— На два слова, Дмитро Семенович... — проговорила, смутившись.
Серошапка подошел к ней. Внимательно посмотрел.
Женщина не отвела глаз, и Серошапка прочитал в них какую-то глубоко затаенную тревогу.
— Вы меня знаете, а я, к сожалению...
— Меня зовут Мартой Васильевной, — женщина метнула взгляд на Галицкого, и зрачки ее сузились, а лицо приобрело решительное выражение. — Хочу поговорить с глазу на глаз!
«Ну что ж, — решил Серошапка, — пресс подождет».
— Идемте ко мне, — предложил он.
Когда они проходили мимо Галицкого, тот с интересом посмотрел на них и демонстративно отвернулся.
Женщина села у стола, сняла платок, разгладила его на коленях. Видно, что-то волновало ее, и она не знала, с чего начать. Серошапка помог ей:
— Я вас внимательно слушаю, Марта Васильевна.
Прошу, говорите все, что думаете.
Женщина собрала платок, стиснула в кулаке.
— Тут вот что... — начала не совсем уверенно, — и может быть, не мое это дело, хотя мое, потому что я здесь профгрупорг. Выбрали недавно, — пояснила она. — Да если б и не выбрали, все равно... Вижу я вас впервые, но все же хочу предупредить: что-то не так у нас делается.
— Как это не так? — Серошапка сделал вид, что не понял. — Насколько мне известно, план выполняется...
Верно, ему не следовало говорить это, потому что женщина как-то сразу увяла.
— Вот так все, — сказала растерянно, — кому ни скажешь...
— Извините, Марта Васильевна, хочу выслушать вас до конца.
— Тут меня считают скандалисткой, — вдруг быстро заговорила женщина, — — но, нравится или не нравится, буду говорить в глаза. Прусь с работы хотел выгнать, да профгрупорг я... Галицкий — видели, как посмотрел! К сожалению, нет у меня никаких доказательств, хотите — слушайте, не хотите — уйду...
— Но я же вас слушаю внимательно.
— Прусь был жулик, и Галицкий тоже, — отрубила женщина.
— У вас есть факты?
— Если бы были. С фактами я бы в милицию пошла. Я с вами потому и разговариваю, что человек вы здесь новый и этот пройдоха Галицкий будет стараться обвести вас вокруг пальца. Вот и предостерегаю.
— Благодарю, — ответил Серошапка не совсем искренне. Если бы знала эта женщина, какое у него самого мнение о Галицком! — Я учту ваши предостережения. Но почему вы так думаете?
— Да все знают, что они жулики.
— Так я могу о каждом сказать.
— Не о каждом. Сколько Галицкий получает? Зимой — сто рублей, ну, летом значительно больше, но жена его не работает, двое детей, а посмотрите, какой дом поднял! К себе они не приглашают, но люди все знают, чего только в доме нет! Вот Прусь — тот был похитрей. Берег копейку.
— Говорят, ссорился в последнее время с Галицким?
Марта Васильевна сокрушенно покачала головой.
— Одного поля ягоды. Сегодня поссорились — завтра помирились!
— И все же могли что-то не поделить... Тем более, что Прусь, говорят, был нелюдим...
— На глазах — нелюдим, а любовницу имел... Полину какую-то...
— Откуда знаете?
— Да слыхала...
— Вот что, Марта Васильевна, — сказал Серошапка, — вы сегодня мне много наговорили. Этот разговор останется между нами, сами понимаете. Скажите только еще, что вы знаете о Полине?
— Знаю, что она живет во Львове, и Прусь зачастил к ней. Но лучше Нину расспросите. Это она мне говорила.
— Кто такая?
— Вместе работаем.
— Попросите ее зайти сейчас ко мне.
Нина, пухленькая красивая молодица, рассказала, что весной Прусь и Галицкий ехали во Львов на заготконторовском «газике». Попросилась и она. Прусь сперва не хотел ее брать в машину, но потом все-таки согласился. В машину бросили два ящика яблок, и Прусь завез их на Тополиную улицу. Еще слышала, как Галицкий спросил: «Завтра вернешься? Привет Полине...»
Потом Прусь с шофером выгружали ящики. Нет, Нина не помнит номера дома, но вокруг усадьбы зеленый забор и возле калитки растет каштан.
Когда Серошапка вышел во двор, Галицкий окликнул его.
