаев, немногословный молодой прокурор, следователь прокуратуры Серов и судебно-медицинский эксперт Горышев. Чуть поодаль небольшой тесной группкой притихли понятые и испуганная молодая учительница. У колеса милицейского «газика», свесив на сторону язык, сидела красивая, с черной спиной, овчарка. Кинолог Гурич поздоровался с Волиным, смущенно теребя поводок, и Алексей Петрович понял без объяснений: собака след не взяла. Эксперт Пахомов, которого все ждали, поудобнее пристроил свой внушительный чемодан, раскрыл его.
Серов попросил понятых подойти поближе. Начался осмотр места происшествия.
Волин внимательно наблюдал, как действует Пахомов, слушал тихий голос прокурора, диктующего Серову протокол:
— На передней правой дверце снаружи, на подголовнике кресла водителя бурые следы, похожие на кровь… сделан смыв… труп лежит на спине… руки заведены назад, связаны многократным обвитием белого шелковистого шнура… одежда сильно помята…
Наступил черед судебно-медицинского эксперта.
— На затылке глубокие раны, потеки крови к воротнику, вниз. Были три удара: сзади, чуть справа, когда потерпевший находился в вертикальном положении — сидел, по всей вероятности. Лицо синюшное. Асфиксия, я думаю, — сказал Горышев, снимая перчатки. — К вечеру проведу экспертизу.
Волин пытался представить себе трагедию, разыгравшуюся в машине. Вот подъезжает Печказов к гаражу, вот подбегает к машине неизвестный, говорит что-то, и Печказов впускает его в машину. Итак, незнакомец сел в машину сзади. Трудно поверить, что один. Печказов грузен, достаточно силен — вряд ли справится с ним один человек, где-то, наверное, подсел и другой.
Три сильных удара по голове — с заднего сиденья. А дальше? Видимо, требовали деньги, ценности.
Волин вспомнил: сослуживцы и знакомые говорили о Печказове, что на грани жизни и смерти не расстанется он со своим добром. Так и случилось. Печказов ответил отказом, преступники настаивали, связали его, и вот — смерть. Потом они пытались найти тайник сами — не удалось, решили шантажировать жену Печказова. Мерзость какая. И ради чего? Волин вспомнил перчатку с купюрами, поморщился.
К капитану подошел Николаев, встал рядом, тронул за рукав расстроенного Волина, дружеским жестом успокаивая его, и сказал тихо:
— Следствием займется прокурор. За нами — розыск. Нужен Суходольский.
Волин молча кивнул. Да, нужен Суходольский. Чернов молчит. Пока молчит.
Понедельник. 16.00
Перепуганный событиями Урсу не стал скрывать своего знакомства с Суходольскими. Анатолий Петрович Ермаков, успевший уже изучить характер своего подопечного, только намекнул, что дело Печказова осложняется и очень возможно, что…
Урсу, пламеней щеками, схватился за голову:
— Неужели и тут я буду замешан?! О господи, за что мне такое, за что? — застонал он.
Не удержавшись, Ермаков мстительно заметил:
— А за легкую жизнь.
— За легкую?! — в возмущенном голосе Урсу преобладала горечь. — Какая же это легкая жизнь! Я за те сотни, что получил от Печказова, столько страху натерпелся. И расплачиваюсь сейчас репутацией, нервами, здоровьем…
— Свободой, — опять не удержался Ермаков.
— Свободой, — покорно согласился Урсу, — и свободой тоже, да и еще много чем — жизнь себе покалечил. А чего ради? Где же те деньги? Я и не видел их! Разошлись куда-то все… А не разошлись бы, так еще хуже — страх постоянный. Мне ведь Георгий Иванович все наказывал: «Вася, осторожно, мол, следить могут, люди заметят».
Урсу замолчал. Молчал и капитан. Разговор напомнил о печказовском богатстве — слежавшихся купюрах на гаражной полке.
Ермаков вдруг подумал, как одинакова судьба этих неправедных богатств: рано или поздно — крах. И по печказовскому делу, и по другим, тем, что были раньше. Крах, только крах.
Словно читая мысли капитана, Урсу произнес убито:
— Конец, всему конец…
Ермакову было жаль этого запутавшегося парня, который тяжело переживал и стыдился происшедшего.
А Урсу рассказывал все без утайки.
— С СухоДольским мы учились вместе в 9 и 10-м классах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15