Всегда остается возможность сфранкенштейнить ее с другой гагарой – с хорошей головой и плохими ногами. Или можно использовать части гагары для диорамы, в какой-нибудь сцене – например, как только что пойманную добычу песца.
Но мои помыслы потекли обратно к Пискуну. Тоже настоящее чучело животного, только превращенное в куклу. Подлинный Пискун, поразмыслил я, должен находиться в Музее телевидения. А этот, наверное, – просто рекламный двойник или что-то вроде. С другой стороны, это в детстве Пискун мог казаться мне сокровищем – вообще-то ведь это кукла из грошового местного телешоу. Но вот этот мог оказаться «настоящим Маккоем».
Входная дверь динь-динькнула: еще один покупатель. Я слегка удивился, услышав, как тетя-кола приветствовала его придушенным шепотом:
– Сукин сын!
– Дай сюда белку! – загремел мужской голос.
Звон стекла. Видимо, шкаф.
Я затаил дыхание, рука зависла наддверной ручкой. Как мне показалось, происходящее смахивало на семейную ссору. Ну знаете, как все время пишут в газетах – какой-нибудь доброхот пытается вмешаться и получает за свою заботу полное брюхо свинца.
– Сволочь! – завопила тетя-кола.
Раздался выстрел, в ванной взорвалось зеркало, и я рухнул на пол, изо всех сил стараясь свернуться в комок за унитазом. Разрыв на обоях указывал, где пуля прошла сквозь стену на своем пути к зеркалу: в воздухе еще висела гипсокартонная пыль. Жужжание свинцовой пчелы не стихало у меня в ушах; она пролетела так близко, что было слышно, как ввинчивается в воздух. Я постарался не думать, что получилось бы, если бы она меня ужалила.
А в лавке продолжалась драка: пол трясся, слышались топот и рычание, об пол бились лампы, дребезжали наперстки в футляре.
– Помогите! – прохрипела Кола – и мне помстилось, что мне.
– Белку! – рявкнул мужской голос.
Конечно, я всегда подставлю ножку воришке, смывающемуся с дамской сумочкой. Или брошу камнем в грабителя, чтобы испортить ему настроение. Но я не пуленепробиваемый Супермен. Но все равно меня за эти прятки за унитазом грызла совесть, а к заднице лип заячий хвостик.
Я пополз к двери, толкнул ее и высунул голову. В просвете между штор в судорожном вальсе мелькнула счастливая пара – они махали мне большим черным пистолетом. Эхо первой пчелы заставило меня отползти обратно в ванную, где нам с хвостиком было вполне уютно, благодарим покорно. Но я подобрал осколок зеркала и выставил его так, чтобы следить за действом. Однако ясно видны были только ноги: ее – скромные белые теннисные туфли, его – черные сапоги мотоциклиста. Потом они вывалились из поля зрения и раздался ужасный грохот.
Опять выстрелил пистолет, я услыхал какое-то рычание и стоны, но было похоже, что короткое мамбо окончено. В зеркало ничего не было видно. Извиваясь на пузе, я добрался до шторы – увидеть конец и понять, можно ли рвануть к выходу.
Черные мотоциклетные сапоги торчали из-за рухнувшего стеклянного шкафа, носки слегка подрагивали. Снаружи, как я услышал, завелась машина, набрала обороты, и – удаляющийся характерный рокот «хеми-У-8». Тетя-кола удрала, вероятно – на «крайслере».
Стекло захрустело под ногами, когда я осторожно шагнул в комнату. Байкер, облаченный в черные джинсы и футболку, лежал навзничь, голые волосатые руки ужасно искромсаны стеклами – отчего и набежала здоровенная лужа крови. У парня были длинные спутанные черные волосы и бакенбарды, толстые очки в черной оправе криво сдернуты с лица. Я оглядел пол, нет ли пистолета: шиш.
За поясом у парня торчали парусиновые ножны, из которых выглядывала небольшая рукоятка серебристого металла. Сначала я подумал, что это нож, но потом узнал железку: камертон. «Ангелы ада» занялись настройкой роялей?