— Надо обмыть твою новую должность! — и заговорщицки подмигнул. — Вечером махнем во Львов, я тебя с девушками познакомлю.
— Ну что ж, — согласился Серошапка. Козюренко подчеркнул, что нужно войти в доверие этого типа, а в ресторане Галицкий может разговориться...
— Зачем к тебе эта сплетница приходила? — полюбопытствовал Галицкий. — Жаловалась?
— Ерунда... — махнул рукой Серошапка. — Всем не угодишь!
— Это точно, всем не угодишь! — повеселел Галицкий. — Значит, до вечера?..
ДОМ НА ТОПОЛИНОЙ
Гриша Котляр на собственной «Волге» отвез Серошапку в облпотребсоюз. Тот сидел сзади вместе с Галицким — украдкой вздыхал и жаловался на головную боль. Гриша предложил опохмелиться, но Серошапка решительно отказался.
— Сегодня должен быть у начальства, — пояснил он. — Надо оформить личное дело. Неудобно, когда пахнет...
— А завкадрами тебе знаком? — начал осторожно выпытывать Галицкий. — Его тоже не мешало бы...
— Познакомились два дня назад.
— Может, мы тебя подождем? — предложил Галицкий.
— А если я задержусь? Цех останется без глаза — ни начальника, ни мастера... Так совсем до ручки дойдем.
— Резонно, — похвалил Галицкий. — Дело прежде всего. Ты, Дима, начинаешь мне еще больше нравиться. — Говоря это, он бесстыдно лгал: хотел иметь начальником человека безынициативного или пьянчужку. Вздохнул и подумал, что напрасно сетует: могли бы вместо Серошапки прислать кого-нибудь непьющего и тогда...
Серошапка постоял в вестибюле облпотребсоюза.
Убедившись, что синяя «Волга» исчезла в конце улицы, позвонил Козюренко и условился о встрече.
...Роман Панасович хмурился. Молча слушал Серошапку, и тот, стыдясь подробностей вчерашней выпивки, краснел. А Козюренко думал о том, какая у них все же тяжкая работа: парень этот, Серошапка, хороший и чистый, но вот попросили помочь следствию — и уже столкнулся с грязью. Рассказывал обо всем с отвращением, Козюренко невольно вспомнил свое первое столкновение с преступным миром. Это было давно, но он помнил даже малейшие детали, так они запечатлелись в его памяти...
Серошапка уже кончил рассказывать, а Козюренко все еще молчал, будучи не в силах стряхнуть тяжесть воспоминаний. Налил себе полстакана воды и, перехватив взгляд Серошапки, подвинул бутылку к нему.
— Дом на Тополиной и любовница Пруся — это любопытно, — сказал он наконец. — Теперь вот что: алиби Галицкого не подлежит сомнению. Мы проверили: он восемнадцатого мая был в Николаевской области. Котляра восемнадцатого приблизительно до половины одиннадцатого ночи видели во львовском ресторане «Интурист». Но, имея свою «Волгу», можно за полчаса доехать до Желехова. Думаю, там, где речь идет о деньгах, рука у него не дрогнет. Ну, что жулики они — понятно. Галицкий и Котляр, должно быть, уже немножко поверили вам... Позвольте им и дальше обрабатывать себя. Они признают вас своим, когда Галицкий хоть в чем-то возьмет верх. Но сразу сыграть с ним в поддавки опасно — этот лис может что-то почуять. Не поддавайтесь, боритесь за власть. — Подумал и добавил: — Недолго уже им гулять... А дом на Тополиной проверим сегодня же...
...Сперва «работники инвентарного бюро» зашли в соседние дома, — всякое может случиться, и лучше, чтобы все знали: инвентаризация касается не только дома номер пятнадцать.
В двух предыдущих домах ограничились лишь поверхностным осмотром зданий. В доме номер пятнадцать им открыла сама хозяйка, Полина Герасимовна Суханова — женщина еще молодая и красивая, с черными цыганскими глазами, мягко очерченными губами и ямочками на щеках. Такие ямочки, как утверждают наблюдательные люди, чаще бывают у блондинок и свидетельствуют о мягком характере. Однако Полина Суханова не считала себя особенно мягкосердечной — имела энергичную натуру и была женщина практичная, умела взять от жизни как можно больше.
