А ваш друг Сан-Антонио не девальвировался. Соображает, как видите! Разве не он, после упорных и последовательных умозаключений, поставил после фамилии молодого доктора большой знак вопроса?
Я жду, пока он войдет в туалет и закроет за собой дверь… Теперь мне остается только подождать перед дверью этого малоромантического места.
Проходит несколько минут… Раздается характерный звук спускаемой воды. Минивье выходит, поправлял свои шмотки. Доволен, что всех одурачил, только рано радуется, гад!
— Что, док? — спрашиваю я, преградив ему путь. — Совершили маленькую инспекцию?
Он меряет меня взглядом, как будто не понимая.
Я вытаскиваю шпалер — здоровенную черную пушку, плюющую вот такими здоровыми маслинами!
Он бледнеет и делает шаг назад.
— Соображаешь! — ворчу я. — Ты попался, дружок… Естественно, он начинает мне ломать второй акт комедии “Я невиновен”. Я этого ожидал.
— Что это за шутка? — спрашивает он резким голосом.
— Да нет, лапочка, шутки кончились… Ну-ка, давай ручонки, и без фокусов. Я же тебе сказал, ты попался!
— Послушайте, это какое-то безумие…
Пока он протестует, я надеваю ему на руки стальные браслеты.
Он смотрит на свои сцепленные руки, как будто видит их первый раз в жизни.
— Вы можете мне объяснить, что все это значит?
— Кончай трепаться, ты отлично знаешь, что я из полиции!
— Вы?
— Не строй из себя невинность, у тебя это плохо выходит! Ладно, пошли вниз…
Он не шевелится и только стискивает челюсти.
— Немедленно снимите с меня это, иначе вам будет плохо!
— Валяй, мели языком, Пастер недоношенный! Я ж тебе сказал: отпираться бесполезно.
Чтобы его сломать, я вталкиваю его ударом колена в помещение, которое он только что покинул, наклоняюсь к отверстию в полу и вижу в него моих друзей, без энтузиазма обыскивающих лабораторию…
— Обрадовался, когда увидел некомпетентность полиции, а, морда?
Он наклоняется в свою очередь.
— Что это такое?
— Маленькое чудо оптики, месье астроном!
— Но…
— Пошли…
— Не думаете же вы, что я ради развлечения продырявил пол?
— Нет, я не думаю, что ты сделал это ради развлечения! Несмотря на протесты, я волоку его на первый этаж и велю обалдевшему бульдогу позвать моих людей. Является легавое трио…
— Хватит, ребята, хитрость сработала… Ведите этого малого в машину, я вас догоню…
Берюрье, начинающий трезветь, отвешивает докторишке удар кулаком в солнечное сплетение, от которого Минивье складывается втрое. Толстяк большой шутник. Как только он видит подозреваемого, у него сразу начинают чесаться кулаки. Однажды он разбил морду судебному следователю из провинции, которого принял за мошенника.
Минивье перестает вопить об ошибке. Он выглядит подавленным. Когда мои помощники уводят его, я поворачиваюсь к Берже и Дюрэтру, молча присутствовавшим при аресте.
— Ну вот, — говорю я им. — Виновный арестован, справедливость торжествует. Можете идти к себе. В зависимости от состояния здоровья профессора я вам скажу, что вы должны делать… Предупредите ваших коллег.
А сам я иду к моим.
Все трое сидят в машине вместе с Минивье, который уже не возникает. Я велю Маньену выйти, чтобы освободить мне место. Он пользуется случаем, чтобы закурить сигарету.
Я сажусь вперед, рядом с Пино. Берю устроился сзади, рядом с арестованным.
— Прежде чем вас увезут, месье Минивье, — говорю, — я бы хотел получить известные вам документы. Не будете ли столь любезны указать мне, где они находятся?
— Я вам повторяю, что вы делаете ошибку, — заявляет врач. — Я ничего не знаю об этом деле…
Больше он ничего сказать не успел, потому что Берю ударом ладони разбил ему губы.
— Не жми на доктора, — говорю я, демонстрируя великодушие. — Он не восприимчив к таким грубым приемам, правда, док? Я уверен, что вы будете говорить, не заставляя нас прибегать к таким неприятным методам!
— Я буду говорить о своей невиновности, — бормочет парень двумя кровавыми сосисками, в которые превратились его губы.
Несмотря на свой хрупкий вид, он совсем не тряпка. Он прекрасно знает, что, пока у нас нет документов, он может все отрицать, потому что нет никаких доказательств его виновности.
Я решаю начать большую игру. Первым делом он получит ночь в специальной камере конторы, которая пойдет ему на пользу.