Гагара лежала у кассы – ноги переломаны, голова размозжена в пыль. Но окунь и фальшивая скала еще могли принести какую-то пользу. На стене позади кассы, где раньше был Пискун, осталось только пыльное пятно.
Я перешагнул через разбитого фарфорового пуделя-лампу. Байкер еще дышал – едва-едва, – но перестал двигаться и стонать. Я подумал, что надо хотя бы слегка подбинтовать его течь, прежде чем вызывать копов, и схватил с полу стопку памятных льняных салфеток к двухсотлетию Соединенных Штатов, взял байкера за руку и поднял ее. Тут-то я и заметил другую, более впечатляющую рану около подмышки. И хоть я не мог как следует разглядеть ее через прореху в футболке, выглядела она довольно скверно: из нее торчало мясо или что-то вроде.
В комнате вдруг потемнело, вещи поплыли. Я бросил байкерову руку и навалился на книжную полку. Сблевать вряд ли светило, и я понял, что сейчас свалюсь в обморок, – и через силу двинулся мимо ванной в небольшую жилую комнату. Там сел на разубранную кружевами кровать, шлепнул себя раз-другой по щекам и снял телефонную трубку.
Говорила мне мама объезжать чужие дворы!
Глава 2
Во время оно, когда я был пацаном, еще до того, как рогульки комнатных антенн уступили место лианам коаксиальных кабелей и горбатым силуэтам спутниковых тарелок, телевизионная аудитория ограничивалась «территорией вещания». Послеобеденная программа предоставлялась тремя каналами, передававшими мыльные оперы, мыльные оперы и опять мыльные оперы. Все остальные программы после школы передавались из шлакоблочных бункеров, усеивавших городские окраины; независимые станции наскребали по сусекам все, что могли, лишь бы присосаться к местному рекламному рынку. В нашем районе была, например, «Десятая студия», которая эфирила уцененные фильмы с вялыми сценариями, пересыпая их появлениями масляного ведущего, вытягивающего открытки с телефонными номерами счастливых ежедневных победителей. Приз: билеты в «театр с ужином» на, должно быть, самый долгоиграющий «Бригадун» всей Северной Америки. Другая станция, «Канал 3», перепоказывала сериалы из каменного века, когда телевизоры еще были круглыми. Еще был метровый диапазон – «Общественная телестанция 22», на которую из-за стратосферных помех или чего-то вроде можно было настроиться лишь после того, как я ложился спать.
И пусть солнце светило и свежескошенные лужайки так и звали к воодушевляющей игре в «захват флага», детские велосипеды в радиусе тридцати миль откидывались в сторону ради комнатного приключения, которое предлагал «Восьмой канал», – «Шоу генерала Бухера».
В общем, по шкале «Капитана Кенгуру» эта самодельная программа потянула бы где-то на пять баллов из десяти. Кажется, мы понимали это даже тогда. Но в то же время, наверное, мы отлично сознавали: «Шоу генерала Бухера» идет только в нашем районе, и – при всех технических и творческих недостатках – это наша передача. К тому же нам предлагали присылать в программу поделки и открытки, которые потом показывали и читали по телевизору. В ответ нас включали в список рассылки и мы всегда были в курсе, в каком из местных торговых центров в следующий раз будут выступать Бухер и его артисты.
Знаете, я не хочу огорчать местных поклонников генерала Бухера. Бухер вкладывал душу в эту программу, с этим я не спорю, но все-таки он был просто клоуном-чревовещателем средней руки, который не сумел вовремя остановиться. Молодцы были также сценаристы, художники и съемочная группа – несмотря на дрянную аппаратуру, из-за которой постоянно шли прахом все усилия. Бывало всякое: валились декорации, взрывались софиты, камеры смотрели не в ту сторону и вдруг показывали кукловодов или как Бухер прилаживает свои колоссальные белые бакенбарды.
Основная идея представляла собой смесь (кто-то может сказать – была содрана с) многих тогдашних мультиков и детских передач. Генерал Бухер командовал военно-воздушной базой «РывОК.» где-то в дальней местности под названием «Северные Леса». Он ходил в красном мундире с каскадом медалей, носил белую портупею в комплекте с револьвером 45-го калибра с золотыми накладками и белый пробковый шлем с красным попугаем по имени Франт на макушке. Его свита состояла из трех кукольных пилотов: волка Воя, его дружка Боягуза и Пискуна Малахольного Ореха. Декорации походили на интерьер сборного домика-времянки, с нарисованным аэродромом за окном. В комнате были Волшебная картотека, Молочный бар и Стол дежурного – они разговаривали скрипами, которые понимал только Бухер.