Лет шесть назад Полина сошлась с Прусем. Было ей тогда за двадцать. Она только что окончила училище и работала медсестрой в больнице. Пруся положили на операцию, и они познакомились в предоперационной палате. Потом Полина несколько раз навещала его в палате, а когда выписывался, наняла такси и отвезла в Желехов.
«Что такое больница? — рассуждала она. — Зарплата небольшая, общежитие, в перспективе — влюбленный студент... А старик намекнул, что у него есть деньги, и я хоть сегодня могу бросить больницу. Правда, нужна ширма, дармоеды теперь не в почете — ну что ж, потом найду легкую работу...»
Ночь, проведенная в мансарде прусевского дома, окончательно убедила Полину в правильности ее намерения: Василь Корнеевич, или Вася, как она его уже называла, будет не очень докучать ей; они договорились, что все останется по-старому — он будет жить в Желехове, она — во Львове. Правда, Прусь обещал найти для нее квартиру и взять все хлопоты и затраты на себя.
Через два года Прусь построил и записал на ее имя хороший особнячок. Полина распустила слух, что у нее умерла бабушка и оставила ей в наследство немало денег на сберкнижке. Они с Прусем решили пожениться, когда Василь Корнеевич уйдет из заготконторы, продать дом в Желехове, чтобы быть подальше от острых глаз обэхаэсовцев. А пока что отделать гнездышко на Тополиной.
Гнездышко и правда поражало комфортом: ванная, выложенная чешской плиткой, немецкие торшеры и люстры, венгерская спальня-люкс полированного дерева, большой румынский сервант, кресла и рояль в гостиной. И всюду ковры. Василь Корнеевич любил ковры и скупал их, не жалея денег, — китайские, персидские, бухарские и бог знает какие. Один из них закрывал весь пол в его кабинете.
Да, Василь Корнеевич Прусь — узкий специалист соковыжимательного дела, почти ничего не читавший, кроме накладных, договоров и разных приказов по заготконторе, имел персональный кабинет, всю стену которого занимали стеллажи с подписными изданиями.
Энциклопедия и Жан-Жак Руссо, Шекспир и Новиков-Прибой...
Как-то Василь Корнеевич подержал в руках Вольтера, пытаясь прочитать страничку, но, ничего не поняв, снова поставил за зеркальное стекло. Зато у них как у людей. За такими изданиями очередь. А он может позволить себе роскошь заплатить в несколько раз дороже и не толкаться у магазина. Пускай стоят, места не жалко... Однажды Василя Корнеевича пригласили на семейную вечеринку к начальнику заготконторы. У начальника тоже всю стену занимали стеллажи. Особенно понравилось Прусю объявление, выполненное печатным способом, предупреждавшее довольно категорично:
Не шарь по полкам жадным взглядом,
Ты не получишь книги на дом.
Лишь безнадежный идиот
Знакомым книги раздает!
Прусь украдкой переписал текст. И теперь это объявление охраняло его библиотеку на Тополиной от жадных на чужое гостей, хотя их в этом доме почти не бывало: Прусь не афишировал свои отношения с Полиной, запрещал и ей приглашать знакомых... Иногда забегали только соседки, которых принимали в коридоре, или самые близкие Полинины приятельницы, перед которыми она не могла не похвастаться своим достатком.
Полина Герасимовна встретила «работников инвентарного бюро» сначала не то что враждебно — настороженно. Но они заверили, что их визит — чистейшая формальность, и хозяйка даже предложила гостям коньяку. Они категорически отказались, да и Полина, в конце концов, сообразила, что ее щедрость ни к чему.
У нее все в порядке, документы законные и зарегистрированные — осматривайте и катитесь ко всем чертям...
А «работники инвентарного бюро» были действительно дотошные: один даже попросил разрешения спуститься в подвал; второй в это время уточнял, не делала ли хозяйка пристроек к дому, не ремонтировала ли сарай...
Они закончили работу быстро — за полчаса — и начали уже прощаться, когда вспомнили, что хозяйка должна подписать какой-то документ. Один из них вынул из папки несколько бумаг, дал Полине подержать папку, быстро нашел нужную и предложил расписаться. А через час он докладывал Козюренко, что отпечатки пальцев на стакане с недопитым портвейном совпали с отпечатками, оставленными Полиной Сухановой на папке «работников инвентарного бюро», и что в подвале дома на Тополиной улице устроен тайник, аналогичный хранилищу в доме убитого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12