Вместе с ней! Организовать это не составит проблем. Сделаем все это так, что комар носа не подточит. Ты же меня знаешь. — И он подчеркнул свое предложение, заговорщически ткнув меня в бок локтем. Вроде как соратника по тайному грязному делу.
Мне вдруг стало ужасно противно, а сам Лестер до смерти надоел. И зачем я потратил на него столько времени? Чтобы выслушать, как мне хорошо будет с Ники, если в понедельник я побуду пай-мальчиком и наступлю на горло собственной песне? Не слишком ли много всего лишь за возможность обладать молодым красивым телом?
Я сжал мои хорошо тренированные парусами яхты пальцы вокруг кисти его правой руки. Сжал изо всех сил и держал до тех пор, пока от напряжения у меня не заболело плечо, а у него от боли не отвисла челюсть и он на минуту снова не превратился в того маленького, вечно хныкающего и всего боящегося Лестера Фитча из арландской начальной школы. Сорвав с него маску, я на какой-то момент ощутил дикую радость, но на смену ей тут же пришло отвращение, и я отпустил его руку.
— А теперь, Лестер, позволь мне тоже сделать маленький диагноз. Ты влез в дело, которое тебе не по плечу. И уже дрожишь от страха. Совсем потерял голову. Ты оказался в крутой вонючей каше, из которой любой ценой хотел бы вылезти, вот только уже не можешь. Вот так, старина. Ну, как тебе мой диагноз?
Он, само собой разумеется, попытался изобразить благородное негодование:
— Не понимаю, что ты хочешь этим сказать!
— Только то, что давно и прекрасно тебя знаю, Лестер. Мир не принял тебя. Ты всегда был самым обычным неудачником и теперь готов на любую гадость, лишь бы не утонуть, как можно дольше продержаться на поверхности. Ты ввязался в подлую аферу с полковником Долсоном, стал его подельником, вором. Уж не знаю, каким именно образом тебя туда заманили, но вылезти оттуда просто так теперь уже невозможно. Это факт, Лестер. Причем факт, известный не только мне одному. Об этом знаешь ты сам, я, Долсон и кое-кто еще.
Он боялся даже поднять на меня глаза. Да, тот самый маленький запуганный Лестер. Хотя вообще-то у любого человеческого существа должно быть чувство личного достоинства, которое никому нельзя позволять унижать. А он взял и позволил. Безропотно позволил раздеть себя догола. Причем не из-за простой бессмысленной жестокости. Мной руководил конкретный интерес — нажать посильнее и постараться узнать, что за всем этим стоит. За ним, за Ники, за Стэнли Мотлингом.
Лестер, казалось, вечность сидел не произнося ни слова. Только тяжело дышал и все время сглатывал слюну. Совсем как рыба, которую вдруг выбросили на лед. Наконец медленно повернулся ко мне. Господи, такой ненависти в глазах мне еще, признаюсь, никогда не приходилось видеть! И голос вдруг стал писклявый, едва слышимый:
— У тебя, пропади ты пропадом, всегда все было. С самого рождения. Все, чего никогда не было у меня. Будь ты проклят, Геван!.. Ладно, ладно, давай продолжай вынюхивать, продолжай совать свой длинный нос не в свое дело. Может, именно это мне и надо — пусть тебе его укоротят, пусть тебя раздавят, как жирного глупого клопа на стене! Я очень хочу, чтобы это сделали с вами, мистер Геван Дин. И да поможет мне Бог! А он поможет, не сомневайся...
— Так же, как раздавили Кена? — слегка прищурившись, мягко спросил я.
Вот оно! Ненависть и совсем неожиданное давление сделали свое дело. Лестер понял, что сказал слишком много и теперь пощады ждать ему неоткуда. Глаза за оптическими линзами снова стали туманными. Он поднялся и медленно, неуверенной, как у больного или перепившего человека, походкой направился к выходу. Нет, не человека, а механической куклы, у которой вдруг кончился завод пружины.
Я попросил налить еще один коктейль. Медленно выпил. Да, наверное, Перри права. В нависшем над нами мраке все отчетливее и отчетливее вырисовывалось нечто ужасное, и мне оно было почти знакомо. Почти...
