Тут он услышал знакомый звук открываемой двери, а вослед за ним мерное постукивание каблучков и запах лаванды. Нет. То была не лаванда, то был аромат букета из многих благоухающих растений, красиво. Он не нюхал, не мог нюхать – в носу и горле стоял въедливый запах рвоты и частично крови.
Женщина подошла к нему сбоку и бережно подхватила под плечи, вернув в относительно вертикальное положение.
– Вам лучше? – спросила она тем же голосом, который он слышал впервые.
Он что-то буркнул в ответ, на большее его горло сейчас не было способно.
– Вы помните, что случилось? Вы помните это место? Как вас зовут?
Вопросы сыпались один за другим как из рога изобилия, она спрашивала прямо в ухо быстро, чётко, отрывисто и методично, как по-заученному, не дожидаясь ответов. Он открывал рот, пытаясь что-то сказать, но не мог. Совершенно неожиданно она вздохнула и отпустила руки, он, не в состоянии стоять сам, проскользил на кровяном бинте чуть вдаль, развернулся и плюхнулся зубами об камень. Вылетело сразу несколько зубов, кровь хлынула сразу в несколько потоков, забивая ему дыхательные пути.
Явление 3
Танец мёртвых кроликов начинается!
– Нет, я не буду смотреть, я не хочу… открывать глаза. Я знаю, это будет плохо.
– Sweet dreams are made of this, – зашипело радио сбоку.
Он очень осторожно приоткрыл правый глаз, пуская маленький лучик света на сетчатку. Радио взвыло, кашлянуло и затихло в шумах, остался гул работающего вентилятора. Он открыл оба глаза: прямо впереди было притемнённое стекло, предположительно, с обратной стороны оно было зеркалом. Свет вокруг был приглушён, но кое-что можно было всё же различить – небольшая комнатка наблюдения с двумя видеокамерами под потолком. Чуть пониже стекла пристроился пульт с двумя большими красными кнопками под пластиком и одним микрофоном, а чуть повыше, почти на стыке стены и потолка горела зелёная неоновая надпись «перерыв».
За стеклом был какой-то коридор, проход между чем-то и чем-то, довольно узкий, всего на двух человек, и обитый белым кафелем. Пол был выложен метровыми мраморными плитами с вкраплением мелкой россыпи красных блестящих камушков.
Справа неспешно вышла дама лет тридцати в красном длинном обтягивающем платье по пят и элегантной чёрной шляпке. У неё были прямые как солома и чёрные как смоль распущенные волосы, в руках она несла кожаную сумочку а-ля кошелёк. С противоположной стороны в тот же момент, покачиваясь и ежесекундно рыгая таким перегаром, что, казалось, его можно увидеть, вышел человек бомжеватой наружности. Лицо его было всё в прыщах и кровавых надрезах, недельная щетина с проседями была сбита в комки и местами заляпана грязью. Он постоянно дёргал правым глазом, лицо его было перекошено, будто половина мышц лица не работала, невнятное бормотание, смешанное с бульканьем, вырывалось из его горла.
Дама при виде этого мужчины явно занервничала, хотя и старалась держаться гордо, достойно своей особе. Она рывком прижалась к стене, но не опустила головы, с надменным выражением лица она проследовала мимо мужчины в поношенных одеждах.
– Мадам, помогите, чем можете, – истошно закричал он, падая пред ней ниц и хватая её за краешки платья.
Дама от неожиданности чуть не пробила стену спиной.
– Эм… м…. ма-а-ала-а-дой чело-о-век, – её трясло, сумочка, щёлкнув замком, открылась, из неё выпала помада.
– Эй, – крикнул он, стоя за стеклом и наблюдая картину в действии. Воздух прошёл из глубины лёгких, через горло, примешивая приторных вкус слюны к смеси газов, отразился несколько раз от зубов, языка и прочего мяса во рту и застыл. Выхода не было, рот не открывался. Он резко ощупал всё своё тело – каждый орган был на месте, за исключением рта. На месте дырки на лице, из которой выходит воздух, не было ничего, ровный кусок кожи.
– Отпустите, я закричу, – срывающимся на крик голосом проверещала она. Мужчина похотливо засипел и пустил слюну. Медленно как удар сердца капелька слюны скользнула с его губ, проплыла через бороду и упала на пол, покрывшись снаружи пузырями.
