"Как можно исполнять профессиональный долг с алкоголем в крови глубокой ночью на загаженном пустыре? В чем он заключался, долг? Подробности завтра".
Свободная пресса гадала и ждала что выкинут дальше журналисты в погонах. Ждала, но не сложа руки. Как раз в тот день на телевидение приплелся криминальный репортер Алеша Задков с разбитой харей и как всегда без денег.
- Обобрали в подъезде. Стукнули по башке и обобрали.
"Доколе милиция будет позволять хулиганам избивать и грабить исполняющих профессиональный долг журналистов?" - взахлеб на страницах.
Пресс-служба ГУВД ответила, что оба пострадавших журналиста после общения с женщинами "с натяжкой" (так в прессе) и господином Бахусом вступили в знакомство с неизвестными, продолжили алкогольное возлияние, а подобное почти всегда заканчивается ссорами и рукоприкладством. "Если выпивка "с умом" является составляющей профессионализма, то данные корреспонденты не могли бы считаться профессионалами" - писал "Криминальный листок".
Защита собственных интересов и безопасности понуждала журналистов выдать пример настоящей расправы над коллегой из-за скандальной публикации, публичного обличения или раскрытия тайны из жизни коррумпированных чиновников. Каждый желал друг другу стать такой жертвой. Многие надеялись, что пристукнут одного из корифеев в бытописании криминального Петербурга. Некоторые делали ставку на какого-нибудь натурала, который грохнет "пидора", пропагандирующего в газете однополую любовь. Слабая надежда проявлялась в отношении парня, которому кто-то поставлял материалы о расходах народных депутатов. Она рухнула в день, когда этот борзописец купил джип.
Известный в городе папарацци тоже был многообещающей кандидатурой в покойники, но как раз в дни событий его дружок опубликовал список жертв, чьи фото имелись в архиве. "Если с фотографом что-либо случится - то непотребства, связанные с вышеперечисленными лицами, точнее телами, будут опубликованы". Папарации только потом сообразил, что сам будет заказан теми, кто не вошел в список и желает зла фигурантам этого списка. А как только сообразил, так сразу и уехал за рубеж.
Никто не хотел нападать.
- Жидковатыми пошли "обиженные прессой".
"Обиженные прессой" справедливо полагали, что газеты народом не читаются. Они и сами не открывают газет, а их пресс-службы не особенно стремятся показывать начальству негативные публикации. Можно и по шапке получить за допущение грязи к печати.
Проклятое место благодаря баталиям в прессе стало известным, появились какие-то фанаты, потом последователи сатаны, которые грозились расправиться с выпивохами, бывшими хозяевами пустыря. Полная решимости жестко и нетрадиционно избавиться от постоянных нахлобучек по поводу убиенного журналиста и медленного хода расследования, Полина Антоновна Шкворень организовала несколько акций зачистки территории. Молодые и горячие ребята из ППСМ получили разрешение отвести душу в течение нескольких вечеров. Все, кто приближался к пустырю и болотцу были биты или напуганы до смерти. В городе поняли, что какая-то банда под милицейской крышей бесчинствует в известном месте. Битые забыли дорогу туда, а небитые и не искали. Может быть поэтому феномен трубы стал известен так поздно.
Вернемся в болото. Первыми неладное заметили пассажиры электричек, проходящих по этой ветке. Аккурат в том месте, где под насыпью проложена огромная труба. Она соединяла болотце со стороны Лиговского района с болотцем со стороны Пушкинского района. Именно там проезжающие получали по мозгам. Они утверждали, что все вокруг вмиг преображалось, краски становились ярче, наступало необъяснимое веселье, унылый пейзаж за окном менялся на, допустим, цветущий лес Юрского периода.
Петербург всколыхнуло публичное письмо садоводов и огородников в адрес железнодорожников. Трудовой народ возмущался, что в электрички, следующие в Шапки, невозможно пробиться. Они заполняются до отказа ребятней различного возраста. Шумливые и глумливые, они катаются туда и обратно практически круглосуточно. Порой взрослые с платформ замечали, что юноши и девушки в вагонах вели себя с противоположным полом "недостойно", как сказал бы президент США. Между тем в кассе билеты на эти электрички залеживались, а посылаемые контролеры обратно на базу не возвращались.
