Не вам объяснять, что это значит. Помогите нам. В ваше признание я не очень верю. Сейчас вас отвезут домой, — начальник райотдела предостерегающе поднял руку в ответ на удивленный взгляд Климова, — посоветуйтесь с мужем. Завтра жду вас.
Костерина как бы нехотя встала, медленно, едва волоча ноги, направилась к двери. Даже не попрощавшись, вышла.
— Иван Александрович, — возмущенно начал Климов, — я не понимаю вас! Она же призналась, а вы ее домой отпустили. А если скроется?
— Нет, Климов, — задумчиво ответил Николаев, — не скроется она. Я сейчас почти уверен, что Костерина невиновна. Имей мужество признать: нам очень хотелось, чтобы именно она оказалась убийцей. Правда ведь? Но не забывай, что она человек с нелегкой судьбой, ищет выход из какого-то тупика и нам не доверяет. Вот над этим нам и надо подумать.
— Но зачем вы ее отпустили? Ведь опознали Софью-то. Худо ли, бедно, но опознали. Значит, надо было задержать.
— Нет, — твердо сказал Николаев. — Нет, не надо было. Сам говоришь — опознали худо-бедно. «Похоже, она!» К этому не одна твердая улика нужна. Вот и давай, собирай их. Найдешь последнюю, самую главную — задержим. А сейчас считаю, нет серьезных оснований для задержания. Тайну Костериной мы узнаем. Недостаточно отработаны ее связи, — подытожил майор.
Они выехали из отдела затемно, чтобы добраться хотя бы до первой деревни «по ледку», как пояснил шофер. Весна вступала в свои права, сельские дороги превратились в сплошное месиво, по которому машины ползли медленно, то и дело двигаясь юзом. Ночью подморозило, жидкую грязь схватило льдом, ехать было легче и водителю, и пассажирам, которые тряслись на боковых сиденьях милицейского газика. Но на колдобинах машину нещадно подбрасывало. Петухов и лейтенант Сенькин, тоже оперуполномоченный уголовного розыска, держались за проволочную сетку, отделявшую водительское место от салона. А невыспавшийся Алик Богданов никак не мог приспособиться: то хватался за заднюю дверцу, то пытался упереться руками в потолок, но при каждом новом толчке неизменно соскальзывал с узкого сиденья.
— У меня от твоих локтей бок уже синий. Держись давай за меня, — сказал ему Петухов, и Алик прижался к его плечу.
Не располагало к беседе раннее время, тяжелая дорога, но Алик с опаской поглядывал на Сенькина — того самого весельчака и зубоскала, что назвал его «куриным сыщиком». Лейтенант клеил ярлыки мгновенно, его меткие словечки, разные историйки долго гуляли по отделу, веселя сотрудников. Были они беззлобными, поэтому мало кто обижался на пересмешника. Работал Сенькин азартно, смело, при этом успевал балагурить, правда, не всегда в удобный момент. Климов поругивал его за излишнюю словоохотливость, но и сам, не выдержав, не раз смеялся над его шуточками. Оперуполномоченный и над собой подтрунивал постоянно, к этому уже привыкли, но Богданов все же опасался его выпадов.
«Обязательно вцепится в меня, — с тоской думал Алик, косясь на задремавшего Сенькина. — Петухова не тронет, а на мне отыграется, только проснется».
Богданов был недоволен собой. С Бревичем, он понимал, неудача. Но почему тот не пожелал разговаривать с ним? Вроде бы вежливый получался разговор, Алик увещевал, как умел, потом строго предупредил… И тут еще Николаев появился. Алик вздыхает, крепче сжимает локоть Петухова. Очередной толчок разбудил Сенькина, и, открывая глаза, он пропел:
— Эх, дороги, пыль да туман, холода, тревоги… Да, братцы, при такой болтанке для меня одно утешение — еду опыта набираться у товарища Богданова. — И, обращаясь уже к своей «жертве», добавил: — Поделишься опытом, друг, как удалось тебе провести впечатляющий допрос?