Каждый выпуск передачи начинался рожком, сигналящим вечернюю зорю под рев приземляющегося истребителя. Бухер появлялся, словно только что с боевого вылета. Снимал парашют и здоровался с ребятишками, которые сидели в студии. Потом Франт, красный попугай, говорил «Привет!» детишкам и угощал генерала дурацкой шуткой из серии «тук-тук, кто там?». Тут в окне появлялись остальные действующие лица и начинали состязаться с генералом в хитрости. В каждом выпуске без исключения интрига строилась вокруг замыслов Воя и Боягуза съесть или уничтожить Пискуна – это удалось бы, если бы они смогли: а) усыпить Бухера; б) услать его на какое-нибудь сумасшедшее задание; в) доказать, что Пискун предатель, чтобы генерал его застрелил. Итог обычно был таким: а) Бухер просыпался в последний момент (дети в студии истошно орали: «Проснись!»); б) Бухер возвращался в последний момент (дети в студии вопили: «Вернись!»); в) показания Волшебной картотеки или Стола дежурного снимали с Пискуна обвинения в предательстве. Воя и Боягуза отправляли на гауптвахту без молочного коктейля. Конец.
Но как же обойтись без капельки ностальгии по «Холодной войне»? Отряду Бухера угрожал еще и внешний враг, которого так и называли – «Враг». Жидко примаскированная славянская империя, повинная в учебных воздушных тревогах по ходу шоу, при которых детишки у телевизоров должны были кидаться на пол и прикрывать головы.
И конечно, были в этой передаче задешево арендованные мультики. Главным блюдом был «Ракета Роджер», на добавку – «Король Леонардо», немножко «Груба и Рыжика» и щепотка «Кролика-крестоносца». Захватывающие приключения Хвата Карго украшали собой концовку передачи.
Защищая нас от ядерной зимы, передача выходила в эфир каждый рабочий день с не такой уж хитрой миссией продвижения «Сливочных ирисок Гуттермана» – таких липких, что от бумажек их отскребали, как слизняка от горячего асфальта. Все мои знакомые мальчишки считали ириски конченой жутью – равно как и название фирмы, которое всех наводило на мысли о кислой капусте или пикулях. Но вопреки всему действующие лица «Генерала Бухера» поголовно обожали сливочные ириски Гуттермана. Пискун, естественно, предпочитал с арахисовым маслом и желейные, а его дурацкая морденция даже печаталась на обертках. Закономерно – мы, дети, поддавались влиянию рекламы и регулярно покупали тянучки, хоть и корчили рожи всякий раз, отскабливая их от зубов.
Пожалуй, самый оригинальный момент «Шоу генерала Бухера» состоял в том, что куклы были сделаны из настоящих чучел животных, хотя Воя, мне кажется, кроили скорее из койота, а не из волка. Боягуз был чучелом опоссума и чертовски походил на крысу. Само собой, ужасно неполиткорректно по нынешним стандартам, но то были дикие времена, когда яичница с беконом на завтрак была обязательной, а алкаши по телику – смешными.
Наш веселый герой – Пискун – был в прошлом настоящей белкой. Добродушный дурачок, который только по чистому везению каждый рабочий день между тремя и четырьмя тридцатью умудрялся не отдать концы. И почему-то Пискун этот нас, детей, завораживал.