— Отвезите этого клиента в фирму, — приказываю я моим подчиненным. — Мы проинтервьюируем его завтра! Пино, останешься со мной!
Старикан вылезает, ворча.
Я уступаю место Маньену, и машина трогается в путь. Никому не пожелаю оказаться на месте Минивье. Путешествие в таких условиях, рядом с Берюрье, злым из-за состояния похмелья, должно засчитываться за сто лет чистилища!
Я указываю Пинюшу на бунгало и прошу посмотреть за четырьмя находящимися в нем.
Сейчас дом мертв… Я иду в кабинет профессора, чтобы позвонить в больницу Эвре. Директор сообщает мне, что состояние больного не изменилось. Знаменитый токсиколог сидит у его кровати и делает все возможное и невозможное.
Я кладу трубку и в нерешительности иду в лабораторию, в которой забыли выключить свет… Я подхожу к сейфу и снова пытаюсь его открыть, но ничего не выходит. ЛИДО не проходит… Вдруг в моем котелке начинает трещать звонок. Я иду искать бульдога и нахожу его закусывающим, сидя на разложенной раскладушке.
Я сажусь рядом с ним.
— Скажите, старина, вы помните, что вчера я попросил вас предупредить меня, если профессор Тибоден вернется ночью в свою лабораторию?
— Да, господин комиссар…
— Прекрасно. Почему вы этого не сделали?
— Потому что он туда не возвращался.
Я мрачнею.
— Вы хотите сказать, что никто не входил в лабораторию, после того как профессор и я вышли из нее вчера вечером, до сегодняшнего утра?
— Да, никто не входил!
— Вы в этом уверены?
— Посудите сами, господин комиссар, моя кровать стоит поперек двери, и, чтобы войти, нужно меня отодвинуть. Я ни на секунду не закрывал глаза! Я читал…
— Подождите, не нервничайте. Вы были на посту сегодня утром, когда… у профессора случился приступ?
— Я собирался уходить. — Как это произошло?
— Он вошел… схватился рукой за сердце. Один из ассистентов, кажется доктор Дюрэтр, спросил, что с ним. Он ответил: “Что-то сердце шалит!” — подошел к двери лаборатории, открыл ее и рухнул…
Меня охватывает неприятное ощущение. Выходит, код сейфа изменил не Тибоден.
— Найдите мне вашего дневного коллегу. Сторож уходит. Я занимаю его место на кровати, скрещиваю руки на затылке и начинаю интенсивно работать мозгами. Все-таки что-то тут не так. Что-то меня смущает… Я недоволен…
Арест Минивье не дал мне полного удовлетворения. Вы же знаете, какая у меня интуиция. Нет, мне предстоит обнаружить нечто неординарное… Но что именно?
Бульдог возвращается со сменщиком — типом хмурого вида, с седеющими волосами.
— Вы сегодня находились в холле весь день?
— Точно, месье!
— Кто заходил в лабораторию?
— Ну… как обычно…
— То есть?
— Ну, Дюрэтр, Берже и Бертье.
— И все?
— Потом мадемуазель заходила несколько раз…
— Доктор Минивье заходил?
— Нет…
— Точно?
— Уверен!
Арест врача начинает давить мне на совесть. А что, если он ходил в туалет по совершенно естественной причине?
— Планшони тоже не заходил?
— Тоже.
— Отлично. Найдите мне Дюрэтра.
— Да, месье…
Я смотрю на бульдога, пока его коллега уходит.
— У меня такое ощущение, что я начал коллекционировать ошибки. — Я больше обращаюсь к себе, чем к нему. Мне нужно высказать вслух мои мысли… Проанализировать мои ошибки.
До прихода Дюрэтра мы не обмениваемся ни единым словом. Я веду врача в лабораторию.
— Вы работали здесь сегодня вместе с вашими ассистентами?
— Да так, занимались всякими мелочами. Знаете, у нас не лежала душа к работе из-за случившегося с патроном.
— Понимаю… И вы втроем все время находились в этой комнате?
— Как это?
— Задам вопрос по-другому: кто-нибудь из вас оставался один в тот или иной момент?
— Нет…
— Подумайте хорошенько, доктор, это очень серьезно.
Он сжимает подбородок двумя пальцами и погружается в глубокие раздумья. Наконец он поднимает голову.
— Нет, — повторяет он. — Я уверен, что никто не оставался один.
— Даже малышка Мартин?
— Она заходила сюда всего на несколько минут… Впрочем, ей здесь вообще нечего делать.
— Догадываюсь… Ладно, док, это все, что я хотел узнать…
Глава 13
Дюрэтр немного удивлен краткостью беседы, но мне надо сконцентрироваться, как сгущенке.