Алик угрюмо молчал, но лейтенант — предчувствие Алика не обмануло — не отставал:
— Что ты скромничаешь, друг, дай нам интервью в пути, время быстрее пройдет. Давай, давай, дели крупицы. Как ты Бревича увещевал: «Нехорошо, дядя, от милиции тайны иметь…»
— А хорошо разве? — рассерженный Богданов забыл о своем намерении отмолчаться. — И вообще, при чем здесь я? Он и Николаеву ничего не сказал. И Климову тоже. Если человек честно живет, ему скрывать нечего, я думаю. Бревич сам сказал, что «завязал», надоело «рога мочить»…
Ах, лучше бы уж он промолчал!
— Чего-чего у Бревича с рогами? — Все, Сенькин сел на любимого конька. Брови его приподнялись в деланном удивлении, смешливо и озорно блеснули темные глаза.
— Рога мочить надоело ему, ну, наказание отбывать, — пытался объяснить Алик.
— Вишь ты, — зубоскал обращался уже к Петухову, с улыбкой наблюдавшему за словесной пикировкой, обещавшей скрасить трудный путь. — Вишь, — в голосе любителя розыгрышей прозвучала почти искренняя печаль, — я и не знал таких слов. Век живи, век учись. Жаль, не слышит тебя наш майор. Ох, и охотник он до этих штучек! Вот уж он бы тебе воздал по заслугам! Я тебе вот что, друг, посоветую: ты по приезде начальнику про эти слова доложи…
— Брось подначивать парня, — вмешался Петухов и обратился к приятелю:
— А ты, Алик, осторожнее с жаргоном, у нас этого не любят. Было время, щеголяли некоторые, да потом Николаев с замполитом такого им жару задали, только держись.
— Но ведь мы, сам знаешь, на занятиях изучаем жаргон, — пытался возразить тот.
— Эх ты, занятия, — Петухов досадливо поморщился. Он втолковывал прописные истины, которые сам усвоил давным-давно. — Зачем ОУРовцу знать жаргон? Чтобы не могли его блатные провести, чтобы в любой ситуации мог он сориентироваться.
Богданов покорно кивнул. «Вот, — подумал он. — Двое взялись теперь, двойной тягой». А сосед продолжал, сам уже увлекаясь:
— Что я тебе должен сказать? Эти словечки глупые сыщики кидают, никчемные — вот, мол, я каков. И опускаются до разного жулья, а должны быть выше. Понял меня?
За разговорами рассеялся сон, даже тряска уменьшилась, а тут уже показалось и Заозерное — большое село с длинными улицами, тянущимися вдоль реки.
Несмотря на ранний час, у сельсовета их встретил Гришин — местный участковый инспектор. Вошли в сельсовет, где был оборудован кабинет участкового с белыми аккуратными, как в больнице, шторками, с плакатами «Пьянству — Бой!» на стенах. Наливая в кружки крепкий, почти черный чай, Гришин докладывал о своих делах.
— В сельпо Заозерного привезли всего 14 шуб. Все проданы. Покупатели установлены. Вон, — инспектор кивнул на металлический огромный шкаф-сейф. — Там объяснения. У меня они подозрений не вызвали — всех знаю.
Управившись с чаем, он достал синюю картонную папочку с завязками. Петухов стал просматривать документы, а хозяин кабинета комментировал:
— Это учительница, первого апреля на занятиях была в школе. А эта — бухгалтерша, тоже целый день в правлении. Вот эта и следующая — с дальней фермы доярки. На месте находились.
Меньше и меньше листочков в руках Петухова, вот и последний лег на стол. Все. Никакой надежды. Алик смотрит откровенно огорченно, а участковый смеется:
— Не расстраивайтесь, ребята. Пусть у меня ничего для дела нет. Вроде бы и плохо, а я рад. Думаю, нет, не мои это люди — слава богу.
— Все люди наши с тобой, Гришин, — возразил Петухов. — А как с шоферами у вас? Проверяли?
— Проверил. — Инспектор посерьезнел. — Выяснил, кто из колхоза в тот день в город ездил, переговорил с людьми. Никто из них женщин не подвозил. Что, допросить надо?
— Сенькин останется у вас, поможет. Давайте, ребята, оставайтесь, а мы с Богдановым дальше.
Снова тряская дорога, ухабы, новые деревни, новые люди…
И никаких результатов. Утром третьего дня, приехав в Ярино, Петухов и не надеялся на удачу. Он помнил, что здесь живет Тамара Баркова, подружка Тани Щекиной. Она оказалась в городе накануне убийства. У Щекиных был похищен топор, которым совершено преступление. И хотя Тамара никак не подходила под приметы разыскиваемой, Петухов решил обязательно найти ее и подробно расспросить.