Надо сказать, что куклы из «Шоу генерала Бухера» во многих отношениях вдохновили мою склонность к таксидермии – возможно, потому, что плюшевые копии Пискуна по пять долларов десять центов никак не могли сравниться с прототипом. Ближе всего к встрече с настоящим Пискуном я был на торжественном открытии нового обувного магазина «Бухер Браун». Но благодаря склонности моего младшего брата к мелким правонарушениям (он отсосал и продал местным картингистам бензин из нашей машины), отцовская колымага опоздала, и немалая толпа детишек отодвинула меня от Малахольного Ореха на несколько сот футов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Но мои помыслы потекли обратно к Пискуну. Тоже настоящее чучело животного, только превращенное в куклу. Подлинный Пискун, поразмыслил я, должен находиться в Музее телевидения. А этот, наверное, – просто рекламный двойник или что-то вроде. С другой стороны, это в детстве Пискун мог казаться мне сокровищем – вообще-то ведь это кукла из грошового местного телешоу. Но вот этот мог оказаться «настоящим Маккоем».
Входная дверь динь-динькнула: еще один покупатель. Я слегка удивился, услышав, как тетя-кола приветствовала его придушенным шепотом:
– Сукин сын!
– Дай сюда белку! – загремел мужской голос.
Звон стекла. Видимо, шкаф.
Я затаил дыхание, рука зависла наддверной ручкой. Как мне показалось, происходящее смахивало на семейную ссору. Ну знаете, как все время пишут в газетах – какой-нибудь доброхот пытается вмешаться и получает за свою заботу полное брюхо свинца.
– Сволочь! – завопила тетя-кола.
Раздался выстрел, в ванной взорвалось зеркало, и я рухнул на пол, изо всех сил стараясь свернуться в комок за унитазом. Разрыв на обоях указывал, где пуля прошла сквозь стену на своем пути к зеркалу: в воздухе еще висела гипсокартонная пыль. Жужжание свинцовой пчелы не стихало у меня в ушах; она пролетела так близко, что было слышно, как ввинчивается в воздух. Я постарался не думать, что получилось бы, если бы она меня ужалила.
А в лавке продолжалась драка: пол трясся, слышались топот и рычание, об пол бились лампы, дребезжали наперстки в футляре.
– Помогите! – прохрипела Кола – и мне помстилось, что мне.
– Белку! – рявкнул мужской голос.
Конечно, я всегда подставлю ножку воришке, смывающемуся с дамской сумочкой. Или брошу камнем в грабителя, чтобы испортить ему настроение. Но я не пуленепробиваемый Супермен. Но все равно меня за эти прятки за унитазом грызла совесть, а к заднице лип заячий хвостик.
Я пополз к двери, толкнул ее и высунул голову. В просвете между штор в судорожном вальсе мелькнула счастливая пара – они махали мне большим черным пистолетом. Эхо первой пчелы заставило меня отползти обратно в ванную, где нам с хвостиком было вполне уютно, благодарим покорно. Но я подобрал осколок зеркала и выставил его так, чтобы следить за действом. Однако ясно видны были только ноги: ее – скромные белые теннисные туфли, его – черные сапоги мотоциклиста. Потом они вывалились из поля зрения и раздался ужасный грохот.
Опять выстрелил пистолет, я услыхал какое-то рычание и стоны, но было похоже, что короткое мамбо окончено. В зеркало ничего не было видно. Извиваясь на пузе, я добрался до шторы – увидеть конец и понять, можно ли рвануть к выходу.
Черные мотоциклетные сапоги торчали из-за рухнувшего стеклянного шкафа, носки слегка подрагивали. Снаружи, как я услышал, завелась машина, набрала обороты, и – удаляющийся характерный рокот «хеми-У-8». Тетя-кола удрала, вероятно – на «крайслере».
Стекло захрустело под ногами, когда я осторожно шагнул в комнату. Байкер, облаченный в черные джинсы и футболку, лежал навзничь, голые волосатые руки ужасно искромсаны стеклами – отчего и набежала здоровенная лужа крови. У парня были длинные спутанные черные волосы и бакенбарды, толстые очки в черной оправе криво сдернуты с лица. Я оглядел пол, нет ли пистолета: шиш.
За поясом у парня торчали парусиновые ножны, из которых выглядывала небольшая рукоятка серебристого металла. Сначала я подумал, что это нож, но потом узнал железку: камертон. «Ангелы ада» занялись настройкой роялей?
Гагара лежала у кассы – ноги переломаны, голова размозжена в пыль. Но окунь и фальшивая скала еще могли принести какую-то пользу. На стене позади кассы, где раньше был Пискун, осталось только пыльное пятно.
