Тогда Стелла "меняла пластинку".
- Олег, посмотри на меня, не избегай и не обижай, - просила она.
- К чему этот спектакль?
- Хотя бы к тому, что я женщина. И мне очень нравится разрез твоих глаз... Еще у тебя хорошие губы, - ворковала Стелла, когда Роб не мог слышать ее,
- Никогда не подозревал, что у меня столько хороших качеств.
- Сколько тебе лет?
- Девятнадцать.
- А сколько мне, как ты думаешь?
- Что-нибудь около тридцати.
- Фу, какой нехороший. Явно ехидничаешь. Разве?
я так старо выгляжу? - нервничала Оглобля.
Это было занимательно. Олег смеялся, понемногу сбавлял с тридцати и, наконец, даже соглашался ни шестнадцать лет.
А между тем водка и вино кончились. Роб ужа дважды недвусмысленно намекал Туркачеву, не может ли он организовать еще хоть "полбаночки". Олег не стал жадничать. Вынул из кармана оставшиеся десять рублей и молча положил на стол.
Роб схватил деньги, как коршун цыпленка, и скрылся за дверью.
После его возвращения Олег продолжал пить до дна все, что ему наливали, и вскоре совсем опьянел. Он смутно помнит, что его подняли из-за стола и повели на лестницу. На улице он на какой-то миг остановился, узнал соседний скверик и решил через него напрямую пройти к дому. Ноги не слушались. Он присел на скамейку и потерял сознание...
Сколько длилось забытье, он не помнил. Пришел в себя от жажды. Нестерпимо хотелось пить. Олег с усилием открыл глаза. Он лежал на узкой железной койке, укрытый грубым одеялом защитного цвета. Помещение походило на казарму или большую больничную палату.
Часть коек была заправлена. На некоторых спали люди.
Доносился богатырский храп.
"Неужели я в больнице? Может, попал под трамвай и лежу без ног?" мелькнула страшная мысль.
Голова была тяжелая, будто напитая свинцом и накрепко соединенная невидимыми нитями с подушкой.
В горле пересохло, внутри все горело. Пить хотелось нестерпимо. Но поблизости не было ни тумбочки, ни графина с водой, как это бывает в больницах. Он смутно начал припоминать вчерашний день. Подняться и позвать кого-нибудь не было сил.
И вдруг за стеной он услышал топот ног, шум и явно пьяный мужской крик:
- Зачем снимаешь брюки, гад? Я никакой не пьяный.
Вы за это ответите... Где ж это я нахожусь, адрес хоть скажите.
Послышался глухой стук в стену, всплеск воды, пущенной из крана или шланга, и снова тот же пьяный голос:
- Душевой ванночкой угощаете! Вот это хорошо, совсем кстати... Ну, ну, не дури! Тоже мне, холуй. Коль к делу приставлен, так изволь исполнять его добросовестно. Зачем струю в глаза направляешь? Вот так, смотри у меня...
Только теперь Олег догадался о назначении заведения, в котором пребывал.
"Так, значит, - подумал он, - час от часу не легче.
Познакомился и с вытрезвителем. На работу сообщат, конечно. Мать поднимет хай - это законно. Ничего себе..."
Милиционер в белом халате, надетом поверх форменной одежды, ввел нового "пациента", видимо того, который только что был под душем.
- Ложитесь, - сухо приказал милиционер, показывая рукой на свободную койку.
- Зачем ложиться? - удивился пьяный. - Я хочу гулять. Оденьте меня, живо! - вполне серьезно приказывал он милиционеру.
С трудом удалось уложить его. Милиционер стоял рядом, ожидая, пока "пациент" уснет.
- Старшинка, - жалостно позвал Олег. - Водички бы попить. Все пересохло внутри.
Милиционер, ничего ему не ответив, принес полную алюминиевую кружку воды. Туркачев выпил до дна, поблагодарил, перевернулся на другой бок и опять уснул...
Утром дежурный медвытрезвителя подал ему под расписку одежду.
- А где плащ? На мне был новый плащ! - возмутился Олег.
- Вот этого я не знаю. По акту значится, что вы были одеты в куртку и брюки, на ногах туфли. Все сполна выдаю. А головного убора и плаща не было. Вас нашли в сквере граждане и позвонили нам. Те же граждане и понятыми были при доставлении. Они уверяли, что вы были в куртке...