Ярино в эту апрельскую пору было непривлекательным. Голо, грязно, серо. Под стать деревне и кабинет участкового, который открыла секретарь сельсовета Лена, вчерашняя школьница. Участковый Ярин («Яриных здесь полдеревни», — пояснила девушка) болен уже второй месяц, лежит в районной больнице.
Смахнув пыль, Петухов сел за стол участкового.
— Что ж, Алик, будем обживаться, — сказал оперуполномоченный. С помощью Лены прибрались.
— Жить можно, — констатировал Алик, оглядывая приведенную в порядок комнату.
— Придется пожить, — согласно кивнул Петухов.
В этой деревне никто их не ждал; все предстояло делать самим. Позавтракали в сельской чайной под оглушительный рев укрепленного над входом динамика, «„ЛЭП-500“ — непростая линия», — бодро разносилось по селу.
— И «ЛЭП-500» тоже линия непростая, — вздохнул Богданов.
— Ничего, Алик, справимся и мы со своей непростой линией. Давай для начала транспорт проверяй, а я займусь покупательницами шуб да Баркову разыщу.
В старом деревянном доме, где располагался сельмаг, за прилавком одиноко стояла продавщица — полная женщина невысокого роста, курносая, светлоглазая. Покупателей не было. Петухов представился и с удивлением увидел, как побледнело ее лицо. Женщина молча присела на высокий табурет за прилавком, бессильно уронив руки на колени, затем почти шепотом спросила:
— Что? Что такое?
Обескураженный такой реакцией, оперуполномоченный решил, что, возможно, она приняла его за ревизора, контролера или еще бог знает за кого. Ему нужна была доверительная беседа, и он поспешил объясниться:
— Что вы разволновались так? Я вроде бы не такой и страшный, — попытался он шутить и увидел, как в ее глазах мечется страх. Она вся напряглась, словно в ожидании удара.
«Чего это она?» — опять подивился Петухов и принялся объяснять цель своего визита.
Продавщица медленно приходила в себя. Кровь прилила к щекам, из мертвенно-бледных они превратились в пунцовые, покраснел даже лоб; светлые крашеные волосы, с которых она стянула косынку, резко контрастировали с лицом.
— Степанко Клавдия Ивановна, — представилась она и нашла накладную на полученные в магазин шубы. В Ярино поступило восемь шуб. Степанко помнила всех, кто приобрел их.
Записав фамилии, Петухов пересчитал.
— Клавдия Ивановна, а кто восьмую купил? Вы только семь назвали, — уточнил он.
— Восьмую? — переспросила Клавдия Ивановна, и лицо ее вновь запылало. — Разве не сказала? Я и купила, — она глядела с вызовом.
— Посмотреть вашу шубу можно?
— Нельзя! — зло отрубила продавщица. — Я продала ее.
— Кому? — спросил насторожившийся Петухов.
— Сестра мужа приезжала в гости с Украины — ей и продала. А она уехала домой с неделю назад.
«Значит, и на Украине наши шубы есть. Как же мне туда-то добраться?» — уныло подумал оперуполномоченный и решил про себя, что обязательно расскажет ребятам из ОБХСС об этой продавщице. Откуда такая неприязнь к милиции? Чего эта женщина пугается? Недостача, может?
Степанко сообщила, чем занимаются те семь покупательниц, но наотрез отказалась хоть как-то охарактеризовать их.
— Не сплетница я, сами узнавайте, — заявила она решительно.
Петухов настаивать не стал. Уже заканчивая допрос, он выяснил, что первого апреля, накануне и в последующие дни, вплоть до сегодняшнего, Клавдия Ивановна в город не выезжала, работала на своем месте («Где же мне еще быть?»), товар привезли ей за это время только один раз — 31 марта вечером была машина Ийского райпотребсоюза. В своей записной книжке Петухов так, для порядка, сделал отметку: «По возвращении в Ийск проверить машину РПС».
— И последний вопрос, — его раздражала неприязнь продавщицы и хотелось побыстрее уйти, но он привык выяснять все досконально. — Вы Тамару Баркову знаете? — И удивился, как вновь побледнела женщина, опять заметался в ее глазах страх.