Расплатившись и выйдя из бара в холл, я подобрал со столика свежую газету. Быстро ее просмотрел. Душераздирающие заголовки кричали о конце света, о непримиримой войне идеологий, о необходимости самоочищения, ну и так далее, ну и тому подобное. Но в самом низу второй страницы в черной рамке было нечто, заставившее меня резко остановиться. Настолько резко, что идущий за мной мужчина от неожиданного столкновения чуть не упал, громко выругался и, с опаской глядя на меня, побежал совсем в другую сторону.
Сегодня в полдень в одиннадцати милях к югу от города полиция обнаружила в реке тело молодой девушки, Альмы Брейди, служащей секретного отдела компании «Дин продактс». Это было самоубийство, доказательством чему служит предсмертная записка, обнаруженная в кармане ее красного пальто. По предварительному мнению полиции, она спрыгнула с одного из мостов Арланда в четверг поздно вечером. Причина, как следует из упомянутой записки, неудавшийся любовный роман.
Бедное милое существо, ни с того ни с сего вдруг прыгнувшее в реку в своем ярко-красном пальто! Она была похожа на кого угодно, но только не на самоубийцу. Слишком любила жизнь, слишком хотела успеха. Когда из ее жизни выпал Долсон, она немедленно начала думать о другом, но уж никак не о реке.
Конечно же в ней чувствовалась уязвимость, причем довольно сильная, но совсем не из тех, которые ведут к самоубийству. Знал я ее мало, не более получаса, но был уверен на все сто процентов — она не делала этого, кто-то ей здорово в этом помог. Вот только зачем и почему?
Мой брат Кен, похоже, совершенно случайно влип в какую-то дурную историю и проиграл. Его убили, и я всем сердцем его оплакиваю. Хотя, если попробовать рассуждать трезво, его смерть, возможно, была не такой уж бессмысленной. Просто ему стало известно то, чего не следовало знать. А потом об этом узнали другие. Ведь шила в мешке не утаишь. Вот со смертью Альмы совсем другое дело. Ее-то за что убили? Она-то тут при чем? «Раздавили, как жирного клопа на стене?» Так, кажется, растерянно сказал Лестер? Но раздавили-то профессионально, чего ни Лестер Фитч, ни полковник Долсон просто не могли, не были способны сделать. Совсем не их класс, не их уровень.
Я резко развернулся и торопливо пошел к ближайшей телефонной будке. Нашел в книге номер домашнего телефона Перри, позвонил. Ее мать ответила, что Джоан недавно звонила, предупредила, что задержится на работе, но поужинает в кафе через улицу напротив. Я как можно вежливее поблагодарил, бросил еще одну монетку, набрал номер приемной завода. Коммутатор уже не работал. Хорошо, тогда попробуем аварийный. Сработало. Неохотно, но меня все-таки соединили с офисом Грэнби.
— Перри? Это Геван. Ты уже знаешь?
— Да, это просто ужасно. Я даже не предполагала, что она воспримет все так близко к сердцу. Может, ей надо было тогда чем-то помочь?
— Ты уверена?
— Что вы имеете в виду?
— Перри, это не по телефону. Просто я совсем не верю в то, что это было самоубийство. Нам надо поговорить. Срочно.
Она даже попробовала хихикнуть. Правда, ей это не совсем удалось.
— Но, бог ты мой, ведь полковник Долсон вряд ли...
— Дело совсем не в Долсоне. Все намного серьезнее. Ты уже ела?
— Только что вернулась. Минут пять назад.
— Когда закончишь работу?
— В восемь тридцать, Геван.
— Хорошо. Припаркуюсь как можно ближе к главному входу и буду ждать. Да, и, пожалуйста, сделай мне небольшое одолжение — закрой на ключ дверь в офис.
— Вы меня пугаете, Геван.
— Боюсь, настало время пугаться. Нам всем.
Настенные часы в холле показывали семь. Итак, предвестник бури заявил о себе во весь голос, все пустые слова сказаны, Лестер угрозу высказал и, кроме того, по-своему красноречиво обещал передать мой отказ выполнить их желание кому надо. Ну и что дальше? Сидеть и ждать? Или все-таки что-то делать?