- Совсем хорошо. Приличное похмелье...
- Студент? - спросил дежурный.
- Рабочий, - сознался Олег. - Не сообщайте на завод, меня выгонят.
- Это не от меня зависит, - добродушно пояснил дежурный. - На то у нас начальство есть. Приходите завтра к одиннадцати на прием.
Тут же была выписана квитанция, где указывалось, что Туркачев О. Г. обязан в десятидневный срок уплатить в любую контору Госбанка или в кассу медвытрезвителя пятнадцать рублей за оказанные ему медицинские услуги.
- Вот это зря, - обиделся Олег, читая квитанцию. - У меня за душой ни копейки.
- Иначе нельзя, - посуровел дежурный лейтенант, - раньше надо было думать.
3
Дверь открыла пожилая женщина. Тучная и неуклюжая, она выжидательно глянула на Олега бесцветными водянистыми глазами. Было что-то в ее фигуре непропорциональное, даже противное. Тонкие бугристые ноги и чрезмерно толстое туловище делали ее похожей на жабу. А выкрашенные в рыже-льняной цвет волосы не молодили, а, наоборот, еще более старили ее.
- Можно позвать Стедлу? - стараясь быть спокойным, попросил Туркачев.
- Нельзя. Она больная, - отрезала женщина, стараясь закрыть дверь.
- Как же так? Я вчера вечером был у вас...
- У меня вы никогда не были, и я вас не знаю.
- Ну, не у вас, у Стеллы. Здесь был Дима, Роберт.
- Роберт? Он, братец мой, три дня как уехал. На новостройки подался. И вчера он здесь быть никак не мог. Вы что-то путаете, молодой человек.
Перед носом Олега захлопнулась дверь. Он вновь нажал на кнопку звонка.
- Ах, ты еще и хулиган! - забесновалась за дверью старуха. - Вот сейчас милицию вызову...
Ошибиться Олег не мог. Ведь вчера вечером он был совершенно трезвым, когда Роб привел его в эту квартиру. Да и крашеная старуха не отрицает знакомства с Робертом, о Стелле говорит. Здесь что-то не то. Плащ, конечна, остался у них. Но из-за одного ли плаща это представление? Может быть, Роб с Димкой успели что-то натворить, и им выгодно было исчезнуть из города "три дня тому назад"? Плюнуть к черту, пусть они подавятся плащом.
Во дворе Туркачев резко обернулся и посмотрел на окна квартиры. Сбоку, за отодвинутой шторой, выглядывало узкое лицо с пепельно-серыми волосами и крупным носом.
Он узнал Стеллу.
"Откалываются, - догадался Олег. - Ну хорошо. Меня тоже не проведешь. Вы мне еще принесете плащ сами.
Прощения попросите..."
Почти у самого своего дома, у книжного киоска, Олег увидел старшего оперуполномоченного уголовного розыска Бадракова. Он неторопливо, с нарочитой набрежностью рассматривал номер журнала "Нева". Ветер вырывал из рук страницы, играл ими, как веером, а оперативник стоял слегка прислонившись к фанерной стенке и, как показалось Туркачеву, смотрел не столько в журнал, сколько на окна его дома. Значит, подозрения его начинали оправдываться. Этот гость зазря не пожалует. Журнал - это, конечно, маскировка. Идти с большого, изобилующего книжными магазинами и киосками проспекта в глухой переулок ради какой-то "Невы"? Чтото не вяжется, товарищ капитан!
А может, он выслеживает совсем не его, а кого-нибудь другого? Мало ли жуликов в городе?
И все-таки Олег заволновался. Идти домой или не идти? Бадраков тем временем заметил его, перестал смотреть на дом. Выстоял, значит, дождался своего. Теперь предложим ему дуэль...
Но как перехитрить опытного сыщика? Прежде всего - контрнаблюдение. Сначала Олег какое-то время потихояьку приближался к киоску, исподлобья поглядывая вперед. Бадраков, казалось, никак не реагирует на предложенную игру. Тогда Туркачев, с явным расчетом обратить на себя внимание, пулей проскочил мимо киоска, юркнул под арку большого, с несколькими проходными дворами дома и затаился на втором этаже светлой лестничной площадки. Минут двадцать простоял он неподвижно, всматриваясь в каждого человека, проходящего по переулку. Напрасно.
Бадракова среди них он не увидел. Маневр не удался.