— Что, что такое? — встревожилась она. — Что с ней случилось?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Костерина как бы нехотя встала, медленно, едва волоча ноги, направилась к двери. Даже не попрощавшись, вышла.
— Иван Александрович, — возмущенно начал Климов, — я не понимаю вас! Она же призналась, а вы ее домой отпустили. А если скроется?
— Нет, Климов, — задумчиво ответил Николаев, — не скроется она. Я сейчас почти уверен, что Костерина невиновна. Имей мужество признать: нам очень хотелось, чтобы именно она оказалась убийцей. Правда ведь? Но не забывай, что она человек с нелегкой судьбой, ищет выход из какого-то тупика и нам не доверяет. Вот над этим нам и надо подумать.
— Но зачем вы ее отпустили? Ведь опознали Софью-то. Худо ли, бедно, но опознали. Значит, надо было задержать.
— Нет, — твердо сказал Николаев. — Нет, не надо было. Сам говоришь — опознали худо-бедно. «Похоже, она!» К этому не одна твердая улика нужна. Вот и давай, собирай их. Найдешь последнюю, самую главную — задержим. А сейчас считаю, нет серьезных оснований для задержания. Тайну Костериной мы узнаем. Недостаточно отработаны ее связи, — подытожил майор.
Они выехали из отдела затемно, чтобы добраться хотя бы до первой деревни «по ледку», как пояснил шофер. Весна вступала в свои права, сельские дороги превратились в сплошное месиво, по которому машины ползли медленно, то и дело двигаясь юзом. Ночью подморозило, жидкую грязь схватило льдом, ехать было легче и водителю, и пассажирам, которые тряслись на боковых сиденьях милицейского газика. Но на колдобинах машину нещадно подбрасывало. Петухов и лейтенант Сенькин, тоже оперуполномоченный уголовного розыска, держались за проволочную сетку, отделявшую водительское место от салона. А невыспавшийся Алик Богданов никак не мог приспособиться: то хватался за заднюю дверцу, то пытался упереться руками в потолок, но при каждом новом толчке неизменно соскальзывал с узкого сиденья.
— У меня от твоих локтей бок уже синий. Держись давай за меня, — сказал ему Петухов, и Алик прижался к его плечу.
Не располагало к беседе раннее время, тяжелая дорога, но Алик с опаской поглядывал на Сенькина — того самого весельчака и зубоскала, что назвал его «куриным сыщиком». Лейтенант клеил ярлыки мгновенно, его меткие словечки, разные историйки долго гуляли по отделу, веселя сотрудников. Были они беззлобными, поэтому мало кто обижался на пересмешника. Работал Сенькин азартно, смело, при этом успевал балагурить, правда, не всегда в удобный момент. Климов поругивал его за излишнюю словоохотливость, но и сам, не выдержав, не раз смеялся над его шуточками. Оперуполномоченный и над собой подтрунивал постоянно, к этому уже привыкли, но Богданов все же опасался его выпадов.
«Обязательно вцепится в меня, — с тоской думал Алик, косясь на задремавшего Сенькина. — Петухова не тронет, а на мне отыграется, только проснется».
Богданов был недоволен собой. С Бревичем, он понимал, неудача. Но почему тот не пожелал разговаривать с ним? Вроде бы вежливый получался разговор, Алик увещевал, как умел, потом строго предупредил… И тут еще Николаев появился. Алик вздыхает, крепче сжимает локоть Петухова. Очередной толчок разбудил Сенькина, и, открывая глаза, он пропел:
— Эх, дороги, пыль да туман, холода, тревоги… Да, братцы, при такой болтанке для меня одно утешение — еду опыта набираться у товарища Богданова. — И, обращаясь уже к своей «жертве», добавил: — Поделишься опытом, друг, как удалось тебе провести впечатляющий допрос?
Алик угрюмо молчал, но лейтенант — предчувствие Алика не обмануло — не отставал:
— Что ты скромничаешь, друг, дай нам интервью в пути, время быстрее пройдет. Давай, давай, дели крупицы. Как ты Бревича увещевал: «Нехорошо, дядя, от милиции тайны иметь…»
— А хорошо разве? — рассерженный Богданов забыл о своем намерении отмолчаться. — И вообще, при чем здесь я? Он и Николаеву ничего не сказал. И Климову тоже. Если человек честно живет, ему скрывать нечего, я думаю. Бревич сам сказал, что «завязал», надоело «рога мочить»…
Ах, лучше бы уж он промолчал!
