Мой собеседник, видимо обалдев, молчит.
— Что? — наконец выговаривает он.
— Бюст Монтескье.
Этот болван находится на грани апоплексического удара.
— Вы надо мной издеваетесь? — спрашивает он. Тут я начинаю сердиться и говорю ему, что наша Служба не потерпит, чтобы какой-то швейцар разговаривал с нами подобным образом, и что если он мечтает стать безработным, его мечта близка к осуществлению.
— Спросите у компетентного сотрудника, — говорю я, — и пошевеливайтесь. Я жду… Проходит несколько минут. Мой приступ ярости произвел должный эффект, потому что малый возвращается и бормочет в трубку, что такой бюст действительно стоит в зеленой гостиной.
Я его спрашиваю, что такое зеленая гостиная; он мне отвечает, что это зал для конференций.
— Встреча представителей четырех великих держав должна состояться в зеленой гостиной?
— Да.
Я кладу трубку, потом звоню боссу.
— Я уже беспокоился из-за того, что от вас не было никаких известий, — говорит он.
Я показываю ему язык. Большой босс удобно сидит, как в кино, в мягком кресле, в теплом кабинете и хочет слушать интересные истории.
Излагаю ему мою ночную одиссею.
— Слушайте, патрон, кажется, я обнаружил хитрость Анджелино. Он заказал копию бюста Монтескье, нашпиговал ее взрывчаткой, и сегодня днем, когда министры будут молоть языками, она грохнет. Получится хороший тарарам!
— Великолепно, — бормочет он. — Хитроумная идея. Я знал, мой мальчик, что в голове у вас кое-что есть…
— У Монтескье, — отвечаю, — тоже. У меня тут одна сложность…
— Правда?
— В моей машине спрятался тип. Когда какой-нибудь тип заползает в вашу машину, пока вас нет, это значит, что он питает к вам не очень теплые чувства, а?
— Как вы это обнаружили? Я ему объясняю.
— Ну так возьмите его!
Сегодня у босса мозгов не больше, чем у бордюрного камня.
— Ладно, я его возьму. Анджелино об этом сразу узнает и в последнюю минуту изменит план действий…
— Что же вы предлагаете? Я прочистил горло.
— Патрон, этот придурок, решивший поиграть в Фантомаса, единственная нить, ведущая к Анджелино… Я буду играть в его игру, дам себя поймать. А вы немедленно пришлите сюда кого-нибудь, чтобы проследить за моей машиной.
— Неглупо…
— Теперь что касается Монтескье. Я бы хотел дать вам один совет.
— Давайте…
— Пошлите на Ке д'Орсей саперов, чтобы они выпотрошили Монтескье и набили его простым порохом… Я бы хотел, чтобы взрыв произошел в назначенный час, только пусть он будет безвредным… Надо потихоньку предупредить иностранных министров…
— Гм! Мне это кажется слишком рискованным.
— Однако придется на это пойти, если вы хотите, чтобы я покончил с Анджелино. Кого вы ко мне пошлете?
— Я послал Равье.
Прошедшее время меня не удивляет. Я знаю босса. Разговаривая со мной, он написал свои инструкции на листке блокнота и вызвал дежурного. Равье я тоже знаю. Он крепкий орешек и давно работает в конторе. У него на теле шрамов, как на березе, из которой качают сок. Он хитер и зря на рожон не полезет.
— Пока, босс. Я дам вам о себе знать, когда смогу.
— Будьте осторожны, мой мальчик, и спасибо… Я кладу трубку прежде, чем он успевает начать говорить о благодарности правительства, которое… родине, которая… У босса это любимый конек.
Глава 8
Вторично выйдя из Лувра, я осматриваю окрестности и закуриваю сигарету. Как раз в тот момент, когда я задуваю спичку, замечаю Равье за рулем его старой “симки”. Я говорю себе, что, раз меры безопасности приняты, мне остается по моей доброй привычке рискнуть собственной шкурой.
Открываю дверь своей тачки, сажусь за руль и трогаю с места.
Сзади парень с заячьим взглядом готовится сыграть дуэт. Если он думает, что остался незамеченным, то глуп как пробка. Этот придурок принимает свои желания за действительность. Я слышу его дыхание. Он пыхтит, как паровоз, изготовленный до войны 1870 года! В конце концов, может, он волнуется…
В какую бы сторону мне поехать, прежде чем он вылезет? Сворачиваю на улицу Риволи, поскольку она с односторонним движением, и следую по ней до площади Конкорд. Там я поворачиваю на набережные и направляюсь к Гран Пале.