Поначалу петербуржцы не придали значения этому феномену. Они устали от делателей денег на всяких верованиях и мистических сенсациях. Все больше людей, вернувшихся к свету из мрака восточных галлюцинаций, называли УФОлогов УОлогами. Взрослые долго не знали о детском развлечении, названном в среде подростков "веселый поезд". Слово "колеса", доселе означавшее для наркоманов таблетки, теперь стало ассоциироваться с настоящими, железными колесами. Их не
Некоторые заметили нестандартное поведение молодежи, её тягу к определенной электричке, но были заняты своими заботами, считали, что когда-нибудь руки дойдут и до этой проблемы.
Раскрытие тайны трубы под железнодорожной насыпью - заслуга оперативника ОНОН РУВД Уколова. Именно он, награжденный когда-то именными часами "За активную борьбу с наркоманией и наркобизнесом" связал феномен электрички с упавшим спросом молодежи на наркотики. Именно он вспомнил о дедушке ветеране, рассказавшем оперативному дежурному Буремову о доисторическом лесе с ментозаврами. Порывшись в календаре, он нашел нужный номер телефона.
Вместо ветерана Уколову ответил подросток.
- Племяш?
- Да.
- Дай дедушку.
- Дедушка в больнице.
Старость не радость. Годы, болезни, усталость. Уколов вполне ожидал такого ответа.
- Что с ним?
- Его растения сожгли.
Так, так... Все-таки наркотики. Уж не этот ли обладатель ангельского голоска совратил собственного дедушку? Допустимо, что дедушка смолоду любил травку и это он внука совратил, а не наоборот. Пацан, главное, говорит совершенно незнакомому, не представившемуся человеку о том, что его деда "растения сожгли".
- Ты откровенный паренек. А сам как себя чувствуешь?
- Я то ничего. Хотя тоже руки обожжены.
- Понимаю. Вены начинают пропадать.
- Нет, просто покраснели.
- Это сейчас они только покраснели, а со временем исчезнут, их потом иглою не найдешь. Придется в пах колоть. Деда, небось в пах колется?
- В руке у него иголка.
- Навечно вмастрячена, что ли? Гигант твой деда.
Уколов знал наркотов, которые с трудом находят вены на своих конечностях. Чтобы не искать при очередном уколе, а следовательно не делать массу болезненных проб, некоторые днями не вытаскивают иголку из тела. Только новые шприцы к ней присоединяют.
- Где лежит?
- В госпитале на проспекте Культуры.
Номера палаты паренек не знал. Если дед лежал в военном заведении, значит имеет отношение к органам или к армии.
- Он у тебя офицер?
- Разведчик.
- Ладно, привет передам.
Странно, вопреки ожиданиям Уколова, что его направят в наркологическое отделение, идти пришлось в ожоговый центр.
- Видать, травку варил и был травмирован буйным пламенем. Сказал же паренек, что растениями обжегся. Все правильно.
Много видел ОНОНовец наркоманов жуткого вида. Бывали такие истощенные, что их руки, ноги, горло можно обхватить большим и указательным пальцами. Бывали синюшные и черные, бывали едва дышащие, но этот... Дед на больничной постели выглядел пропущенным через сломанный цветной ксерокопировальный аппарат. На его коже игра различных оттенков красного, синего, желтого перечеркивалась черными и коричневыми полосами. Как и рассказывал внук, из его руки торчала иголка, подсоединенного тоненьким шлангом к большой бутыли, помещенной на вертикальной стойке. Дед лежал под капельницей.
- С ним можно говорить?
Медсестра радостно разрешила:
- Хоть на всю ночь оставайтесь и слушайте его. Должно быть раньше был замполитом . Язык без костей. Любит поучать. А ругается - ужас!