Никто не мог притронуться к этому чертову сейфу после того, как профессор Тибоден и я вышли из лаборатории вчера вечером. Это означает одно: старик доставил в качестве кодового другое слово. Почему? Потому что не доверял мне! Он слишком подозрителен, чтобы доверить свой секрет кому бы то ни было, даже полицейскому… Если старый ученый умрет, придется потрошить сейф автогеном. Хотя…
Мне в голову приходит идея более светлая, чем Елисейские Поля в праздничный вечер.
Я снимаю трубку телефона и набираю номер бара “Барас” на Монруже. Это жалкая тошниловка, в которой из всех развлечений есть только хозяйка в сто тридцать кило весом и игральный автомат, такой раздолбанный, что блатным, посещающим это заведение, достаточно только взглянуть на него, чтобы он выдал выигрыш!
Густой голос хозяйки заведения спрашивает, что я хочу. Я отвечаю, что мне надо поговорить с Ландольфи Костылем и что я его кореш из провинции.
Классическая минута колебания, не менее классическое “Подождите, я посмотрю, здесь ли он”. Потом из трубки доносится гнусавый голос Ландольфи:
— Алло?
— Это ты, Ландо?
— Кто говорит?
— Комиссар Сан-Антонио…
— Вот это да…
Новая пауза. Такой старый жулик, как Ландольфи, всегда теряет дар речи при появлении полицейского, даже если чист.
— Ты мне нужен, Ландо.
— Правда?
— Да, но я сейчас в провинции. Твоя тачка поблизости?
— Да, но…
— Никаких “но”. Прыгай в нее и езжай по шоссе на Эвре.
— Эвре!
— Да, в местность, где женщина из песенки хотела продать яйца, прежде чем заснула в поезде… Не делай, как она!
— Но, господин ко…
— Я же сказал, что не хочу слышать твое блеянье… В десяти километрах от города ты увидишь у обочины шоссе рухнувший дом… Сразу за ним будет боковая дорога. Езжай по ней, и через три километра заметишь большое поместье, перед которым стоит много машин… Там я и буду тебя ждать… Постарайся меня не кинуть, а то я собственными руками сломаю твой костыль о твою голову, понял?
Я кладу трубку. Я знаю, что он приедет. Это не первый раз, когда я обращаюсь к специфическим талантам папаши Ландольфи. Старый макаронник — ворчун, но не захочет сыграть со мной пьесу “Обманутое ожидание”… Лет десять назад я взял его по одному делу, где он исполнял роль второго плана, но парни вроде него никогда не держат зла на тех, кто хватает их за шкирку. Они знают, что таковы правила игры.
В кабинет профессора тихонько входит Пинюш. Он так шумно чихает, что каждый раз кажется, будто он сейчас взорвется.
— Ты что, простудился? — спрашиваю я. Он отрицательно мотает головой, от чего висящая у него под носом сопля отлетает на ближайшую стену.
— Это из-за листьев, — гнусавит он, шмыгая носом.
— Что?
— Из-за листьев на деревьях! В это время года они так пахнут, что у меня начинается насморк.
— Тебе надо ползать по земле.
Он пожимает плечами, потом хныкающим голосом говорит:
— Ну, чего будем делать? Лично я хочу есть!
— Проголодался?
— Да.
— Попроси молодую женщину приготовить тебе чего-нибудь.
— А где она?
— Ее комната на третьем. Первая дверь.
Пинюш уходит, и я остаюсь в обществе моих мыслей. Они становятся все более многочисленными и назойливыми. Атмосфера этого поместья начинает давить мне на нервы. Я люблю действие и плохо переношу это долгое заточение с его тайнами.
С лестницы доносятся крики…
Я без труда узнаю блеющий голос моего помощника:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Я жду, пока он войдет в туалет и закроет за собой дверь… Теперь мне остается только подождать перед дверью этого малоромантического места.
Проходит несколько минут… Раздается характерный звук спускаемой воды. Минивье выходит, поправлял свои шмотки. Доволен, что всех одурачил, только рано радуется, гад!
— Что, док? — спрашиваю я, преградив ему путь. — Совершили маленькую инспекцию?
Он меряет меня взглядом, как будто не понимая.
Я вытаскиваю шпалер — здоровенную черную пушку, плюющую вот такими здоровыми маслинами!
Он бледнеет и делает шаг назад.
— Соображаешь! — ворчу я. — Ты попался, дружок… Естественно, он начинает мне ломать второй акт комедии “Я невиновен”. Я этого ожидал.
— Что это за шутка? — спрашивает он резким голосом.