— Чего-чего у Бревича с рогами? — Все, Сенькин сел на любимого конька. Брови его приподнялись в деланном удивлении, смешливо и озорно блеснули темные глаза.
— Рога мочить надоело ему, ну, наказание отбывать, — пытался объяснить Алик.
— Вишь ты, — зубоскал обращался уже к Петухову, с улыбкой наблюдавшему за словесной пикировкой, обещавшей скрасить трудный путь. — Вишь, — в голосе любителя розыгрышей прозвучала почти искренняя печаль, — я и не знал таких слов. Век живи, век учись. Жаль, не слышит тебя наш майор. Ох, и охотник он до этих штучек! Вот уж он бы тебе воздал по заслугам! Я тебе вот что, друг, посоветую: ты по приезде начальнику про эти слова доложи…
— Брось подначивать парня, — вмешался Петухов и обратился к приятелю:
— А ты, Алик, осторожнее с жаргоном, у нас этого не любят. Было время, щеголяли некоторые, да потом Николаев с замполитом такого им жару задали, только держись.
— Но ведь мы, сам знаешь, на занятиях изучаем жаргон, — пытался возразить тот.
— Эх ты, занятия, — Петухов досадливо поморщился. Он втолковывал прописные истины, которые сам усвоил давным-давно. — Зачем ОУРовцу знать жаргон? Чтобы не могли его блатные провести, чтобы в любой ситуации мог он сориентироваться.
Богданов покорно кивнул. «Вот, — подумал он. — Двое взялись теперь, двойной тягой». А сосед продолжал, сам уже увлекаясь:
— Что я тебе должен сказать? Эти словечки глупые сыщики кидают, никчемные — вот, мол, я каков. И опускаются до разного жулья, а должны быть выше. Понял меня?
За разговорами рассеялся сон, даже тряска уменьшилась, а тут уже показалось и Заозерное — большое село с длинными улицами, тянущимися вдоль реки.
Несмотря на ранний час, у сельсовета их встретил Гришин — местный участковый инспектор. Вошли в сельсовет, где был оборудован кабинет участкового с белыми аккуратными, как в больнице, шторками, с плакатами «Пьянству — Бой!» на стенах. Наливая в кружки крепкий, почти черный чай, Гришин докладывал о своих делах.
— В сельпо Заозерного привезли всего 14 шуб. Все проданы. Покупатели установлены. Вон, — инспектор кивнул на металлический огромный шкаф-сейф. — Там объяснения. У меня они подозрений не вызвали — всех знаю.
Управившись с чаем, он достал синюю картонную папочку с завязками. Петухов стал просматривать документы, а хозяин кабинета комментировал:
— Это учительница, первого апреля на занятиях была в школе. А эта — бухгалтерша, тоже целый день в правлении. Вот эта и следующая — с дальней фермы доярки. На месте находились.
Меньше и меньше листочков в руках Петухова, вот и последний лег на стол. Все. Никакой надежды. Алик смотрит откровенно огорченно, а участковый смеется:
— Не расстраивайтесь, ребята. Пусть у меня ничего для дела нет. Вроде бы и плохо, а я рад. Думаю, нет, не мои это люди — слава богу.
— Все люди наши с тобой, Гришин, — возразил Петухов. — А как с шоферами у вас? Проверяли?
— Проверил. — Инспектор посерьезнел. — Выяснил, кто из колхоза в тот день в город ездил, переговорил с людьми. Никто из них женщин не подвозил. Что, допросить надо?
— Сенькин останется у вас, поможет. Давайте, ребята, оставайтесь, а мы с Богдановым дальше.
Снова тряская дорога, ухабы, новые деревни, новые люди…
И никаких результатов. Утром третьего дня, приехав в Ярино, Петухов и не надеялся на удачу. Он помнил, что здесь живет Тамара Баркова, подружка Тани Щекиной. Она оказалась в городе накануне убийства. У Щекиных был похищен топор, которым совершено преступление. И хотя Тамара никак не подходила под приметы разыскиваемой, Петухов решил обязательно найти ее и подробно расспросить.