У постели больного Уколов представился, но сразу попросил не беспокоиться:
- Я здесь не для того, чтобы преследовать старого человека...
- Попробовал бы ты меня преследовать, сукин сын! Я таких как ты давил двумя пальцами и до войны и после. Это вы теперь разгулялись, беспартийные. А раньше...
Дед сверкнул глазами на посетителя. Голос тверд, ни тени на попытку вызвать жалость к себе.
- А я к вам заходил, говорил, что не все там чисто, на железной дороге. Отмахнулись. Никто не верит! И здесь никто не верит. Вот же, вот же оно! На собственной шкуре!
Разволновавшийся больной сел в постели, выдернул иглу из вены, скинул с тела простынь. В его искрящихся гневных глазах Уколов мог заметить какую боль испытывает раненый. Кажется, что на теле нет не пострадавших участков.
- Видал? Это все он, наркотик.
Не видал. Ничего подобного не видал специалист по борьбе с наркоманией и наркобизнесом Уколов. Деда будто отстегали раскаленной проволокой, которую при экзекуции макали в различные краски.
- Шестьдесят процентов ожога! И я ничего не чувствовал. Только дома разболелось. Спасибо, внучок спас.
Выпалив это, дед упал на подушку. Уколов пока поостерегся задавать вопросы. В больницах обычно заставляют сдавать одежду и облачаться в халаты. Ветеран Петр Филиппович Косюк ни за что не захотел расстаться с пиджаком. На лацканах были хорошо видны многочисленные дырки от снятых наград. Черный сатиновый, словно обобранный, висел на спинке стула.
Полежав, дед спросил, как бы впервые видя визитера:
- Тебе чего?
- Как вы получили ожоги и где?
- Тундра...
Косюку не нравился этот парень с мутными глазами.
- Я из последних сил толкую, что там нечистое место, а он спрашивает где. Там, где железная дорога огибает совхозное поле. Там болотца по обе стороны насыпи и труба под ней, их соединяющая.
Имея возрастное право безнаказанно бранить молодых, Петр Филиппович добавил:
- Прислали тундру. Зенки со вчерашнего залитые. Приперся правду выискивать.
Уколова задела не оценка его умственных способностей, а намек на нетрезвость. До зарплаты ещё три дня, у оперов сушняк необыкновенный наступает, а этот старый красный сушеный перец говорит про зенки пьяные. У самого на сгибах рук следов от уколов - что веснушек. Может, от капельницы, конечно...
- Ты, дед, не горячись, а то я быстро ломку устрою. Ни грамма в кровь не получишь. Ни черного ни белого.
- Это ты про что?
Страшная догадка вновь заставила несчастного ветерана усесться в постели.
- Ты думаешь, что я употребляю...
По выражению многоцветного лица страдальца Уколов понял, что дед не способен не то, что вколоть себе даже какой-нибудь морфин, но вовсе не представляет как это может делать кто-то другой, причем ежедневно.
Потрясенный догадкой ветеран снова лег, на этот раз медленно, будто в столбняке. Его заподозрили в наркомании. Его, бывшего политрука, лучшего друга пионеров и комсомольцев, его, который даже не курил.
Уколов смешался.
- Извините, работа такая, всех подозревать. Нет, правда, вы такое несете, что любой бы заподозрил.
Ветеран молчал некоторое время, обдумывая два пути дискуссии - выгнать или выбранить. Уколов спросил:
- На каком участке железной дороги у вас случаются галлюцинации?
- Еще раз говорю тебе, тундра: там, где начинаются поля, где вдоль полотна тянется полоса зарослей. Камыш, низенькие деревья, борщевик Деревья стоят без листвы, какие-то фиолетовые. Камыш странный, будто окаменелый, даже не колышется от ветра. Но ни деревьев, ни камыша этого сверху, с насыпи, не видно. Знаешь почему? Их закрывает своими зонтами борщевик!
