"опустить бонсаи вместе с горшком
в холодную кипяченую воду на три-пять минут". Что я и проделал
через парочку часов со всеми необходимыми предосторожностями.
Когда вынимал горшочек из пластмассовой купели, крохотные
листики импортного растения прошелестели-прошептали почему-то на
чистейшем русском языке: "Спасибо тебе, Монах!" Впрочем, это
могло мне и показаться, так как в семисотграммовой бутылке
"Матра" к тому времени плескалось уже на самом донышке. Как бы
там ни было, спать я улегся с радостным чувством вовремя
сделанного благого дела.
5
Без всякого аппетита, равнодушно поедая приготовленную Цыпой
яичницу с ветчиной, я, скучая, слушал его ежедневный доклад.
- В заведении все тип-топ. Особых происшествий не наблюдается,
как и наездов со стороны конкурентов. Девочки вчера неплохо
отработались...
- Ладушки! - прервал я его нудное бормотание. - Что еще? Новости
какие-нибудь имеются?
- Само собой! - ухмыльнулся Цыпа. - Один наш враг приказал долго
жить...
- Кто это такой сознательный? - отхлебнул я обжигающего кофе и
поморщился. - Достань-ка, брат, из холодильника баночку
чешского.
- Бывший опер Кожевников повесился с перепою, - Цыпа вскрыл
трехсотграммовую банку пива и наполнил мне бокал весело шипящей
ледяной жидкостью.
- Хилый, выходит, мент оказался! - констатировал я, с
удовольствием дегустируя любимый горьковатый напиток.
- Нет. Он был здоров как бык! Я аж упарился, пока к люстре его
подвешивал. В натуре!
Чуть не поперхнувшись, я отставил бокал на стол и тяжело
уставился на телохранителя.
- Самодеятельностью занимаешься?!
- Ты забыл, что ли? - удивился Цыпа, хлопая своими длинными
пушистыми ресницами. - Ты же сам вчера сказал, что его надо "в
Сочи" отправить! Так как способ отправки не назвал, то я сам
придумал... Самое простое и надежное!
Вглядевшись в невинные детские глаза соратника, я со всей
очевидностью понял, что он совсем даже не играет и искренне
уверен в своей безусловной правоте.
- Ладушки! - вздохнув, я переменил тему. - Принеси-ка портсигар
с камина. Пыхнем чуток с устатку.
Пока он ходил выполнять поручение, я сделал себе мысленную
зарубку на память: в разговорах с соратником быть в будущем
предельно точным и предусмотрительным, учитывая его
непроходимо-наивное, плоско-плебейское мышление и тот факт, что
"курорт" и "Сочи" для него одно и то же. Простые синонимы то
бишь.
Мне вдруг вспомнились зубодробильные методы дознания, которыми
пользовался Кожевников при доросах подозреваемых. А что? Может,
рукою Цыпы Его Превосходительство Случай просто привел опера к
логическому знаменателю? Исходя из соображений Высшей
Справедливости...
"Травка" насторила меня на лирический лад. Ощущение близкой
опасности если и не исчезло совсем, то сильно притупилось. Как
нож гильотины после добросовестно старательной трудовой недели
на благо французской революции.
- Нынче пятница, - напомнил Цыпа. - В Пышму поедем? Хотя, я
считаю, можно и пропустить разок. В связи с нашим непростым
положением...
- Нет, - ответил я, немного поразмыслив. - Манкировать святыми
сыновьими обязанностями неприлично. К тому же я и так в прошлую
пятницу позабыл мамулю навестить. Обижается, небось. Надо
сгонять на пару часиков.
- Мальчиков берем?
- Не стоит. На выезде из города менты частенько машины шмонают.
Куда наши ребята со своими "Калашниковыми"? Пусть здесь остаются
- за моей квартирой пасти.
Изрядно облегчив холодильник от различных импортных
консервированных деликатесов, сложил их в объемистый кожаный
баул и поручил его заботам Цыпы:
- Отволоки в багажник. А я пока переоденусь.
Когда телохранитель испарился, я открыл платяной шкаф. И
задумался. Дело в том, что мне необходимо было сменить имидж.
Обычный мой традиционно черный прикид производил на маму
почему-то тягостное впечатление. "Ты как на похоронах! - однажды
заметила она. - Для своих шестидесяти четырех я чувствую себя
пока вполне сносно..." После этого случая я строго-настрого
наказал себе навещать ее исключительно в светлой веселенькой
одежде.