Я перешагнул через разбитого фарфорового пуделя-лампу. Байкер еще дышал – едва-едва, – но перестал двигаться и стонать. Я подумал, что надо хотя бы слегка подбинтовать его течь, прежде чем вызывать копов, и схватил с полу стопку памятных льняных салфеток к двухсотлетию Соединенных Штатов, взял байкера за руку и поднял ее. Тут-то я и заметил другую, более впечатляющую рану около подмышки. И хоть я не мог как следует разглядеть ее через прореху в футболке, выглядела она довольно скверно: из нее торчало мясо или что-то вроде.
В комнате вдруг потемнело, вещи поплыли. Я бросил байкерову руку и навалился на книжную полку. Сблевать вряд ли светило, и я понял, что сейчас свалюсь в обморок, – и через силу двинулся мимо ванной в небольшую жилую комнату. Там сел на разубранную кружевами кровать, шлепнул себя раз-другой по щекам и снял телефонную трубку.
Говорила мне мама объезжать чужие дворы!
Глава 2
Во время оно, когда я был пацаном, еще до того, как рогульки комнатных антенн уступили место лианам коаксиальных кабелей и горбатым силуэтам спутниковых тарелок, телевизионная аудитория ограничивалась «территорией вещания». Послеобеденная программа предоставлялась тремя каналами, передававшими мыльные оперы, мыльные оперы и опять мыльные оперы. Все остальные программы после школы передавались из шлакоблочных бункеров, усеивавших городские окраины; независимые станции наскребали по сусекам все, что могли, лишь бы присосаться к местному рекламному рынку. В нашем районе была, например, «Десятая студия», которая эфирила уцененные фильмы с вялыми сценариями, пересыпая их появлениями масляного ведущего, вытягивающего открытки с телефонными номерами счастливых ежедневных победителей. Приз: билеты в «театр с ужином» на, должно быть, самый долгоиграющий «Бригадун» всей Северной Америки. Другая станция, «Канал 3», перепоказывала сериалы из каменного века, когда телевизоры еще были круглыми. Еще был метровый диапазон – «Общественная телестанция 22», на которую из-за стратосферных помех или чего-то вроде можно было настроиться лишь после того, как я ложился спать.
И пусть солнце светило и свежескошенные лужайки так и звали к воодушевляющей игре в «захват флага», детские велосипеды в радиусе тридцати миль откидывались в сторону ради комнатного приключения, которое предлагал «Восьмой канал», – «Шоу генерала Бухера».
В общем, по шкале «Капитана Кенгуру» эта самодельная программа потянула бы где-то на пять баллов из десяти. Кажется, мы понимали это даже тогда. Но в то же время, наверное, мы отлично сознавали: «Шоу генерала Бухера» идет только в нашем районе, и – при всех технических и творческих недостатках – это наша передача. К тому же нам предлагали присылать в программу поделки и открытки, которые потом показывали и читали по телевизору. В ответ нас включали в список рассылки и мы всегда были в курсе, в каком из местных торговых центров в следующий раз будут выступать Бухер и его артисты.
Знаете, я не хочу огорчать местных поклонников генерала Бухера. Бухер вкладывал душу в эту программу, с этим я не спорю, но все-таки он был просто клоуном-чревовещателем средней руки, который не сумел вовремя остановиться. Молодцы были также сценаристы, художники и съемочная группа – несмотря на дрянную аппаратуру, из-за которой постоянно шли прахом все усилия. Бывало всякое: валились декорации, взрывались софиты, камеры смотрели не в ту сторону и вдруг показывали кукловодов или как Бухер прилаживает свои колоссальные белые бакенбарды.
Основная идея представляла собой смесь (кто-то может сказать – была содрана с) многих тогдашних мультиков и детских передач. Генерал Бухер командовал военно-воздушной базой «РывОК.» где-то в дальней местности под названием «Северные Леса». Он ходил в красном мундире с каскадом медалей, носил белую портупею в комплекте с револьвером 45-го калибра с золотыми накладками и белый пробковый шлем с красным попугаем по имени Франт на макушке. Его свита состояла из трех кукольных пилотов: волка Воя, его дружка Боягуза и Пискуна Малахольного Ореха. Декорации походили на интерьер сборного домика-времянки, с нарисованным аэродромом за окном. В комнате были Волшебная картотека, Молочный бар и Стол дежурного – они разговаривали скрипами, которые понимал только Бухер.