Тяжелый случай. То дедушка адекватно воспринимает реальность, то заговаривается, болезный. Уколов, поверивший было, что дед без глюков, снова поник. Борщевик представлялся ему невысокой травой. Кажется, он её даже видел на даче Буремова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Свободная пресса гадала и ждала что выкинут дальше журналисты в погонах. Ждала, но не сложа руки. Как раз в тот день на телевидение приплелся криминальный репортер Алеша Задков с разбитой харей и как всегда без денег.
- Обобрали в подъезде. Стукнули по башке и обобрали.
"Доколе милиция будет позволять хулиганам избивать и грабить исполняющих профессиональный долг журналистов?" - взахлеб на страницах.
Пресс-служба ГУВД ответила, что оба пострадавших журналиста после общения с женщинами "с натяжкой" (так в прессе) и господином Бахусом вступили в знакомство с неизвестными, продолжили алкогольное возлияние, а подобное почти всегда заканчивается ссорами и рукоприкладством. "Если выпивка "с умом" является составляющей профессионализма, то данные корреспонденты не могли бы считаться профессионалами" - писал "Криминальный листок".
Защита собственных интересов и безопасности понуждала журналистов выдать пример настоящей расправы над коллегой из-за скандальной публикации, публичного обличения или раскрытия тайны из жизни коррумпированных чиновников. Каждый желал друг другу стать такой жертвой. Многие надеялись, что пристукнут одного из корифеев в бытописании криминального Петербурга. Некоторые делали ставку на какого-нибудь натурала, который грохнет "пидора", пропагандирующего в газете однополую любовь. Слабая надежда проявлялась в отношении парня, которому кто-то поставлял материалы о расходах народных депутатов. Она рухнула в день, когда этот борзописец купил джип.
Известный в городе папарацци тоже был многообещающей кандидатурой в покойники, но как раз в дни событий его дружок опубликовал список жертв, чьи фото имелись в архиве. "Если с фотографом что-либо случится - то непотребства, связанные с вышеперечисленными лицами, точнее телами, будут опубликованы". Папарации только потом сообразил, что сам будет заказан теми, кто не вошел в список и желает зла фигурантам этого списка. А как только сообразил, так сразу и уехал за рубеж.
Никто не хотел нападать.
- Жидковатыми пошли "обиженные прессой".
"Обиженные прессой" справедливо полагали, что газеты народом не читаются. Они и сами не открывают газет, а их пресс-службы не особенно стремятся показывать начальству негативные публикации. Можно и по шапке получить за допущение грязи к печати.
Проклятое место благодаря баталиям в прессе стало известным, появились какие-то фанаты, потом последователи сатаны, которые грозились расправиться с выпивохами, бывшими хозяевами пустыря. Полная решимости жестко и нетрадиционно избавиться от постоянных нахлобучек по поводу убиенного журналиста и медленного хода расследования, Полина Антоновна Шкворень организовала несколько акций зачистки территории. Молодые и горячие ребята из ППСМ получили разрешение отвести душу в течение нескольких вечеров. Все, кто приближался к пустырю и болотцу были биты или напуганы до смерти. В городе поняли, что какая-то банда под милицейской крышей бесчинствует в известном месте. Битые забыли дорогу туда, а небитые и не искали. Может быть поэтому феномен трубы стал известен так поздно.
Вернемся в болото. Первыми неладное заметили пассажиры электричек, проходящих по этой ветке. Аккурат в том месте, где под насыпью проложена огромная труба. Она соединяла болотце со стороны Лиговского района с болотцем со стороны Пушкинского района. Именно там проезжающие получали по мозгам. Они утверждали, что все вокруг вмиг преображалось, краски становились ярче, наступало необъяснимое веселье, унылый пейзаж за окном менялся на, допустим, цветущий лес Юрского периода.
Петербург всколыхнуло публичное письмо садоводов и огородников в адрес железнодорожников. Трудовой народ возмущался, что в электрички, следующие в Шапки, невозможно пробиться. Они заполняются до отказа ребятней различного возраста. Шумливые и глумливые, они катаются туда и обратно практически круглосуточно. Порой взрослые с платформ замечали, что юноши и девушки в вагонах вели себя с противоположным полом "недостойно", как сказал бы президент США. Между тем в кассе билеты на эти электрички залеживались, а посылаемые контролеры обратно на базу не возвращались.