– Помогите, пожалуйста! – истошно запищал мужчина. – Мне нужно совсем немного, совсем чутка. Пожертвуйте? сколько сможете, – продолжал пищать мужчина, всё выше и выше забираясь руками по её юбке.
– Не дам я вам… денег. Отстаньте от меня! – Она сделала рывок в оборот вокруг своей оси, вырвалась из цепких лап мужчины.
Мужчина уронил голову на пол, схватился руками за лицо и заплакал. Дама стояла, глядя на него свысока, лицо её дёрнулось на секунду, но быстро приняло исходное значение.
– Если вам так нужны деньги, шли бы работать… попрошайки, блин!
Мужчина, услышав, резко затих, порывистые движения прекратились. Он замер, выжидая. Дама тоже замолчала, но с места не сдвинулась. Мужчина глубоко и ровно вздохнул, упёршись руками в холодный пол. В следующую секунду он неспешно поднял голову, взглянув ей прямо в глаза, и, надув слюнный пузырь, улыбнулся звериным оскалом. Казалось, что за время его лежания на полу он оседел ещё более: брови и усы выцвели, оставив контраст с горящими зелёными глазами.
– Я не попрошайка! Никогда! Я воевал в Чечне, у меня друг умирал на руках, когда его ранило осколком, – силы покинули его, он упал.
Дама фыркнула, задрала высоко носик и пошла прочь. Мужчина буркнул что-то неразборчивое, сунул руку за пазуху, доставая оттуда складной нож. Невиданная прыть проснулась в нём – одним рывком он оказался позади неё, плотно держа её рот закрытым свободной рукой. Нож мягко погрузился в плоть с лёгким бульканьем, кровь брызнула тонким фонтаном в стену, размазываясь подобно слизняку.
А он сидел за стеклом, изо всех сил барабаня по нему кулаками. Что-то пихнуло, внизу завращались механизмы, поезд поехал, плавно постукивая колёсами по стыкам рельс.
Явление 4
– А-а-а-а-а!!!
Ощущения, будто желудок исходит спазмами и вот-вот стошнит собственными кишками, глаза выпучены и лезут из орбит. Царапает по рукам как шкуркой. Хрясь, шлёп. Колючая, зараза, как проволока над режимным объектом, и такая же жёсткая и неподатливая. Труба, чёрт её дери, почему же она такая цельная, не за что ухватиться.
– Ты меня любишь?
– Да.
– Ты веришь в любовь до гробовой доски, когда других путей уже нет?
И всё. Он летит дальше, оставляя их вдвоём, без его присутствия. На теле возникают синяки и ссадины, набитое место на затылке ноет, как бы там крови не было; ведь, если кровь, то заражение, мало ли кто тут ползает.
– Открой глаза! Ты слышал, что тебе сказали!
Слышал ли он меня, когда я был там. Вряд ли. Эти подонки, эти падальщики мало кого слышат, если он не из их числа, даже когда падаешь на колени, даже когда орёшь прямо в ухо, когда молишь их. Но они глухи и слепы, они как пауки сидят на своих паутинах и улавливают шевеление каждой ниточки, каждую мелкую мимолётную дрожь. Она для них как воздух, ареал их природного обитания, как животные, дикие. Они говорят, что они – люди. Что они отличаются от животных, что они преданы тебе до конца, а потом бросают тебя.
Хрясь! И снова удар, прям из-под низа, откуда не ждал. Как по маслу боль расползается из маленького эпицентра по всему телу, становится жарко, не хочется двигаться. А надо, и так будет всегда – всегда будет надо, просто надо, если хочешь выжить, если хочешь дожить то, что тебе положено, да не умереть раньше сроку. И почва уползает из-под ног, те зыбучие пески, которые минуту назад были твёрдым асфальтом. И нельзя будет ничего сказать, ибо снова тебя не услышат, ибо снова не захотят слушать, уйдя в свои сети, насмехаясь над тем, кто говорит.
– А-а-а-а-а!!! Спа-а-а-асите-э-э-э!!!
Плюх, щёлк. Застёжки на руках и ногах, а кресло удобное, тут даже поспать можно.
– Ну-с, продолжим. Вы вообще как, уколов не боитесь?
– Боюсь… доктор… ещё с детства.
– А, ну так это ничего, сейчас вот кольнём вот так вот.