Рядом с мостом Александра III приятель начинает шевелиться. Он дождался красного света. Парень осторожен и опасается быстроты моей реакции, а потому предпочитает сделать мне сюрприз во время остановки.
Его поведение — чистый классицизм. Он действует как бывалый гангстер.
Для начала он приставляет ствол шпалера к моему затылку и почти одновременно говорит, что если я дорожу жизнью, то должен изобразить из себя статую, потому что в данном случае, как при флебите, нужна полная неподвижность.
— Будешь делать то, что я тебе велю, а если выкинешь фортель, я влеплю тебе в башку маслину, просек? О шуме не беспокойся. На моей пушке глушитель, и выстрел примут за отрыжку.
— Ладно, — отвечаю я как можно вежливее. — И что же я могу сделать, чтобы доставить тебе удовольствие?
Тут он влепляет мне кулаком по зубам. Хруст, как будто Оливер Харди сел на мешок орехов. Этот гад, наверно, разбил мне губы, а может быть, и десны тоже.
— Это тебя научит, как мне тыкать! — говорит он совершенно серьезно. — Вы, мусора, больно много о себе понимаете! Мы с тобой коров не пасли…
Если бы я послушался своего душевного порыва, то ударил бы его головой назад, потому что этот лопух держится слишком близко… К счастью, я справляюсь с собой.
Все это я записываю в тот уголок своей памяти, где зарегистрированы все подлые удары, за которые я должен расплатиться с процентами…
— Ладно. Что я должен делать?
В зеркале заднего обзора я четко вижу моего человека с заячьим взглядом. Он чертовски доволен и считает себя королем только потому, что двинул легавому кулаком по роже. Бедный малыш… — Знаешь улицу Жербийон? Езжай туда.
Я бы мог ему заметить, что тоже не пас с ним коров, но он мне снова вмажет, и очень вероятно, что я потеряю над собой контроль.
Я сдерживаюсь, философски говоря себе, что сильный человек должен быть выше хамства.
— Да, — говорю, — улицу Жербийон я знаю. Маленькая такая улочка рядом с бульваром Распай, выходит на улицу Аббе-Грегуар, так?
— Точно… А ты хорошо знаешь Париж, — хвалит он меня.
— Туда, что ли, ехать?
— Да.
Я киваю и переезжаю на другой берег Сены. Оба молчим. Проезжай мимо Ке д'Орсей, я бросаю на нее тоскливый взгляд, потом выезжаю на бульвар Сен-Жермен, а оттуда на бульвар Распай.
Может быть, если буду хорошо себя вести, мне покажут месье Анджелино. Кажется, этот пахан хочет мне сказать пару слов, что очень своевременно, поскольку мне тоже хочется рассказать ему свою жизнь… Вернее, одну из ее версий. Если мне немного поможет случай, то скоро будет весело.
Улица Жербийон одна из самых спокойных в Париже. Комфортабельные дома, скромные на вид магазины; собачки обнюхивают бордюр… Представляете?
— Стоп! — говорит мой ангел-хранитель. Я прижимаюсь к тротуару и жду продолжения. Заячьи глаза становятся злыми. Он начинает дрейфить — боится, что так близко от цели я его проведу В операциях этого рода один деликатный момент — момент выхода из машины. На секунду я неизбежно окажусь не под прицелом.
— Слушай меня внимательно, — говорит он. — Выключи зажигание и брось ключ мне. Потом я выйду из тачки, а ты вылезешь, когда я буду на тротуаре. Не пытайся хитрить — проиграешь. Как видишь, вокруг никого, и я могу спокойно влепить тебе пулю в клешню…
— Понял, — говорю я самым покорным тоном. Он усмехается.
Этот смешок укрепляет мое желание в один из ближайших дней сказать ему пару ласковых кулаками. Мы выходим из машины и идем в подъезд.
— Нам на второй, — предупреждает мой гид. — Дверь справа. Позвонишь сам…
Я делаю, как он велит.
Мой звонок вызывает шарканье тапочек. Дверь открывается, но вместо крутого малого, вооруженного до зубов, в моем поле зрения появляется уже немолодая женщина.
