Парикмахерша сыскалась бесплатная! Побоялся ответственности и прогулял три дня. И загорелся сыр-бор. Сразу нашлись судьи, обвинители, покровители, даже "шеф". А кто со мной поговорил по душам за эти полгода? Не было такого...
А может, они правы. Ведь я взрослый человек и зачем мне покровители и учителя? В свое время много раз пользовался скидками на несовершеннолетие, молодость, неопытность... Может, это меня и губит - не привык думать сам за себя. Почему это кто-то должен ставить меня в свое стойло, а я, как норовистая лошадь, становиться? Чем же все-таки я от них отличаюсь? Ах да, я бывший вор, принес людям много хлопот и должен теперь все компенсировать... Плохо, что нет определенной гаксы, сколько же времени требуется, чтобы загладить свою вину, - год, два или до бесконечности... А этого экспериментатора я проучу, обязательно проучу. Пусть почувствует..."
- Не унывай, Олежка. Пропусти для успокоения стаканчик и иди спать. Утро вечера мудренее, - пользуясь тем, что никто, кроме Туркачева, его не слышит, ободряюще посоветовал Витька Мотюхин. - Вот "шефа" прихвати с собой, - уже совсем тихо закончил он, кивая головой в сторону приземистой фигуры Мишки Григорьева.
"Пустой человек, а дельные мысли подсказывает", - подумал про себя Олег.
Минуя проходную, он сбавил шаг, поджидая, когда с ним поравняется Григорьев.
Мишка, как ни в чем не бывало, обернулся. Его ктото грубовато взял за локоть.
- Ты что? - спросил он в недоумении у Туркачева.
- Поговорить охота.
Только сейчас, подойдя вплотную, Олег впервые рассмотрел, что шея у Григорьева короткая и плотная, длинные, как у обезьяны, руки, а плечи до предела растягивают просторную стеганую фуфайку. Однако это открытие не отпугнуло его. Он даже не насторожился и не подумал, что в комсорге встретит опасного противника. Не с такими хмырями разделывался, а с этим... Улучив удобный момент, когда все прошли и они остались вдвоем, Олег зажал между пальцами холодную металлическую пуговицу фуфайки, настойчиво притягивая к себе "шефа".
- Вот что, раз ты решил меня перевоспитывать, давай сразу и выясним отношения... Идет?
- Давай, - не раздумывая, согласился Мишка.
Они молча свернули с асфальтированной дорожки, направляясь за густые кусты сирени. Туркачев, как инициатор задуманного, шел впереди. Миша неторопливо, вразвалочку следовал за ним.
Углубившись метров на тридцать от центральной аллеи в парк, Олег остановился, критически осмотрел невысокую фигуру комсорга. Григорьев поправил берет и с любопытством рассматривал Туркачева, прикидывая, каким бы неплохим боксером мог стать этот ершистый па"
рень. "А может, стоит его пригласить записаться в нашу секцию бокса?" Напористость Туркачева ему даже нравилась. Туркачев был на добрых полголовы выше Григорьева. Стройный, кривоватые ноги затянуты в узкие зеленые брюки, модная куртка на молнии. Не красила его лишь лохматая, давно не стриженная голова. До этого дня они никогда не имели стычек между собой, и правы были выступающие на собрании, что комитет комсомола обошел вниманием этого молодого рабочего...
Туркачев, без сомнения, считал себя более сильным.
Он и не подозревал, что Григорьев имеет разряд по боксу и может легко справиться с двумя такими, как он.
- Сморчок, чего ты петушишься? - начал Олег. - Я тебе могу сосчитать ребра, зубы, если желаешь. Но дальше этого у нас с тобой дружба не пойдет. Разного поля ягода. Тебе сначала следует научиться сопли вытирать.
- Про ягоду ты верно говоришь. А насчет ребер в зубов можешь помолчать... Это ты с девчонками герой.
- Что?! Что ты сказал, мусор вонючий?
- То, что слышал. Тюрьма и завод - не одно и то же. Пора понять, если ты умный человек, - спокойно продолжал Григорьев.
Остывший на какое-то мгновение Туркачев засиял от удовольствия. Его оскорбили. Он сжал зубы и коротко стукнул снизу в подбородок Григорьева. На траву упал берет. Миша проворно отскочил на шаг назад, стал вполоборота к противнику, тряхнул коротким чубом, чтобы волосы не лезли в глаза, и подтянул к груди увесистые кулаки.