Ярино в эту апрельскую пору было непривлекательным. Голо, грязно, серо. Под стать деревне и кабинет участкового, который открыла секретарь сельсовета Лена, вчерашняя школьница. Участковый Ярин («Яриных здесь полдеревни», — пояснила девушка) болен уже второй месяц, лежит в районной больнице.
Смахнув пыль, Петухов сел за стол участкового.
— Что ж, Алик, будем обживаться, — сказал оперуполномоченный. С помощью Лены прибрались.
— Жить можно, — констатировал Алик, оглядывая приведенную в порядок комнату.
— Придется пожить, — согласно кивнул Петухов.
В этой деревне никто их не ждал; все предстояло делать самим. Позавтракали в сельской чайной под оглушительный рев укрепленного над входом динамика, «„ЛЭП-500“ — непростая линия», — бодро разносилось по селу.
— И «ЛЭП-500» тоже линия непростая, — вздохнул Богданов.
— Ничего, Алик, справимся и мы со своей непростой линией. Давай для начала транспорт проверяй, а я займусь покупательницами шуб да Баркову разыщу.
В старом деревянном доме, где располагался сельмаг, за прилавком одиноко стояла продавщица — полная женщина невысокого роста, курносая, светлоглазая. Покупателей не было. Петухов представился и с удивлением увидел, как побледнело ее лицо. Женщина молча присела на высокий табурет за прилавком, бессильно уронив руки на колени, затем почти шепотом спросила:
— Что? Что такое?
Обескураженный такой реакцией, оперуполномоченный решил, что, возможно, она приняла его за ревизора, контролера или еще бог знает за кого. Ему нужна была доверительная беседа, и он поспешил объясниться:
— Что вы разволновались так? Я вроде бы не такой и страшный, — попытался он шутить и увидел, как в ее глазах мечется страх. Она вся напряглась, словно в ожидании удара.
«Чего это она?» — опять подивился Петухов и принялся объяснять цель своего визита.
Продавщица медленно приходила в себя. Кровь прилила к щекам, из мертвенно-бледных они превратились в пунцовые, покраснел даже лоб; светлые крашеные волосы, с которых она стянула косынку, резко контрастировали с лицом.
— Степанко Клавдия Ивановна, — представилась она и нашла накладную на полученные в магазин шубы. В Ярино поступило восемь шуб. Степанко помнила всех, кто приобрел их.
Записав фамилии, Петухов пересчитал.
— Клавдия Ивановна, а кто восьмую купил? Вы только семь назвали, — уточнил он.
— Восьмую? — переспросила Клавдия Ивановна, и лицо ее вновь запылало. — Разве не сказала? Я и купила, — она глядела с вызовом.
— Посмотреть вашу шубу можно?
— Нельзя! — зло отрубила продавщица. — Я продала ее.
— Кому? — спросил насторожившийся Петухов.
— Сестра мужа приезжала в гости с Украины — ей и продала. А она уехала домой с неделю назад.
«Значит, и на Украине наши шубы есть. Как же мне туда-то добраться?» — уныло подумал оперуполномоченный и решил про себя, что обязательно расскажет ребятам из ОБХСС об этой продавщице. Откуда такая неприязнь к милиции? Чего эта женщина пугается? Недостача, может?
Степанко сообщила, чем занимаются те семь покупательниц, но наотрез отказалась хоть как-то охарактеризовать их.
— Не сплетница я, сами узнавайте, — заявила она решительно.
Петухов настаивать не стал. Уже заканчивая допрос, он выяснил, что первого апреля, накануне и в последующие дни, вплоть до сегодняшнего, Клавдия Ивановна в город не выезжала, работала на своем месте («Где же мне еще быть?»), товар привезли ей за это время только один раз — 31 марта вечером была машина Ийского райпотребсоюза. В своей записной книжке Петухов так, для порядка, сделал отметку: «По возвращении в Ийск проверить машину РПС».
— И последний вопрос, — его раздражала неприязнь продавщицы и хотелось побыстрее уйти, но он привык выяснять все досконально. — Вы Тамару Баркову знаете? — И удивился, как вновь побледнела женщина, опять заметался в ее глазах страх.
— Что, что такое? — встревожилась она. — Что с ней случилось?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17