Глава 15
Может, не стоило втягивать во все это Перри? Она-то здесь совсем ни при чем. Зачем ее подвергать такому чудовищному риску? Устав от бессмысленного ожидания, я решил подняться к себе в номер за плащом. Как мне показалось, мучительно долго ждал лифт. Наконец он подошел, дверь открылась... В нем оказался полковник Долсон, который был не в состоянии даже стоять на ногах: с одной стороны его держал за руки коренастый охранник, с другой — официант из бара.
— Вы же не должны были ни для кого останавливать лифт, — мрачно сказал официант молодому лифтеру.
— А вам следовало бы везти его в грузовом лифте, а не в пассажирском, — не менее мрачно ответил тот.
— Ладно, ладно, сынок, давай закрывай дверь, и поехали дальше.
Долсон, тупо уставившись в пол и непрерывно икая, что-то невнятно бормотал. Меня он даже не узнал. Вышли они на шестом этаже. Когда за ними закрылись двери, я спросил лифтера, далеко ли им его тащить.
— Нет, совсем рядом. В 611-й. Сразу за первым углом коридора. Подумать только, в таком состоянии — и в военном мундире! Мог бы и не позорить.
— И часто с ним такое случается?
— Честно говоря, в таком виде я полковника еще никогда не видел. Сейчас им надо будет его раздеть и положить в постель. Думаю, это будет совсем не сложно.
Когда я вошел к себе в номер, там громко звонил телефон, но поговорить со мной никто не захотел. Я закурил сигарету, думая, кто бы это мог быть, затем вдруг услышал осторожное постукивание ногтями в мою дверь. Не без смутного опасения открыл ее. В коридоре стояла Хильди. Она быстро вошла, плотно закрыла дверь, прислонилась к ней спиной и, не дожидаясь моего вопроса, сказала:
— Похоже, нашего блистательного полковника что-то очень здорово огорошило.
— Да, я только что видел его в лифте.
— Значит, видели его состояние. Мягко говоря, не самое лучшее. Поскольку вы им активно интересовались, я решила поделиться с вами, что произошло. Сегодня полковник насел на меня со всей силой: «Пакуй чемодан, дорогая. Мы сегодня же отправляемся путешествовать в моей машине. Сначала Акапулько, затем Рио, Аргентина...» При этом он никак не мог поверить, что мой отказ окончателен. Когда уговоры не помогли, достал большую пачку наличных денег. Очень большую, Геван. Причем в самых крупных купюрах. Клянусь Господом Богом, мне никогда еще не приходилось видеть сразу так много денег. И знаете, на какие-то пять секунд у меня в душе шевельнулось сомнение — а может, все-таки с ним поехать? И при случае взять эти деньги? Может, в душе у меня есть что-то от воровки?
— Думаешь, он серьезно намерен уехать, Хильди?
— Да, серьезно. Так искусно притворяться у него просто не хватило бы ума. Когда трюк с деньгами тоже не сработал, он начал быстро напиваться, а затем сказал мне, что кое-кто предупредил его, что все уже готово, и что он не дурак и не собирается становиться живой мишенью. Кому-кому, а уж ему-то прекрасно известно, когда надо заканчивать и сматывать удочки. Хотя лично я, честно говоря, ничего не поняла. Что уже готово? Почему надо сматывать удочки? При чем здесь живая мишень?
— Сейчас он слишком пьян, чтобы даже самому дойти до машины, не говоря уж о том, чтобы куда-либо ехать, — сказал я.
— А знаете, наверное, во всем этом есть и часть моей вины, Геван. Полковник так настойчиво хотел узнать причину, почему я не хочу с ним никуда ехать, что я наконец не выдержала и сказала, что каждый раз, когда он прикасается ко мне, я чувствую себя совсем как в далеком детстве, когда Бадди Хиггинс, соседский мальчишка, незаметно подкрадывался и засовывал мне в купальник живого червяка.
— На самом деле?
— На самом деле. Он, конечно, здорово на меня разозлился, начал пить с удвоенной силой и очень скоро перестал членораздельно говорить. Только невнятно бормотал что-то. Может, для него это было и к лучшему. По крайней мере, не проговорился про своего маленького приятеля и про то, что его ждет.
— Что еще за маленький приятель?
Она бросила на меня быстрый взгляд, затем опустила его на свои часы:
— Мне пора идти, скоро мой выход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49