– Ай!
– Не больно, не больно. Вот уже и всё. Осталось только подождать немного, и снова поколем, но вы уже не почувствуете. Не закрывайте рот.
Прошло 15 секунд как во сне. Видимость заволокло белой пеленой, но мышление всё ещё было чётким и местами острым. Доктор снял с блестящего подноса длинный шприц с тонкой иглой и быстро ввёл ему в десну, после чего стал медленно вращать по часовой стрелке. Таким образом, было произведено несколько уколов во всю полость рта; доктор удовлетворённо достал опустошённый шприц и шваркнул его об поднос. За окном проскрежетал гудком паровоз.
Шли минуты, длинная стрелка на настенных часах ползла как гусеница махаона. Снаружи потянуло дымом, жгли пластмассу и ещё что-то вонючее с чёрным копотным дымом.
– Что-нибудь чувствуете, больной?
Он хотел ответить, он давно хотел сплюнуть – во рту было тепло и влажно от слюны, но он не мог без разрешения доктора. Горло не слушалось, тепло быстро переходило в жжение, он более не понимал – двигаются ли мышцы у него в горле. Вкусовые рецепторы тоже отказывались работать, весь рот был как после множества укусов пчёл, язык не ворочался.
– Очень хорошо. Значит, можно и приступать к делу. Вы знаете, я ведь очень хороший дантист. Да. Мне даже чуть диплом не дали, но я сам отказался – послал их институт к чёртовой бабушке подальше и ушёл практиковать на людях. А знаете, почему? Да потому, что люблю я свободу, а так бы меня этот диплом сковывал, на что-то настраивал и обязывал. А так я свободен и могу работать без напряга.
Свет в лицо и другой голос вещает железным загробным тоном. Мне плохо, меня сейчас стошнит.
– Давно вы с ним знакомы? При каких обстоятельствах познакомились? Отвечайте!
Заморозка работает хорошо – язык и нижняя челюсть отнялись полностью, ужасно хочется спать. За пару часов сна убил бы, да ещё лампа светит, потеть заставляет. Духотища.
– М-м-м…
– Что?
– Ме-мэ-му!
– Так и будешь молчать, засранец? Мы всё про тебя, грит, знаем, мы знаем про вас с ним, мы знаем, что ты ему помогал. Ты это-то понимаешь?
– Му!!!
– Что ты мычишь, ну что ты мычишь. Тебе же лучше сотрудничать с нами, ты это пойми хотя бы. Ты ему больше не нужен, грит, расходный материал, он тебя выбросил. И, грит, всё. Вот не скажешь ты мне сейчас ничего, пожалуйста, мы тебя отпустим, отпустим, да. Но теперь ты для него кто? Грит, лишний свидетель, вот он тебя и захочет пришить. Так что, грит, вот тебе бумага, ручка, я вернусь через минут цать, а ты пиши пока.
– М-м-м…
– Мычать бесполезно. Тебе же, грит, задавали в своё время вопрос, так вот, придётся на него скоро ответить.
Явление 5
Это начиналось также красиво, как вспышка сверхновой на ночной небосводе, и также отдалённо, бездушно вблизи. Время относительно, относительна и материя в этом времени – те мощные лучи от умирающей звезды доходят до человеческого взора лишь спустя многие десятилетия, а порой и тысячи, миллионы лет. И кто знает, что там теперь, если мы всю жизнь видим картины прошлого, хотя каждый раз пытаемся их отвергнуть, будто ничего и не было.
Коричневый с отделкой под старину телевизор напротив издал тихий свист и начал прогреваться. Из колонок по бокам полился голос диктора: «Баловень судьбы. Документальный фильм производства Neon inc.» Телевизор прогревался медленно, как русская печка – появилось смутное чёрно-белое изображение, что-то пшикнуло, полилась приятная рояльная музыка в стиле старого кино.
Высокий статный мужчина в чёрном фраке и миниатюрная мадам в спортивном платье и белых чулках танцевали заводной танец на льду. Мужчина с лёгкостью подхватил её на руки и стал раскручивать, пуская из-под коньков множество ярких брызг. Они смеялись.
