Верочке, действительно, было приятно смотреть на молодых. Аня рассказывала своему парню о каждой елочной игрушке, которую помнила с детства. Он помогал резать и смешивать салаты, пока Аня переодевалась. А появилась она в том самом синем бархатном платье, что надевала единственный раз на свадьбу Алины, а потом почему-то забросила, считая невезучим. Карлос остолбенел и умолял надевать это платье каждый раз в канун Нового года, значит, предполагает долго не расставаться. А что, не так уж плохо. Верочка звонко чокалась шампанским, изо всех сил желала молодым счастья в новом году и молила в душе всех святых сохранить их любовь.. А когда закончился "Голубой огонек", деликатно удалилась в свою комнату, оставив на диване стопку нового красивого белья, сшитого собственноручно из штапельной шотландки.
16
И начался новый 1995 год. Самый лучший, необыкновенный, сказочный. Они танцевали на сцене, потом мчались в красном автомобиле в уже привычную Ане мастерскую, спешно бросались на ковер у печки... Просыпались, снова занимались любовью и снова танцевали. Второе, третье, четвертое января...
Четвертого Карлос пропал. До начала представления оставались считанные минуты. Аня ежеминутно поглядывала на часы, прислушивалась к шагам в коридоре.
- Чего трепещешь? Фил не хуже Ларсика станцует. Вы ж с ним репетировали, - заметила Лида её беспокойство.
- Фил? А разве... Разве Ларсена сегодня не будет?
- Ты что, не в курсе? Да он отгул взял. На три дня. Пушкарь сообщил нам, что господин Ларсен отбыл в творческую командировку за рубеж. В Таллинский мюзик-холл... А тебе что сказал? - Заинтересовалась Лида, удивленная растерянностью Ани.
- Мне?! - Аня приподнялась и снова опустилась в кресле. - Я неважно себя чувствую. Честно...
Программу она отработала кое-как. К ночи поднялась высокая температура. Аня металась в жару, впадая временами в тяжелый сон.
И снилось одно: она спит на своем диване, неслышно входит Карлос, берет стул, ставит его возле дивана и тихо сидит, глядя на спящую. Час, два, три - до утра. Открыв глаза, она увидела сидящего рядом Карлоса. В комнате синели густые сумерки. Аня протянула руку, коснулась его колена и, оторопев, села.
- Давно пришел?
- Нет. Не хотел будить. Вера Владимировна ушла в гости. Велела напоить тебя чаем. У меня уже все готово. Вносить?
- Постой... - Включив лампу на тумбочке, Аня сжала виски. - Не пойму, - ты настоящий? Мне здесь всякая бредятина мерещилась... Например, что ты уехал в Таллин... - Аня вопросительно посмотрела на Карлоса, он поймал и сжал её руки в своих ладонях.
- Я здесь. Это хорошо. А все остальное плохо. - Он достал из кармана джинсового пиджака плейер и протянул Ане. - Помнишь, ты застала меня в гримерке - я что-то бормотал и засуетился как воришка? Это моя исповедь - я не пишу дневник, а беседую с магнитофоном. Запись легко уничтожить. Три дня назад я разделался со всем своим архивом. Осталась вот эта кассета, она торчала в плейере. Здесь совсем немного. Послушай, - я принесу тебе ужин.
"... Если б знать, если б быть сильнее... - голос Карлоса на пленке казался чужим. - Я смотрел на неё и чувствовал всеми своими потрохами, как возвращаюсь к себе. Прощай, Ларсик, - Карлос плюет в твою мерзкую, свиную харю...
... Кто говорит сейчас? Кто? - Ты - недоумок, вконец раздрызганный, загнанный в тупик тип? Ты сладострастно засматриваешься на булыжник в дворовом колодце и думаешь - как просто все кончить... Она спит. В мастерской чахлый зимний рассвет. Год кончается. Кончается мой год... Я встал перед листом бумаги и мои руки сами взялись изображать ЕГО - дьявола, погибель. Черным углем, коряво, убийственно... А потом, появились цветные мелки, его наглая, манящая нагота начала оживать. Я не хотел этого... Но он оживал, он смотрел на меня, звал... Я уничтожил его. Кисть, пропитанная алой тушью. Я утопил его в крови... Кончено... Свободен... Свободен?
