– Он не может гуда отправиться, – торопливо произнес я, стараясь говорить потише, пусть даже слова потоком лились из моего рта. – Ведь его там… нет, он не должен туда попасть!
– Согласен. Для своего возраста Джек очень крепкий парнишка. Но его там живьем съедят. Боюсь, в самом буквальном смысле. Ты слышал рассказы.
Я их слышал. Басни о каннибализме и беспредельном насилии в системе канадских тюрем – агрессии не только беспрепятственной, но даже поощряемой охранниками в тех местах. Джек со всеми своими потрохами лишь возбудит аппетит у тех монстров с Великого Белого Севера. Внезапно я понял, что должен его спасти.
– Что я должен сделать?
– Сейчас мы туда вернемся, – сказал раптор. Глаза его были мягкими и ясными, а в уголках длинного рыла играла простая и дружелюбная улыбка. – Затем я спрошу тебя, что случилось. Ты все выложишь, объяснишь, что это была просто невинная мальчишеская проделка, много шума из ничего. Никто не пострадал, никто ничего не заметил. Вам обоим назначат небольшой штраф, вы сможете отработать его в восстановительном центре Совета, и через шесть месяцев мы забудем о том, что случилось. – Тут он взял паузу и посмотрел мне прямо в глаза. – Разве не это мы должны сделать, Винсент? Вместе – ты и я?
Прежде чем я это понял, я уже кивал, а он вел меня назад в зал. Там раптор хитровато мне подмигнул и занял свое место среди остальных членов Совета. Низко опустив голову, я разглядывал мозаику на полу – там изображалась Земля, покрытая зелеными чешуйками.
– Ну вот, Винсент, теперь все в порядке, – сказал раптор, беря в свои руки инициативу, как он и обещал. – Почему бы тебе не рассказать всем присутствующим, что на самом деле случилось?
Момент истины. Развилка на дороге. Мы с Джеком обсуждали самые разные варианты, но до такого никогда не доходило. Теперь у меня появлялся шанс спасти своего друга от страшной судьбы, и мне всего-навсего требовалось рассказать правду. Выбор казался проще пареной репы. Несколько месяцев исправительных работ, как сказал этот милый раптор, и мы будем свободны. Если полгода мытья полов и уборки сортиров спасут Джека от канадских подонков, я от всей души желал эти полгода с ним разделить. И даже несмотря на наше торжественное обещание молчать о событиях того дня, на наши клятвы, которые мы процарапали на только еще выходящих наружу когтях друг друга, я не сомневался, что со временем, когда ему расскажут о представившихся вариантах, Джек меня поймет.
Я уже открыл рот, чтобы заговорить, чувствуя, как растягиваются мои челюстные мышцы. Сухой язык охотно готовился выдать все секреты того летнего вечера.
– Вот как все получилось… – начал я.
И тут я вдруг почуял аромат чернослива.
Если забыть про запах страха как смрад разложения и амбре обильного пота, страх – это чернослив, спелый и благоухающий. Однако на сей раз этот запах исходил вовсе не от меня. Он струился от членов Совета. Их терзал страх, что им придется меня отпустить. Страх, что они напортачат с еще одним расследованием государственного масштаба. Я мгновенно почувствовал, что нет у них ничего на Джека, что тот раптор все выдумал, что если я сейчас расколюсь, Джек будет гнить в Оттаве не один.
– Мы весь день были в лавке, – сказал я, в точности повторяя фразу, которую я, словно дятел, долбил весь предыдущий месяц. – Мы не имеем к этому никакого отношения.
Наступил момент ошалелого безмолвия, пока старейшины осознавали, что я ни в какую не собираюсь прогибаться под их напором, а затем раптор вскочил из своего кресла и с яростным ревом бросился ко мне. Скаля клыки, он явно намеревался добраться до моей глотки. Но он был слишком стар, а я – доверху накачан адреналином. Я с легкостью от него увернулся, и он врезался в стену у меня за спиной. Прежде чем раптор смог собраться с силами и сообразить новую атаку, другие члены Совета бросились к своему коллеге и удержали его. Одно дело – допрашивать ребенка; совсем другое – открыто расчленять его на форуме законодателей. Когти летали, зубы скрежетали.
Один компис протиснулся сквозь общую сутолоку и указал клювом в сторону лестницы.