Вопрос, кем интересуется работник милиции, остался открытым.
Олег, не таясь, покинул свое укрытие. Бадракова нигде не было. Не теряя надежды встретить его, Туркачев заходил на лестницы, заглядывал во дворы, наведался в ближайший магазин, посидел в скверике. Все напрасно. Бадраков словно в воду канул.
Идти домой без плаща не хотелось: слезы матери, упреки, нравоучения. Этого Олег не переносил.
"Опохмелиться бы сейчас - самое подходящее дедо", - подумал он. Но денег не было. Удрученный Олег не заметил, как подошел к пивному ларьку. Человек восемь мужчин оживленно толпились у окошка в ожидании очереди. Один пьянчужка с довольной улыбкой, пошатыч ваясь, нес пару кружек пива к забору, где его приятель, удобно устроившись на пустой бочке, старательно очищал вяленую воблу.
При одном виде дива у Олега потекла слюна. С тайной надеждой встретить знакомых он посмотрел на очередь.
Никого из своих не было. Гордость не позволила ему попросить в долг у продавца, да и вряд ли бы тот ему поверил...
У студенческого общежития нос к носу столкнулся с дедом Фомкой. По внешнему виду Фомки Туркачев определил, что дед выскочил откуда-то впопыхах! пальто расстегнуто, лакированный козырек фуражки смотрит в сторону, в руках - очки. Но не до этого было сейчас Олегу.
- Здорово, старина, - сказал он, пугаясь хрипоты своего голоса.
- Мое почтение, - ответил дед Фомка, как всегда быстро и четко.
Испытующим цепким взглядом он скользнул по измятой фигуре Туркачева, вздохнул или просто перевел дыхание от быстрой ходьбы, приостановился,
- Похмелиться хочется? - угадал настроение Олега.
Туркачев на миг растерялся. Ответил не сразу. Зевнул, обнажая крепкие короткие зубы. Деда Фомку он знал давно. Доверительно глянув в лицо старика, как равный, охотно сознался:
- Хочется.
Вчерашняя пьянка явилась своеобразной расплатой для Олега за все. Никогда он не чувствовал себя так скверно и подавленно, как в это злосчастное утро. Ноги не хотели повиноваться его воле, голова кружилась, мучила невыносимая жажда. Бодрость и избыток сил, которые он постоянно ощущал в себе, покинули его.
- Идем, - позвал наконец дед Фомка.
Олег почувствовал себя легко, так, как когда-то в суде, когда судья зачитала ему оправдательный приговор. Подорно поплелся он за Фомой Богдановичем, готовый выполнить любое его приказание.
Они с удовольствием выпили по две кружки пива.
Олега начало клонить ко сну. Опытный старик знал о таких неизбежных после перепоя потребностях человека и предложил Туркачеву пойти в парк.
Под старым тополем стояла массивная скамейка. Это было излюбленное место отдыха Фомы Богдановича. Он любил этот тополь и называл его своим. Сейчас, когда жизнь подвигалась к закату, он считал лучшим паслаждонием подремать после обеда в густой тени дерева, под ласковый, успокаивающий шелест листьев.
Чинно усевшись, дед первым делом достал из кармана пальто пачку "Беломора". Закурили. Старик блаженно затянулся, выставил вперед поредевшую бороду. Глянцевые листья тополя дрожали на ветру, изредка срывались и летели к земле. Прямо на колени Фомы Богдановича упал листик с соседнего клена. Старик с нежностью погладил его узкой ладонью, улыбнулся чему-то своему.
- Так вот все и уходит в землю. Зарождается, стремится к жизни, живет положенный срок, достигает своего предела и - обратный процесс: блекнет, вянет и обязательно гибнет, - изрек Фома Богданович, рассматривая упавший лист.
Подобные рассуждения нагоняли на Олега тоску. Он не любил их. Но из вежливости поддакивал Фоме Богдановичу. Старик оценил это по достоинству и начал рассказывать случаи из своей жизни. Он почему-то презирал свое преступное прошлое, серьезно уверял, что, доводись ему жить сначала, он пошел бы совсем другим путем.
Но увы!
- Фома Богданович, - осмелился прервать его Туркачев, - не пойму я вас. Иной раз вы хвастаетесь, что жизнь прожили интересно, со всякими удовольствиями.
Теперь вот плачетесь, неудовлетворены. А как же на самом-то деле?
1 2 3 4 5 6 7