... Люблю её. Да, - люблю. Хочу. Хочу принадлежать ей. Хочу растворить её в себе. Присвоить. Хочу кормить, одевать, укутывать, видеть её радость, её жаждущее тело, слышать смех, крики. Хочу солнечный дом и лохматого пса. А она, - пусть ходит переваливаясь, поглаживая живот с нашим ребенком... Пусть, пусть, пусть... Кого молить помочь нам? Молю тебя - не оставляй меня, девочка...
... Кончено? Кончено. Пора ставить точку, пора утереть сопли. И признайся себе честно - ты дерьмо, Ларсик. Наслаждайся своей дерьмовой жизнью. И оставь её в покое... Гуд бай, Энн... Забудь, забудь, забудь все... Прости."
Аня выключила магнитофон. В дверях появился Карлос с чайником и подносом.
- Уйти сразу или будешь бить?
- Уходи. - Она бросила на тумбочку плейер. - Гуд бай, Ларсик.
- Ты поняла?..
- Гуд бай, в пределах моего знания английского. Я училась в спецшколе. Попрощался - уходи.
- И нет никаких вопросов?
- Мама говорит: понять, значит простить. Я поняла, что не нужна тебе. Это главное. А кто мой соперник - волнующая эстонка, ЦРУ или сам дьявол не имеет значения. Он победил. Не верю, что смогу когда-нибудь полюбить кого-то сильнее... Очевидно, этого мало. Ты не виноват.
Карлос закрыл глаза и стиснул зубы. На скулах выступили желваки.
- Я маленький и трусливый. Гнусный вампир. Я не должен был прикасаться к тебе... Но жутко хотелось спастись...
- Ты схватился за меня, надеялся - берег. Оказалось, соломинка. Мы оба слабаки, Карлито.
Он упал на колени возле дивана и спрятал лицо в её протянутых ладонях. Склонившись, Аня прижала лохматую голову к своей груди и поняла, что плачет - в черные волосы Карлоса падали частые-частые, крупные-крупные слезы.
- Выслушай меня. Тебе будет противно, гадко - не выгоняй. Мне необходимо объяснить.
Я был поздним вымоленным ребенком. Хилым, капризным, упрямым. Понимаешь, - я многого боялся, - темноты, насекомых, старших ребят и даже отца. Но при этом был странно, болезненно честолюбив. Везде и во всем я должен был стать лучшим, а свои страхи сумел возненавидеть. Даже отца. Всю свою жизнь я знал, что должен поступать наоборот: не зажигать свет в пустом доме, засовывать под рубашку мерзких пауков, стать музыкантом, развратником, бабником... Ведь я был нежен, ох, как отвратительно нежен я был! Мама любовалась моими локонами, а мои толстые детские губы так и лезли целоваться - с едва знакомыми улыбавшимися мне тетями, смазливыми детьми, собаками. Взрослея, я старался стать циничным и жестким... Хорошо, что тексты моих "баллад" были на английском, а голос слаб. Чего там только не было!.. Крутая блевотина вконец опустившегося типа - наркота, свальный секс, заигрывания с адом и смертью... Юношеские, в общем-то, шалости, желание быть дерьмее дерьма. Но именно тогда мне растолковали понятие "бисексуал". На практике. Практика меня увлекла меньше, но собственная смелость восхищала. Вокруг меня крутились очаровашки-девочки - с ними все было просто, тошнотворно просто. Я чувствовал: должно, ну, обязательно должно быть в этом мире что-то ещё - могучее, захватывающее, нежное... Очевидно, очень глубоко в моем угнетенном, трансформированном Я теплилась идея любви. Литературной, дантовой, пушкинской... "Любовь, что движет солнце и светила..." Но в реальности её не существовало. Фикция, иллюзия, миражи... Знаешь, что-то такое было в тебе - шестнадцатилетней невинной девчонке. Я не понял что именно привлекало меня, но потянулся... Эх... конечно, тогда я блуждал во мраке на ощупь. Я не был готов изменить себя.
- Да и я мечтала о другом... Мне нужен был Денис... Мы оба искали не там.
- Он нужен был тебе даже тогда, когда стал мужем Алины. Помнишь свадьбу? Что за чудесные дни пережили мои предки - блудный сын вернулся! Произошел разговор с отцом, трудный, долгий - до утра. Я пожалел его, мне захотелось стать другим. Это было похоже на новую роль - университет, солидные шмотки, "Жигули". Естественно, я стал звездой курса - отличник, спортсмен, шансонье... Карьера, перспектива, наследство, семья, дом... Все это уже мерещилось в розовом свете будущего...