Экран потух, и вновь полилась музыка, на этот раз тихая, мелодичная гитарная музыка без рывков и резких переходов. Возникла колыбельная, а там маленький, только что родившийся ребёнок. Вокруг столпились люди, пол дюжины, большого диапазона возрастов, от двух малолеток до одного морщинистого, но крепкого старика с тросточкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
Женщина подошла к нему сбоку и бережно подхватила под плечи, вернув в относительно вертикальное положение.
– Вам лучше? – спросила она тем же голосом, который он слышал впервые.
Он что-то буркнул в ответ, на большее его горло сейчас не было способно.
– Вы помните, что случилось? Вы помните это место? Как вас зовут?
Вопросы сыпались один за другим как из рога изобилия, она спрашивала прямо в ухо быстро, чётко, отрывисто и методично, как по-заученному, не дожидаясь ответов. Он открывал рот, пытаясь что-то сказать, но не мог. Совершенно неожиданно она вздохнула и отпустила руки, он, не в состоянии стоять сам, проскользил на кровяном бинте чуть вдаль, развернулся и плюхнулся зубами об камень. Вылетело сразу несколько зубов, кровь хлынула сразу в несколько потоков, забивая ему дыхательные пути.
Явление 3
Танец мёртвых кроликов начинается!
– Нет, я не буду смотреть, я не хочу… открывать глаза. Я знаю, это будет плохо.
– Sweet dreams are made of this, – зашипело радио сбоку.
Он очень осторожно приоткрыл правый глаз, пуская маленький лучик света на сетчатку. Радио взвыло, кашлянуло и затихло в шумах, остался гул работающего вентилятора. Он открыл оба глаза: прямо впереди было притемнённое стекло, предположительно, с обратной стороны оно было зеркалом. Свет вокруг был приглушён, но кое-что можно было всё же различить – небольшая комнатка наблюдения с двумя видеокамерами под потолком. Чуть пониже стекла пристроился пульт с двумя большими красными кнопками под пластиком и одним микрофоном, а чуть повыше, почти на стыке стены и потолка горела зелёная неоновая надпись «перерыв».
За стеклом был какой-то коридор, проход между чем-то и чем-то, довольно узкий, всего на двух человек, и обитый белым кафелем. Пол был выложен метровыми мраморными плитами с вкраплением мелкой россыпи красных блестящих камушков.
Справа неспешно вышла дама лет тридцати в красном длинном обтягивающем платье по пят и элегантной чёрной шляпке. У неё были прямые как солома и чёрные как смоль распущенные волосы, в руках она несла кожаную сумочку а-ля кошелёк. С противоположной стороны в тот же момент, покачиваясь и ежесекундно рыгая таким перегаром, что, казалось, его можно увидеть, вышел человек бомжеватой наружности. Лицо его было всё в прыщах и кровавых надрезах, недельная щетина с проседями была сбита в комки и местами заляпана грязью. Он постоянно дёргал правым глазом, лицо его было перекошено, будто половина мышц лица не работала, невнятное бормотание, смешанное с бульканьем, вырывалось из его горла.
Дама при виде этого мужчины явно занервничала, хотя и старалась держаться гордо, достойно своей особе. Она рывком прижалась к стене, но не опустила головы, с надменным выражением лица она проследовала мимо мужчины в поношенных одеждах.
– Мадам, помогите, чем можете, – истошно закричал он, падая пред ней ниц и хватая её за краешки платья.
Дама от неожиданности чуть не пробила стену спиной.
– Эм… м…. ма-а-ала-а-дой чело-о-век, – её трясло, сумочка, щёлкнув замком, открылась, из неё выпала помада.
– Эй, – крикнул он, стоя за стеклом и наблюдая картину в действии. Воздух прошёл из глубины лёгких, через горло, примешивая приторных вкус слюны к смеси газов, отразился несколько раз от зубов, языка и прочего мяса во рту и застыл. Выхода не было, рот не открывался. Он резко ощупал всё своё тело – каждый орган был на месте, за исключением рта. На месте дырки на лице, из которой выходит воздух, не было ничего, ровный кусок кожи.
– Отпустите, я закричу, – срывающимся на крик голосом проверещала она. Мужчина похотливо засипел и пустил слюну. Медленно как удар сердца капелька слюны скользнула с его губ, проплыла через бороду и упала на пол, покрывшись снаружи пузырями.
– Помогите, пожалуйста! – истошно запищал мужчина. – Мне нужно совсем немного, совсем чутка. Пожертвуйте? сколько сможете, – продолжал пищать мужчина, всё выше и выше забираясь руками по её юбке.