– Убирайся отсюда, пацан, – со вздохом сказал он. – Ты свободен. Можешь идти.
Я был слишком напуган, чтобы пускать какие-либо парфянские стрелы. Кроме того, насколько я знал, это был просто еще один фокус, чтобы я раскололся в дальнейшем. Короче, я вскочил на ноги, рванул через зал Совета и буквально пролетел шесть пролетов по лестнице, чтобы на верхней площадке упасть на руки моему отцу.
Весь обратный рейс на самолете я спал беспробудным сном.
Вернувшись в Лос-Анджелес, мы с Джеком стали близки друг другу как никогда. Мы прошли все допросы, все чеширские улыбки и крокодильи слезы и вышли победителями. Джек рассказал мне, что на протяжении всего процесса он не произнес ни единого слова – просто сидел и без конца пожимал плечами. Я рассказал, что делал примерно то же самое. Не было нужды рассказывать ему про представителя рапторов, про наш разговор за закрытыми дверями или про то, что мы были в пяти секундах от целой жизни страданий и что лишь мое чувствительное рыло уберегло нас от канадского беспредела.
И, насколько я знал, Джек по-прежнему понятия обо всем этом не имел.
Вовсе не поэтому он прижимал меня к своей груди, любил меня и ненавидел, вслух раздумывал, должен он угостить меня обедом или вывести в темный проулок и положить конец страданиям данного конкретного частного сыщика.
Так получалось из-за того горя, которое я принес Норин, его сестре. Но это уже совсем другая история.
7
– Винсент Рубио, – мурлычет Джек, пока его сильные руки так крепко прижимают мою грудину к его, что я почти не могу дышать. – Сколько лет, сколько зим, дружище? Пятнадцать? Двадцать?
– Что-то вроде того.
– Что-то вроде того… нет, вы только послушайте этого парня – как всегда невозмутим и спокоен. – Джек отталкивает меня на длину своих рук и начинает внимательно разглядывать. В этих руках, в этой груди – невероятная силища. Несмотря на полное отсутствие движения ниже талии, Джек Дуган вырос в потрясающего атлета. – Просто как огурец, ты врубаешься? Вот какой ты был.
– Как огурец?
– Ну да, холодный как огурец. А помнишь тот раз, когда нас Долорес Трикл засекла? Когда мы забрались на холм над дамским курортом, подглядывая во все глаза, на что они там свои подвязки и лифчики напяливают?
– Смутно.
И он снова притягивает меня к себе, носовое и ротовое отверстия моей маски оказываются плотно прижаты к его мускулистой груди. Дышать там малость тяжеловато. Я машу рукой вверх-вниз в надежде, что Джек поймет этот сигнал сдачи.
– Черт, как же я по тебе скучал, – говорит он.
– Мм…
– Что?
– Я тоже, – бормочу я. Тут Джек отпускает меня, позволяя вдохнуть. – Ты славно выглядишь. Сильный, черт.
– Мы уже не дети, Винсент.
Я киваю, одновременно изо всех сил расслабляя мышцы. Прошло уже немалое время с тех пор, как меня последний раз видели в тренажерном зале – да и тогда я просто следил за мистером Вселенная, который изменял своей жене с Фрицем, своим партнером по бодибилдингу, – и мое нетренированное тело наглядно это показывает. Но Джек, похоже, не замечает – или ему просто наплевать. Чертовски счастливый гадрозавр так и лучится улыбкой во все стороны.
– Нелли, – зовет он. – Нелли, подойди-ка сюда. Хочу, чтобы ты кое с кем познакомился.
Хагстрем неохотно слезает с табурета, не спуская с меня тяжелого взгляда.
– Мы уже знакомы.
– Ну да, – говорит Дуган, – он с твоим кулаком познакомился. Но я не это имею в виду.
– Привет, – говорю я. – Я Винсент.
– Мы уже встречались в Лос-Анджелесе, – ворчит Хагстрем.
Брови Джека самую малость приподнимаются.
– В самом деле? Мир тесен. Ты все еще в том старом районе живешь, а, Винсент?
Я качаю головой:
– В Вествуде. Уилшир уже совсем не такой, каким был прежде.