Вилли делал портрет моей подружки, дочки голландского посла. В той самой мастерской... Там все и произошло. Но позже, много позже. Помнишь фильм "Кабаре" с Лайзой Минелли и Хельмутом Бергером?
- Любовь втроем?! - Аня распахнула глаза, сообразив наконец, кто такой Вилли. - Это ты его замазал красной тушью?
- Я все время хотел сбежать. С самого начала, даже не зная, почему. Ведь все было хорошо. Вилли стал моим демоном-искусителем... О, это незаурядный человек! Интеллект, воля, талант - и все брызжущее, недюженное, завораживающее... как он умел делать сюрпризы, каким непредсказуемым, широким, щедрым жестом!.. Однажды я понял, что такое настоящая любовь, ревность, тоска. Но я любил мужчину...
Вилли превратил меня в Ларсика. Он понимал - Карлос должен перевоплотиться, стать этаким сверхчеловеком - вне пола, вне морали, вне обыденных забот. Я стал брать уроки танца и пантомимы, стал дерзким, уверенным в себе... Знаешь, Энн, Вилли умеет вдохновлять, заражать своей мечтой... Он очень сильный, потому что всегда видит цель.
- Ты был счастлив... Помню, когда увидела тебя в "Вестерне" возмужавшего, полного сил, - Аня закусила губу и покачала головой, - это и в самом деле казалось чудесным преображением. А я ничего не поняла.
- Да и я тогда ещё плохо разбирался в своих ощущениях. Не думал, что женщина способна так увлечь меня. В мюзик-холле были, конечно, короткие интрижки, но это не мешало отношениям с Вилли. Мы смеялись, обнаружив сходство между нами и героями старого фильма Клода Лелюша. Он назывался "Мужчина и женщина"... Вилли так же мог нестись на своем "порше" день и ночь, чтобы встретиться со мной в маленькой эстонской гостинице. И мы не могли расстаться, будто и вправду жизнь друг без друга теряла смысл... "Мужчина и мужчина"...
Но вот появилась ты. Подружка, отличная партнерша. Женщина, которая не старалась завоевать меня. И я подумал, как могла бы сложиться жизнь, если бы я был свободен, если б я выбрал другой путь. Понимаешь? У меня появилось желание освободиться, и оно стало неотвязным, мучительным. Я позволил бы себе стать таким, каким был в детстве: ласковым, нежным и даже трусливым, прислушиваясь по ночам к каждому твоему вздоху... Я освободился!
Накануне нашей премьеры я рассказал о тебе Вилли. Он молча положил передо мной ключи от мастерской. Вил уехал в Таллин, где оформлял спектакль. Мы предполагали провести это время вместе... Я вернул волосам натуральный цвет и сжег в печи портрет Ларсика, который так любил Вилли. Я сделал выбор - мне нужна была ты!
- Ты привез меня в ваш опустевший дом... В дом Вилли. Печально... Если б я знала...
- Ну пойми же, мне хотелось спастись! Утром, открыв окно, я смотрел на камни внизу и думал, что разрешение всех проблем - там, - стоит лишь сделать шаг.
- В то время, как я ждала в чужой кровати... И ненавидела себя за то, что не сумела приворожить любимого. Я понимала - кто-то стоит между нами...
- Лежит... - криво усмехнулся Карлос. - Мне нельзя было привозить тебя в мастерскую, нельзя было предаваться любви у огня... Это был ритуал Вилли...
- Обнимая меня, ты думал о нем... Какая же я дура! - Аня истерически расхохоталась. - А собственно, чем Вилли хуже какой-нибудь шлюшки, к которой я ревновала?..
- Потом я все время хотел тебя, но боялся, что фиаско повторится - я вновь сорвусь. В твоем доме... на этом твоем скрипучем диване, я стал тем мужчиной, которого хотел вернуть.
- Да, Карлос. Ты подарил мне чудные дни нового года - первое, второе, третье... Три дня. Королевская щедрость. Не дом в Андалузии, но все же счастье... Я была счастлива, Карлито.
- Утром четвертого зазвонил телефон. Мне сразу стало ясно, кто это. Я не хотел брать трубку, стоял и смотрел на черный аппарат, слыша, как ухает в груди сердце.
- Послушай, Ларри, - сказал он. - Я в Таллинском аэропорту. Через тридцать минут вылетаю. Мне надо попасть в мастерскую. Положи ключи под коврик. Как всегда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56