Каждый выпуск передачи начинался рожком, сигналящим вечернюю зорю под рев приземляющегося истребителя. Бухер появлялся, словно только что с боевого вылета. Снимал парашют и здоровался с ребятишками, которые сидели в студии. Потом Франт, красный попугай, говорил «Привет!» детишкам и угощал генерала дурацкой шуткой из серии «тук-тук, кто там?». Тут в окне появлялись остальные действующие лица и начинали состязаться с генералом в хитрости. В каждом выпуске без исключения интрига строилась вокруг замыслов Воя и Боягуза съесть или уничтожить Пискуна – это удалось бы, если бы они смогли: а) усыпить Бухера; б) услать его на какое-нибудь сумасшедшее задание; в) доказать, что Пискун предатель, чтобы генерал его застрелил. Итог обычно был таким: а) Бухер просыпался в последний момент (дети в студии истошно орали: «Проснись!»); б) Бухер возвращался в последний момент (дети в студии вопили: «Вернись!»); в) показания Волшебной картотеки или Стола дежурного снимали с Пискуна обвинения в предательстве. Воя и Боягуза отправляли на гауптвахту без молочного коктейля. Конец.
Но как же обойтись без капельки ностальгии по «Холодной войне»? Отряду Бухера угрожал еще и внешний враг, которого так и называли – «Враг». Жидко примаскированная славянская империя, повинная в учебных воздушных тревогах по ходу шоу, при которых детишки у телевизоров должны были кидаться на пол и прикрывать головы.
И конечно, были в этой передаче задешево арендованные мультики. Главным блюдом был «Ракета Роджер», на добавку – «Король Леонардо», немножко «Груба и Рыжика» и щепотка «Кролика-крестоносца». Захватывающие приключения Хвата Карго украшали собой концовку передачи.
Защищая нас от ядерной зимы, передача выходила в эфир каждый рабочий день с не такой уж хитрой миссией продвижения «Сливочных ирисок Гуттермана» – таких липких, что от бумажек их отскребали, как слизняка от горячего асфальта. Все мои знакомые мальчишки считали ириски конченой жутью – равно как и название фирмы, которое всех наводило на мысли о кислой капусте или пикулях. Но вопреки всему действующие лица «Генерала Бухера» поголовно обожали сливочные ириски Гуттермана. Пискун, естественно, предпочитал с арахисовым маслом и желейные, а его дурацкая морденция даже печаталась на обертках. Закономерно – мы, дети, поддавались влиянию рекламы и регулярно покупали тянучки, хоть и корчили рожи всякий раз, отскабливая их от зубов.
Пожалуй, самый оригинальный момент «Шоу генерала Бухера» состоял в том, что куклы были сделаны из настоящих чучел животных, хотя Воя, мне кажется, кроили скорее из койота, а не из волка. Боягуз был чучелом опоссума и чертовски походил на крысу. Само собой, ужасно неполиткорректно по нынешним стандартам, но то были дикие времена, когда яичница с беконом на завтрак была обязательной, а алкаши по телику – смешными.
Наш веселый герой – Пискун – был в прошлом настоящей белкой. Добродушный дурачок, который только по чистому везению каждый рабочий день между тремя и четырьмя тридцатью умудрялся не отдать концы. И почему-то Пискун этот нас, детей, завораживал.
Надо сказать, что куклы из «Шоу генерала Бухера» во многих отношениях вдохновили мою склонность к таксидермии – возможно, потому, что плюшевые копии Пискуна по пять долларов десять центов никак не могли сравниться с прототипом. Ближе всего к встрече с настоящим Пискуном я был на торжественном открытии нового обувного магазина «Бухер Браун». Но благодаря склонности моего младшего брата к мелким правонарушениям (он отсосал и продал местным картингистам бензин из нашей машины), отцовская колымага опоздала, и немалая толпа детишек отодвинула меня от Малахольного Ореха на несколько сот футов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32