Ей, может, лет пятьдесят, она прямая, полненькая, кожа имеет желтоватый оттенок. У нее черные брови, гуще одежной щетки. Над тонкими губами седеющие усы. В ее лице есть что-то нефранцузское; она похожа на итальянскую матрону.
Она смотрит на меня, на моего конвоира и довольно бормочет:
— Bene.
Точно, макаронница.
Мой похититель проводит меня в столовую-гостиную самого что ни на есть семейного вида.
Старомодная печка распространяет жуткую жару. Неказистая мебель. Двое мужчин играют за столом в карты. Их пиджаки висят на спинках стульев. На грязной скатерти стоит бутылка кьянти.
Один — маленький, толстый, с отвислыми щеками и седеющими курчавыми волосами. У него быстрые и колючие поросячьи глазки.
Второй — элегантный крепыш, но его элегантность слишком броская и попахивает дурным вкусом.
Они заканчивают раздачу, не обращая на меня ни малейшего внимания. Наконец маленький толстяк швыряет карты на скатерть и оборачивается ко мне.
— Садитесь, господин комиссар, — говорит он без малейшего акцента. Что-то подсказывает мне, что это и есть Анджелино, гроза фэбээровцев, человек, заставляющий дрожать полиции многих стран. Немного разочаровывает то, что он сидит в мещанской обстановке и перекидывается в картишки, как мелкий виноторговец из Генуи или Неаполя… Но жизнь научила меня ничему не удивляться.
— Вы, конечно, Анджелино? — говорю я. Он слегка вздрагивает. Очевидно, рассчитывал сохранить инкогнито и изумлен тем, что мне известно его имя.
— Вы меня знаете? — спрашивает он и разражается густым смехом. — Черт, в ваших службах небось полно моих фоток, которые вас заставляют заучивать наизусть…
— Я никогда не видел ваших фотографий, Анджелино, но знаю вас по репутации и умею работать серым веществом…
За это время человек с заячьими глазами уселся в кресло возле печки, а дама с густыми бровями без единого слова последовала его примеру.
Она взяла вязанье и начала быстро сновать спицами, останавливаясь только затем, чтобы сосчитать петли.
Думаю, настал момент переходить в атаку.
— Послушайте, Анджелино, догадываюсь, что вы хотите задать мне кучу вопросов, для чего и поручили этому длинному придурку привезти меня сюда…
Заячьи Глаза издает вопль, похожий на рев агонизирующего тигра.
— Молчать! — кричит ему Анджелино.
— Я ведь последовал за ним, не возникая, только потому, что сам хотел с вами побеседовать, — говорю я. — Но все-таки козлы вроде него мне не очень нравятся.
Новый вопль вышеупомянутого козла.
— Эта дешевка так разволновалась, — продолжаю я, — что забыла меня обезоружить…
И в качестве доказательства своих слов выхватываю пушку, секунду смотрю на всех с хитрым видом, а потом подхожу к столу и кладу ее на него.
Это проявление пацифизма — очко в мою пользу. Я улавливаю в поросячьих глазках Анджелино огонек интереса.
— Что вы хотите мне сказать? — спрашивает он.
— Мы не могли бы поговорить тет-а-тет? — Я доверяю моим людям, — отвечает он.
— Вы — может быть… а я нет. Он поворачивается к своему партнеру и Заячьему Взгляду.
— Уйдите, — просто говорит он.
Оба субчика без восторга поднимаются и выходят в другую комнату.
— Рассказывайте, — говорит итальянец.
Я сажусь поудобнее в кресло, закидываю ногу на ногу и начинаю:
— Вы прибыли из Штатов, где жизнь для вас стала невозможной. Вы реорганизовали вашу банду и готовите неслыханные дела. Для этого вам нужны помощники в полиции. Вы заключили соглашение с моим коллегой Вольфом. Наш большой патрон узнал об этом и велел мне убрать Вольфа. Я выполнил эту грязную работу, не зная, почему Вольфа надо было кокнуть. Но Вольф умер не сразу и рассказал мне о вас…
В углах губ Анджелино залегают горькие складки. Он слишком хорошо знает людскую неблагодарность.
— Ну и что? — спрашивает он.
— А то, что со вчерашнего вечера я много размышлял.
— Размышляли?
— Да… Я уже давно получаю пули в шкуру, находясь на службе правительства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17