Поначалу петербуржцы не придали значения этому феномену. Они устали от делателей денег на всяких верованиях и мистических сенсациях. Все больше людей, вернувшихся к свету из мрака восточных галлюцинаций, называли УФОлогов УОлогами. Взрослые долго не знали о детском развлечении, названном в среде подростков "веселый поезд". Слово "колеса", доселе означавшее для наркоманов таблетки, теперь стало ассоциироваться с настоящими, железными колесами. Их не
Некоторые заметили нестандартное поведение молодежи, её тягу к определенной электричке, но были заняты своими заботами, считали, что когда-нибудь руки дойдут и до этой проблемы.
Раскрытие тайны трубы под железнодорожной насыпью - заслуга оперативника ОНОН РУВД Уколова. Именно он, награжденный когда-то именными часами "За активную борьбу с наркоманией и наркобизнесом" связал феномен электрички с упавшим спросом молодежи на наркотики. Именно он вспомнил о дедушке ветеране, рассказавшем оперативному дежурному Буремову о доисторическом лесе с ментозаврами. Порывшись в календаре, он нашел нужный номер телефона.
Вместо ветерана Уколову ответил подросток.
- Племяш?
- Да.
- Дай дедушку.
- Дедушка в больнице.
Старость не радость. Годы, болезни, усталость. Уколов вполне ожидал такого ответа.
- Что с ним?
- Его растения сожгли.
Так, так... Все-таки наркотики. Уж не этот ли обладатель ангельского голоска совратил собственного дедушку? Допустимо, что дедушка смолоду любил травку и это он внука совратил, а не наоборот. Пацан, главное, говорит совершенно незнакомому, не представившемуся человеку о том, что его деда "растения сожгли".
- Ты откровенный паренек. А сам как себя чувствуешь?
- Я то ничего. Хотя тоже руки обожжены.
- Понимаю. Вены начинают пропадать.
- Нет, просто покраснели.
- Это сейчас они только покраснели, а со временем исчезнут, их потом иглою не найдешь. Придется в пах колоть. Деда, небось в пах колется?
- В руке у него иголка.
- Навечно вмастрячена, что ли? Гигант твой деда.
Уколов знал наркотов, которые с трудом находят вены на своих конечностях. Чтобы не искать при очередном уколе, а следовательно не делать массу болезненных проб, некоторые днями не вытаскивают иголку из тела. Только новые шприцы к ней присоединяют.
- Где лежит?
- В госпитале на проспекте Культуры.
Номера палаты паренек не знал. Если дед лежал в военном заведении, значит имеет отношение к органам или к армии.
- Он у тебя офицер?
- Разведчик.
- Ладно, привет передам.
Странно, вопреки ожиданиям Уколова, что его направят в наркологическое отделение, идти пришлось в ожоговый центр.
- Видать, травку варил и был травмирован буйным пламенем. Сказал же паренек, что растениями обжегся. Все правильно.
Много видел ОНОНовец наркоманов жуткого вида. Бывали такие истощенные, что их руки, ноги, горло можно обхватить большим и указательным пальцами. Бывали синюшные и черные, бывали едва дышащие, но этот... Дед на больничной постели выглядел пропущенным через сломанный цветной ксерокопировальный аппарат. На его коже игра различных оттенков красного, синего, желтого перечеркивалась черными и коричневыми полосами. Как и рассказывал внук, из его руки торчала иголка, подсоединенного тоненьким шлангом к большой бутыли, помещенной на вертикальной стойке. Дед лежал под капельницей.
- С ним можно говорить?
Медсестра радостно разрешила:
- Хоть на всю ночь оставайтесь и слушайте его. Должно быть раньше был замполитом . Язык без костей. Любит поучать. А ругается - ужас!
У постели больного Уколов представился, но сразу попросил не беспокоиться:
- Я здесь не для того, чтобы преследовать старого человека...