В конце концов остановил свой выбор на серой "тройке", розовой
рубашке и желтом галстуке. Любопытный факт: галстуки я
практически не ношу, но собрал, непонятно зачем, целую их
коллекцию, больше полусотни, наверно.
Городок Верхняя Пышма, где жила моя мама, учительница литературы
на пенсии, находится всего в четырех километрах от
Екатеринбурга. Так что вся дорога заняла у нас меньше получаса.
- Отдыхай, читай прессу, - как обычно, сказал я Цыпе, покидая
"мерс" у первого подъезда трехэтажного кирпичного дома. Цыпу я
никогда в таких случаях с собой не брал, резонно полагая, что
моей милой мамуле совершенно ни к чему иметь сомнительную честь
знакомства с каким-то бандитом. Соратнику, ясно, осветил сей
факт в другом ракурсе: мол, мама очень стеснительна и не любит
новых знакомств. У преклонного возраста свои причуды, так
сказать.
Дверь в родную седьмую квартиру на третьем этаже отворилась
сразу же после моего легкого физического воздействия на кнопку
электрозвонка.
- Разве можно так неосторожно? - почти стихами попенял я
радостно улыбающейся мамуле, входя в комнату. - И в глазок не
посмотрела, и цепочкой не воспользовалась! Ведь сплошной вокруг
бандитизм! Ты разве теленовости не смотришь?
Впрочем, вопрос был явно риторическим - я отлично знал, что мама
смотрит по телевизору исключительно только душещипательные
телесериалы и христианские духовные беседы. Такой вот
странноватый агломерат интересов.
- А я почувствовала, что это ты, - неубедительно оправдала свою
беспечность мама. - Ведь так давно не приезжал! Я с самого утра
жду. Успела даже твой любимый кекс испечь. На сгущенном молоке.
- Ну, зачем же так суетиться? - я даже децал смутился. - На
прошлой неделе просто никак вырваться не смог. Ты ведь знаешь -
в гостинице дел невпроворот.
- Да я не жалуюсь! - заверила мамуля. - И сама знаю, что летом
бывает большой наплыв постояльцев. Ты что будешь - чай или кофе?
- Кофе. Да вот тут у меня все есть. - Я унес свою тяжеленную
сумку на кухню и определил продуктам их новое место жительства.
Чай и кофе на полочку, а все остальное в холодильник. Из коробки
с шоколадом, по давно заведенной традиции, выудил самую большую
конфету в форме зайца и подал Милашке, комнатной белой
собачонке, терпеливо следящей за мной умными карими глазенками с
порога кухни.
Аккуратно-благодарно взяв зубами из моей ладони шоколадный
презент, Милашка развернулась и радостно помчалась на свой
коврик под вешалкой в прихожей. Она любит сперва поиграть с
подачкой, а уж потом только съесть. Я обратил внимание, что
Милашка как-то неуверенно-неуклюже помахивает весело задранным
хвостом. Тут лишь заметил, что задняя часть туловища у собачки
запеленута каким-то белым материалом.
- Что это с нашей Миланьей? - удивился я. - С позвоночником,
кажется, нелады?
- Слава Богу, нет, - улыбнулась мама, ставя кофейник на газовую
плиту. - Почки у нее немножко барахлят. По "большому" терипит до
улицы, а по "маленькому" уже не может. Старенькая ведь,
четырнадцатый годок пошел. Замучилась я прямо подтирать везде ее
лужицы. Она к тому же аристократка: ходить предпочитает на
ковер. А в "Санта Барбаре" я рекламу "Памперс-юни" увидела. Чем
наша Милашка не ребенок? Такая же глупенькая. Вот и начала я эти
импортные подгузники ей приспосабливать. Она уже привыкла,
перестала рычать, когда их меняю. Умница!
- Да, - усмехнулся я, - а еще говорят, что нет пользы от
рекламы. Мы любым западным изделиям найдем свое, российское
применение. Ведь ни один их мудрила ни в жизнь до такой простой
вещи не додумался бы! Гарантия!
Мы сидели за обеденным столом и чинно пили - я кофе, а мама
слабенький чай. У нее сердце последний год немного побаливает, и
любимый кофе она себе позволяет только по утрам на завтрак.