– Всякое бывает, – говорит Джек, с пониманием кивая. – Еще в те времена, когда моя семья оттуда съезжала, полгорода уже в натуральный юг превратилось. Чертова уйма млекопитающих туда переехала. – Он секунду медлит, затем снова поворачивается к Нелли: – А что, ребята, вы на вечеринке познакомились?
– В казино, – уточняю я. – В Норуолке.
Хагстрем подходит ближе:
– И по-моему, это слишком нелепая случайность, что ты и здесь тоже болтаешься.
Я пожимаю плечами:
– По стране ездить никому не запрещено. И всякими панорамами наслаждаться. Верно, Джек?
Мой старый друг хлопает меня по плечу, либо убежденный моим слабоумным объяснением, либо слишком осчастливленный нашим воссоединением, чтобы об этом тревожиться.
– Верно. Не обращай на Нелли внимания. Он малость на взводе.
– Я уже заметил.
– Но теперь вы двое поладили.
Я ухмыляюсь.
– Раз ты так говоришь, как же иначе?
– Я так говорю. Ну, давайте, пожмите друг другу руки.
Как-нибудь потом еще будет время и место для точного определения полного объема моей мести Нелли Хагстрему, но не здесь и не сейчас. Поэтому я первым протягиваю лапу, и Хагстрем, не без неохоты и секундного колебания, ее пожимает, после чего качает вверх-вниз. Джек ухмыляется в своей инвалидной коляске, и вражда официально приостанавливается.
– Вот и отлично, – говорит Джек, хлопая в мясистые ладони. – Мы все друзья. Но сперва самое главное – какой дьявол тебя в мои джунгли зашвырнул?
Прежде чем я успеваю соорудить пристойный ответ – не могу же я так сразу, с налета рассказать ему про Талларико, – возле руки Джека следует какой-то всплеск движения, мелькает пятно белого хлопка. Я опускаю взгляд, затем смотрю еще ниже и обнаруживаю миниатюрную пожилую тетку, тянущую Джека за рукав и тем самым привлекающую его внимание.
Тетке, должно быть, лет пятьдесят пять или шестьдесят, но с личиной у нее, похоже, уже многие годы все тип-топ – скорее всего, при помощи популярного крема от морщин, но только не зелья Элмера по двадцать долларов за банку. Короткая прическа из седых волос аккуратно стилизована, и на худом овальном лице выделяются большие очки в пластмассовой оправе. Чудесная на вид старушенция, но только не место ей здесь, в «Морской хибаре».
Джек придвигает свое ухо ближе ко рту женщины, и та начинает шептать. Джек кивает, каждые несколько секунд испуская довольное кряканье.
– Хорошо, – наконец говорит он, – мы разберемся с этим, как только я вернусь. – И пожилая тетка снова исчезает в толпе.
– Сегодня я должен буду пораньше вернуться домой, – говорит мне Джек. – Но сперва мне нужно кое с какими делами разобраться.
– Конечно-конечно, – говорю я. – Рад был с тобой повидаться…
– Черт! – восклицает он. – Ты так просто от меня не отделаешься. «Пораньше» значит где-то до двух ночи, а до того времени нам с тобой нужно будет массу всякой всячины провернуть. Слушай, ты моего отца еще помнишь?
– Папашу Дугана? Его не так просто забыть.
Джек от души улыбается и обнимает меня за пояс. Тяжесть его лапищи просто чудовищна, и на какой-то миг я задумываюсь о том, действительно ли он так раздался с тех пор, как мы были детьми, или в его личину вшиты кое-какие аксессуары кутюрье Свинчаткина. – Папаша теперь малость заторможенный, но я уверен, он будет рад тебя видеть. Поговорите о старых добрых временах. Ну что, прокатимся?
Одно из моих фундаментальных правил – всегда автоматически отвечать «нет», когда предполагаемый мафиозный босс предлагает мне «прокатиться». Но ведь это Джек, и узы старой дружбы еще сильны. Впрочем, свои стандарты у меня тоже имеются.
– Надеюсь, у тебя в лимузине кондиционер стоит?
– Три года назад нам пришлось поместить его в дом престарелых, – говорит мне Джек по пути к Вилла-Люциле, заведении, где Папаша Дуган доживает свои сумеречные годы. – Я предложил ему переселиться ко мне в дом или организовать круглосуточное обслуживание в его доме, но он даже слушать не стал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55