Распаленный хорошим началом, Олег невозмутимо двинулся на сближение. Он хотел схватить Мишку за шиворот и бросить вперед через ногу. Пусть уткнется в грязь лицом и попробует ее на вкус. Но плану этому на суждено было сбыться. Как только он приблизился на доступное - для удара расстояние, Григорьев нанес сильный удар с левой руки в грудь. Олег раскрыл рот, беспомощно хватая воздух, и почувствовал, как земля начала уходить из-под ног. На короткое мгновение глаза запечатлели росшие, как ему показалось, горизонтально стволы молодых тополей, а между ними, так же горизонтально, подобно закрытому шлагбауму, тянулся фонарный столб... Дыхание захватило, и он мешком рухнул на землю в липкую холодную грязь.
Очнулся он скоро. Григорьев стоял над ним и хладнокровно отсчитывал секунды:
- ..пять, шесть, семь...
Зверея от ярости, Олег не поднялся, а вскочил на ноги. Вскочить-то вскочил, а драться не мог. Правая сторона груди была как парализованная. А Григорьев молча принимал боевую стойку. Было бы безрассудством вновь бросаться в атаку. Еще подобный удар, и ему вообще будет не встать. Но признать поражение тоже не хотелось.
Сделав два коротких прыжка, Олег оказался у молодого клена и с силой потянул на себя забитый в землю для опоры дерева кол. Привязанный веревкой клен погнулся и затрещал, роняя остроконечные лапчатые листья.
- Не смей ломать деревья, подонок! - закричал Миша, подбегая.
Теперь злость охватила и его. Здоровенный кулак уже готов был опуститься на раскрасневшееся лицо Туркачева.
Он струсил окончательно. В последний момент он отпустил дерево и бросился наутек. Григорьев все-таки успел стукнуть его кулаком сзади, но удар был несильным...
Олег быстро бежал вперед. Вскоре он начал задыхаться. Прислушался. Нет, погони за ним не было. Да и к чему гнаться? Разве мало сраму после такого избиения?
Пошатываясь, он шел вперед по скверу. Увидел впереди два невысоких деревца, привязанных к кольям. С ожесточением вырвал их и отбросил в сторону.
- Субботники... комсомольские... У-у-у, гады! Ненавижу...
На детской площадке в центре небольшого аквариума мирно бил фонтанчик. Олег в изнеможении нагнулся, вымыл руки, лицо, очистил грязь с куртки и брюк. Напился холодной воды. Подошел к садовой скамейке, шлепнулся на нее.
Долго он сидел в одиночестве, стараясь обдумать свое положение. Изредка на крутом повороте скрипел колесами по рельсам трамвай да доносился рев МАЗов, возвращавшихся в соседний гараж на ночь.
"Что ж это такое? Сговорились все против меня, что ли? Мать мной недовольна - мало зарабатываю, по дому ничего не помогаю. На работе меня учат уму-разуму молокососы вроде этого... Мало того, они меня еще и бьют! Где же выход?"
Невдалеке послышались пьяные голоса гуляк. Два нестройных мужских баса пели "Шумел камыш..." Олег почувствовал знобящий холод. Неплохо бы сейчас и ему выпить стаканчик водки и забыть все хлопоты и обиды.
Запеть вот так же громко и бесшабашно... Но где взять денег? Мать, конечно, не даст, об этом нечего и думать.
Идти к старым дружкам ему не хотелось. Стыдно самого себя, да и отвыкать от них начал. Во всяком случае, к ним его не тянуло.
Съежившись от озноба, он поплелся на остановку трамвая. Проехал до столовой. Матери на работе не оказалось.
- Домой пораньше собралась, - сообщила певучим голосом пожилая официантка тетя Феня. - Клиентов мало, буфет пуст, всем тут делать нечего... Ой, совсем забыла, - зашептала тетя Феня, - она ж тебе плащ купила!
Моднющий!..
- Тетя Феня, вы мне до завтра три рубля не дадите?
Лицо официантки преобразилось. Улыбка исчезла, брови насупились.
- Какие ж у меня деньги? Откуда?
Дома матери не было. Плащ он нашел в шкафу. Действительно, плащ что надо. Зеленый с голубоватым отливом. На петле висела опломбированная бумажка-ценник.