– Не дам я вам… денег. Отстаньте от меня! – Она сделала рывок в оборот вокруг своей оси, вырвалась из цепких лап мужчины.
Мужчина уронил голову на пол, схватился руками за лицо и заплакал. Дама стояла, глядя на него свысока, лицо её дёрнулось на секунду, но быстро приняло исходное значение.
– Если вам так нужны деньги, шли бы работать… попрошайки, блин!
Мужчина, услышав, резко затих, порывистые движения прекратились. Он замер, выжидая. Дама тоже замолчала, но с места не сдвинулась. Мужчина глубоко и ровно вздохнул, упёршись руками в холодный пол. В следующую секунду он неспешно поднял голову, взглянув ей прямо в глаза, и, надув слюнный пузырь, улыбнулся звериным оскалом. Казалось, что за время его лежания на полу он оседел ещё более: брови и усы выцвели, оставив контраст с горящими зелёными глазами.
– Я не попрошайка! Никогда! Я воевал в Чечне, у меня друг умирал на руках, когда его ранило осколком, – силы покинули его, он упал.
Дама фыркнула, задрала высоко носик и пошла прочь. Мужчина буркнул что-то неразборчивое, сунул руку за пазуху, доставая оттуда складной нож. Невиданная прыть проснулась в нём – одним рывком он оказался позади неё, плотно держа её рот закрытым свободной рукой. Нож мягко погрузился в плоть с лёгким бульканьем, кровь брызнула тонким фонтаном в стену, размазываясь подобно слизняку.
А он сидел за стеклом, изо всех сил барабаня по нему кулаками. Что-то пихнуло, внизу завращались механизмы, поезд поехал, плавно постукивая колёсами по стыкам рельс.
Явление 4
– А-а-а-а-а!!!
Ощущения, будто желудок исходит спазмами и вот-вот стошнит собственными кишками, глаза выпучены и лезут из орбит. Царапает по рукам как шкуркой. Хрясь, шлёп. Колючая, зараза, как проволока над режимным объектом, и такая же жёсткая и неподатливая. Труба, чёрт её дери, почему же она такая цельная, не за что ухватиться.
– Ты меня любишь?
– Да.
– Ты веришь в любовь до гробовой доски, когда других путей уже нет?
И всё. Он летит дальше, оставляя их вдвоём, без его присутствия. На теле возникают синяки и ссадины, набитое место на затылке ноет, как бы там крови не было; ведь, если кровь, то заражение, мало ли кто тут ползает.
– Открой глаза! Ты слышал, что тебе сказали!
Слышал ли он меня, когда я был там. Вряд ли. Эти подонки, эти падальщики мало кого слышат, если он не из их числа, даже когда падаешь на колени, даже когда орёшь прямо в ухо, когда молишь их. Но они глухи и слепы, они как пауки сидят на своих паутинах и улавливают шевеление каждой ниточки, каждую мелкую мимолётную дрожь. Она для них как воздух, ареал их природного обитания, как животные, дикие. Они говорят, что они – люди. Что они отличаются от животных, что они преданы тебе до конца, а потом бросают тебя.
Хрясь! И снова удар, прям из-под низа, откуда не ждал. Как по маслу боль расползается из маленького эпицентра по всему телу, становится жарко, не хочется двигаться. А надо, и так будет всегда – всегда будет надо, просто надо, если хочешь выжить, если хочешь дожить то, что тебе положено, да не умереть раньше сроку. И почва уползает из-под ног, те зыбучие пески, которые минуту назад были твёрдым асфальтом. И нельзя будет ничего сказать, ибо снова тебя не услышат, ибо снова не захотят слушать, уйдя в свои сети, насмехаясь над тем, кто говорит.
– А-а-а-а-а!!! Спа-а-а-асите-э-э-э!!!
Плюх, щёлк. Застёжки на руках и ногах, а кресло удобное, тут даже поспать можно.
– Ну-с, продолжим. Вы вообще как, уколов не боитесь?
– Боюсь… доктор… ещё с детства.
– А, ну так это ничего, сейчас вот кольнём вот так вот.
– Ай!
– Не больно, не больно. Вот уже и всё. Осталось только подождать немного, и снова поколем, но вы уже не почувствуете. Не закрывайте рот.