- Ты похудел и бледненький что-то, - заботливо заметила мама,
подкладывая мне на тарелочку третий уже кусок кекса. - Не
болеешь?
- Просто устал чуток. Работа такая - сплошные хлопоты, - я взял
кекс и с наигранным энтузиазмом вонзил в него зубы.
Если честно, то мамины кулинарные художества нравились мне лишь
в далеком детстве. Уже больше четверти века, как я совершенно
охладел к кексам, но мамулю не ставил о том в известность, не
желая огрочать. Мне давно больше в кайф цыпленок-табака с
хорошим вином.
Вот и приходилось сейчас, как и каждую пятницу, отдуваться за
свою интеллигентную тактичность и, чуть не давясь, поглощать уже
третий приторно сладкий кусище, изображая полное довольство на
физиономии.
- Много работы? - сочувственно спросила мама. - Ты уж не
перегружай себя, Женик, излишне-то. Все равно всех денег не
заработаешь. Главное богатство - здоровье и чистая совесть.
Интересно, про совесть она так просто сказала или подозревает
что-то? Впрочем, вряд ли подозревает: мамуля свосем не в курсе
моего истинного ремесла и убеждена, что я на самом деле занят в
гостиничном бизнесе. Поводов усомниться в этом я ей никогда не
давал. Конечно, вот если бы мама даже хоть десять минут
пообщалась с Цыпой, то я не был бы в этом так уверен. И я
мысленно похвалил себя за предусмотрительность и осторожность.
Мне куда спокойнее, когда Цыпа в машине кантуется, а не здесь.
Он вполне приличен и даже простоват снаружи, но в повадках его и
особенно в разговоре так и проступает звериная шерсть.
- Все нормально. Здровье берегу пуще глаза! - улыбнулся я, сыто
откинувшись в кресле. - Благодарю за знатное угощенье. Ума не
приложу, как тебе удается такую вкуснятину готовить?
- Просто я к любому делу отношусь ответственно и с любовью, -
счастливо зарделась мама, порываясь отрезать для меня следующий
ломоть кекса.
- Уволь, я не желаю растолстеть! - поспешно сказал я,
поднимаясь. - В моем возрасте это было бы неприлично. Какая
девушка тогда на меня взглянет?
Последний аргумент оказал ожидаемое воздействие - мама не стала
меня уговаривать. Я-то отлично знал ее давнее заветное желание,
чтоб я, женившись, наконец подарил ей внука или внучку.
Признаться, мне тоже этого временами хотелось. Угнетала мысль,
что наследника все еще не сотворил. Но женщины попадаются все
какие-то... Как посмотришь на них, пусть и молодых, и красивых,
мысль о женитьбе мигом испаряется, как масло романтичности на
раскаленной сковороде жестокой и грязновато-пошлой реальности.
- Прости, мам, я сегодня ненадолго. Диккенса в следующий раз
тебе почитаю. Ладушки?
- Конечно, сынок. Дело превыше всего.
Чмокнув мамулю в морщинистую щечку и потрепав Милашку по ее
гладкой теплой головенке, стал прощаться. Мама заботливо всучила
мне остатки кекса.
- Вечерком перед сном съешь или утром на завтрак. Чтоб не засох,
в холодильник его положи.
- Обязательно. Ну, не вздумай хандрить! До Пятницы!
Цыпа сидел в "мерсе", обложившись газетами, как бродяга на
скамейке осеннего парка.
- Слушай, Михалыч, а твой терпила, видать, сильным самцом был, -
ухмыльнулся телохранитель, включая зажигание.
- Ты о ком?
- О Карасюке, завхозе политехнической академии. В "Вечерке"
заметку прочитал. Жена его, Тамара Георгиевна, наутро после
смерти мужа покончила с собой. Во бабы! За любовь готовы даже
жизнь разменять на фантики! Самки, одним словом.
Я отобрал у Цыпы газетенку и пробежал глазами короткую
соболезнующую заметку-некролог. В ней говорилось, что Тамара
Георгиевна, видимо, не перенеся потрясения от известия о
трагической гибели мужа, перерезала себе сонную артерию бритвой
любимого супруга. Так бы и лежала в квартире до сих пор
ненайденной, если бы ее сослуживцы из фирмы "Вояж" не заявили в
милицию, обеспокоенные неявкой коллеги на работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13