- Попробовал бы ты меня преследовать, сукин сын! Я таких как ты давил двумя пальцами и до войны и после. Это вы теперь разгулялись, беспартийные. А раньше...
Дед сверкнул глазами на посетителя. Голос тверд, ни тени на попытку вызвать жалость к себе.
- А я к вам заходил, говорил, что не все там чисто, на железной дороге. Отмахнулись. Никто не верит! И здесь никто не верит. Вот же, вот же оно! На собственной шкуре!
Разволновавшийся больной сел в постели, выдернул иглу из вены, скинул с тела простынь. В его искрящихся гневных глазах Уколов мог заметить какую боль испытывает раненый. Кажется, что на теле нет не пострадавших участков.
- Видал? Это все он, наркотик.
Не видал. Ничего подобного не видал специалист по борьбе с наркоманией и наркобизнесом Уколов. Деда будто отстегали раскаленной проволокой, которую при экзекуции макали в различные краски.
- Шестьдесят процентов ожога! И я ничего не чувствовал. Только дома разболелось. Спасибо, внучок спас.
Выпалив это, дед упал на подушку. Уколов пока поостерегся задавать вопросы. В больницах обычно заставляют сдавать одежду и облачаться в халаты. Ветеран Петр Филиппович Косюк ни за что не захотел расстаться с пиджаком. На лацканах были хорошо видны многочисленные дырки от снятых наград. Черный сатиновый, словно обобранный, висел на спинке стула.
Полежав, дед спросил, как бы впервые видя визитера:
- Тебе чего?
- Как вы получили ожоги и где?
- Тундра...
Косюку не нравился этот парень с мутными глазами.
- Я из последних сил толкую, что там нечистое место, а он спрашивает где. Там, где железная дорога огибает совхозное поле. Там болотца по обе стороны насыпи и труба под ней, их соединяющая.
Имея возрастное право безнаказанно бранить молодых, Петр Филиппович добавил:
- Прислали тундру. Зенки со вчерашнего залитые. Приперся правду выискивать.
Уколова задела не оценка его умственных способностей, а намек на нетрезвость. До зарплаты ещё три дня, у оперов сушняк необыкновенный наступает, а этот старый красный сушеный перец говорит про зенки пьяные. У самого на сгибах рук следов от уколов - что веснушек. Может, от капельницы, конечно...
- Ты, дед, не горячись, а то я быстро ломку устрою. Ни грамма в кровь не получишь. Ни черного ни белого.
- Это ты про что?
Страшная догадка вновь заставила несчастного ветерана усесться в постели.
- Ты думаешь, что я употребляю...
По выражению многоцветного лица страдальца Уколов понял, что дед не способен не то, что вколоть себе даже какой-нибудь морфин, но вовсе не представляет как это может делать кто-то другой, причем ежедневно.
Потрясенный догадкой ветеран снова лег, на этот раз медленно, будто в столбняке. Его заподозрили в наркомании. Его, бывшего политрука, лучшего друга пионеров и комсомольцев, его, который даже не курил.
Уколов смешался.
- Извините, работа такая, всех подозревать. Нет, правда, вы такое несете, что любой бы заподозрил.
Ветеран молчал некоторое время, обдумывая два пути дискуссии - выгнать или выбранить. Уколов спросил:
- На каком участке железной дороги у вас случаются галлюцинации?
- Еще раз говорю тебе, тундра: там, где начинаются поля, где вдоль полотна тянется полоса зарослей. Камыш, низенькие деревья, борщевик Деревья стоят без листвы, какие-то фиолетовые. Камыш странный, будто окаменелый, даже не колышется от ветра. Но ни деревьев, ни камыша этого сверху, с насыпи, не видно. Знаешь почему? Их закрывает своими зонтами борщевик!
Тяжелый случай. То дедушка адекватно воспринимает реальность, то заговаривается, болезный. Уколов, поверивший было, что дед без глюков, снова поник. Борщевик представлялся ему невысокой травой. Кажется, он её даже видел на даче Буремова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42