Прошло 15 секунд как во сне. Видимость заволокло белой пеленой, но мышление всё ещё было чётким и местами острым. Доктор снял с блестящего подноса длинный шприц с тонкой иглой и быстро ввёл ему в десну, после чего стал медленно вращать по часовой стрелке. Таким образом, было произведено несколько уколов во всю полость рта; доктор удовлетворённо достал опустошённый шприц и шваркнул его об поднос. За окном проскрежетал гудком паровоз.
Шли минуты, длинная стрелка на настенных часах ползла как гусеница махаона. Снаружи потянуло дымом, жгли пластмассу и ещё что-то вонючее с чёрным копотным дымом.
– Что-нибудь чувствуете, больной?
Он хотел ответить, он давно хотел сплюнуть – во рту было тепло и влажно от слюны, но он не мог без разрешения доктора. Горло не слушалось, тепло быстро переходило в жжение, он более не понимал – двигаются ли мышцы у него в горле. Вкусовые рецепторы тоже отказывались работать, весь рот был как после множества укусов пчёл, язык не ворочался.
– Очень хорошо. Значит, можно и приступать к делу. Вы знаете, я ведь очень хороший дантист. Да. Мне даже чуть диплом не дали, но я сам отказался – послал их институт к чёртовой бабушке подальше и ушёл практиковать на людях. А знаете, почему? Да потому, что люблю я свободу, а так бы меня этот диплом сковывал, на что-то настраивал и обязывал. А так я свободен и могу работать без напряга.
Свет в лицо и другой голос вещает железным загробным тоном. Мне плохо, меня сейчас стошнит.
– Давно вы с ним знакомы? При каких обстоятельствах познакомились? Отвечайте!
Заморозка работает хорошо – язык и нижняя челюсть отнялись полностью, ужасно хочется спать. За пару часов сна убил бы, да ещё лампа светит, потеть заставляет. Духотища.
– М-м-м…
– Что?
– Ме-мэ-му!
– Так и будешь молчать, засранец? Мы всё про тебя, грит, знаем, мы знаем про вас с ним, мы знаем, что ты ему помогал. Ты это-то понимаешь?
– Му!!!
– Что ты мычишь, ну что ты мычишь. Тебе же лучше сотрудничать с нами, ты это пойми хотя бы. Ты ему больше не нужен, грит, расходный материал, он тебя выбросил. И, грит, всё. Вот не скажешь ты мне сейчас ничего, пожалуйста, мы тебя отпустим, отпустим, да. Но теперь ты для него кто? Грит, лишний свидетель, вот он тебя и захочет пришить. Так что, грит, вот тебе бумага, ручка, я вернусь через минут цать, а ты пиши пока.
– М-м-м…
– Мычать бесполезно. Тебе же, грит, задавали в своё время вопрос, так вот, придётся на него скоро ответить.
Явление 5
Это начиналось также красиво, как вспышка сверхновой на ночной небосводе, и также отдалённо, бездушно вблизи. Время относительно, относительна и материя в этом времени – те мощные лучи от умирающей звезды доходят до человеческого взора лишь спустя многие десятилетия, а порой и тысячи, миллионы лет. И кто знает, что там теперь, если мы всю жизнь видим картины прошлого, хотя каждый раз пытаемся их отвергнуть, будто ничего и не было.
Коричневый с отделкой под старину телевизор напротив издал тихий свист и начал прогреваться. Из колонок по бокам полился голос диктора: «Баловень судьбы. Документальный фильм производства Neon inc.» Телевизор прогревался медленно, как русская печка – появилось смутное чёрно-белое изображение, что-то пшикнуло, полилась приятная рояльная музыка в стиле старого кино.
Высокий статный мужчина в чёрном фраке и миниатюрная мадам в спортивном платье и белых чулках танцевали заводной танец на льду. Мужчина с лёгкостью подхватил её на руки и стал раскручивать, пуская из-под коньков множество ярких брызг. Они смеялись.
Экран потух, и вновь полилась музыка, на этот раз тихая, мелодичная гитарная музыка без рывков и резких переходов. Возникла колыбельная, а там маленький, только что родившийся ребёнок. Вокруг столпились люди, пол дюжины, большого диапазона возрастов, от двух малолеток до одного морщинистого, но крепкого старика с тросточкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15