Стоил плащ сто семнадцать рублей. У них с матерью, по его подсчетам, было собрано сто сорок рублей. Значит, если мать не делала других покупок, два червонца должны быть где-то в шкафу. Он принялся лихорадочно прощупывать карманы пиджаков и кофт, выложил на стол две стопки чистого белья, отрез штапеля, приготовленный матерью для штор, еще какие-то тряпки. Под руку попал клетчатый носовой платок, в нем что-то хрустнуло. Так и есть, три пятерки...
В магазине продавались только поллитровые бутылки водки. "Осилю", решил Олег и заплатил в кассу за "Московскую", пиво и двести граммов колбасы.
Когда подходила очередь получить в отделе покупку, его кто-то дернул за рукав. Бог мой! Перед ним стоял вытянувшийся, повзрослевший Роб. Сплюснутая в виде пилотки шляпа коромыслом лежала на рыжей, коротко стриженной голове. Необыкновенно длинный пиджак с золотистыми пуговицами. Все в его стиле!
- Какими судьбами?! Робертино!
- Все тем же способом, - буркнул Роб и сунул в руки Олега чек. - Мне две бутылки красного и пару лимонов.
- Выглядишь ты франтом, - позавидовал Роб, когда они вышли из магазина. - Плащик люкс. Работаешь? Жецился?
- Работаю. А как твои дела?
- Хуже некуда. Даже прописки не имею. Положение о паспортах. Да ну и черт с ним! Ты куда направился? Может, компашку составишь? Мы тут с Димкой, да ты его знаешь - Бацилла, затесались к девчонкам.
Балдим третий день. Поговорить с ними, то и для тебя можно устроить...
- Этого добра не хочу. Просто выпить - пожалуйста, зайду, - согласился Олег.
Они свернули в соседний переулок, поднялись на третий этаж старого дома. Роб позвонил.
Дверь открыла тощая и длинная, как оглобля, девица.
Обильно напудренная, с папиросой в зубах, она картинно провела сухой ладонью по чуть заметно выделяющемуся из-под халата бедру и представилась Олегу:
- Стелла.
- Олег.
- Очень приятно. Мне кажется, я вас где-то встречала.
- Вполне возможно. Я живу рядом.
- Вот видите, у меня глаз наметанный...
- ..На холостяков, - ввернул Роб.
Из глубины квартиры доносились звуки радиолы, звон посуды, пьяные голоса.
- Кого бог принес? Не женатого - женить, женатого - топить! - объявил Димка Бацилла, появляясь в прихожей.
- Холостяк, - махнул рукой Олег.
Бацилла не узнал его или сделал вид, что не узнал.
Олег снял в коридоре плащ и выставил на стол свой "пай". Кроме девицы, открывшей дверь, за столом сидела другая, молоденькая, лет восемнадцати. Бацилла торопливо подсел к ней, как бы заявляя этим полное и безраздельное свое право на ухаживание.
На столе лежали грязные ложки, вилки, остатки недоеденной закуски. Никто даже и но пытался навести хоть относительный порядок. Видимо, все привыкли к такой обстановке и не считали нужным что-то менять.
В комнате стоял сизый табачный дым. Окурки валялись и под ногами, и на столе, и даже на тарелках.
Сухопарая Стелла выключила радиолу и с любопытством уставилась на Олега.
- Это мой друг, Олег Турка, - представил его Роб и принялся открывать бутылки.
Туркачева смутила такая бесцеремонность. Он уже отвык от своей сокращенной фамилии, так его называли года три тому назад.
Теперь, снова услышав свое прозвище, он неприятно поморщился.
- За опоздание ему полагается штрафная, - объявила Стелла.
Тем временем Роб принялся за "Московскую". Он налил во все рюмки понемногу, а Туркачеву наполнил до краев граненый двухсотграммовый стакан. Олег не возражал. Выпил до дна.
Настроение понемногу начало возвращаться к нему.
Вскоре он уже начисто забыл сегодняшнее собрание и то, как был избит Григорьевым. Исчезла усталость, он оживленнее начал принимать участие в общей беседе.
Пьяные девицы претендовали на право поучать ребят.
Говорилось все в бесстыдно-прямом тоне, они совсем не стеснялись присутствия мужчин. При этом Оглобля преданно смотрела Олегу в глаза, как бы ожидая похвалы с его стороны.
Олег шутил, но поведения девиц не поощрял.
1 2 3 4 5 6 7