— Да нет, лапочка, шутки кончились… Ну-ка, давай ручонки, и без фокусов. Я же тебе сказал, ты попался!
— Послушайте, это какое-то безумие…
Пока он протестует, я надеваю ему на руки стальные браслеты.
Он смотрит на свои сцепленные руки, как будто видит их первый раз в жизни.
— Вы можете мне объяснить, что все это значит?
— Кончай трепаться, ты отлично знаешь, что я из полиции!
— Вы?
— Не строй из себя невинность, у тебя это плохо выходит! Ладно, пошли вниз…
Он не шевелится и только стискивает челюсти.
— Немедленно снимите с меня это, иначе вам будет плохо!
— Валяй, мели языком, Пастер недоношенный! Я ж тебе сказал: отпираться бесполезно.
Чтобы его сломать, я вталкиваю его ударом колена в помещение, которое он только что покинул, наклоняюсь к отверстию в полу и вижу в него моих друзей, без энтузиазма обыскивающих лабораторию…
— Обрадовался, когда увидел некомпетентность полиции, а, морда?
Он наклоняется в свою очередь.
— Что это такое?
— Маленькое чудо оптики, месье астроном!
— Но…
— Пошли…
— Не думаете же вы, что я ради развлечения продырявил пол?
— Нет, я не думаю, что ты сделал это ради развлечения! Несмотря на протесты, я волоку его на первый этаж и велю обалдевшему бульдогу позвать моих людей. Является легавое трио…
— Хватит, ребята, хитрость сработала… Ведите этого малого в машину, я вас догоню…
Берюрье, начинающий трезветь, отвешивает докторишке удар кулаком в солнечное сплетение, от которого Минивье складывается втрое. Толстяк большой шутник. Как только он видит подозреваемого, у него сразу начинают чесаться кулаки. Однажды он разбил морду судебному следователю из провинции, которого принял за мошенника.
Минивье перестает вопить об ошибке. Он выглядит подавленным. Когда мои помощники уводят его, я поворачиваюсь к Берже и Дюрэтру, молча присутствовавшим при аресте.
— Ну вот, — говорю я им. — Виновный арестован, справедливость торжествует. Можете идти к себе. В зависимости от состояния здоровья профессора я вам скажу, что вы должны делать… Предупредите ваших коллег.
А сам я иду к моим.
Все трое сидят в машине вместе с Минивье, который уже не возникает. Я велю Маньену выйти, чтобы освободить мне место. Он пользуется случаем, чтобы закурить сигарету.
Я сажусь вперед, рядом с Пино. Берю устроился сзади, рядом с арестованным.
— Прежде чем вас увезут, месье Минивье, — говорю, — я бы хотел получить известные вам документы. Не будете ли столь любезны указать мне, где они находятся?
— Я вам повторяю, что вы делаете ошибку, — заявляет врач. — Я ничего не знаю об этом деле…
Больше он ничего сказать не успел, потому что Берю ударом ладони разбил ему губы.
— Не жми на доктора, — говорю я, демонстрируя великодушие. — Он не восприимчив к таким грубым приемам, правда, док? Я уверен, что вы будете говорить, не заставляя нас прибегать к таким неприятным методам!
— Я буду говорить о своей невиновности, — бормочет парень двумя кровавыми сосисками, в которые превратились его губы.
Несмотря на свой хрупкий вид, он совсем не тряпка. Он прекрасно знает, что, пока у нас нет документов, он может все отрицать, потому что нет никаких доказательств его виновности.
Я решаю начать большую игру. Первым делом он получит ночь в специальной камере конторы, которая пойдет ему на пользу.
— Отвезите этого клиента в фирму, — приказываю я моим подчиненным. — Мы проинтервьюируем его завтра! Пино, останешься со мной!
Старикан вылезает, ворча.
Я уступаю место Маньену, и машина трогается в путь. Никому не пожелаю оказаться на месте Минивье. Путешествие в таких условиях, рядом с Берюрье, злым из-за состояния похмелья, должно засчитываться за сто лет чистилища!
Я указываю Пинюшу на бунгало и прошу посмотреть за четырьмя находящимися в нем.
Сейчас дом мертв… Я иду в кабинет профессора, чтобы позвонить в больницу Эвре. Директор сообщает мне, что состояние больного не изменилось. Знаменитый токсиколог сидит у его кровати и делает все возможное и невозможное.
Я кладу трубку и в нерешительности иду в лабораторию, в которой забыли выключить свет… Я подхожу к сейфу и снова пытаюсь его открыть, но ничего не выходит. ЛИДО не проходит… Вдруг в моем котелке начинает трещать звонок. Я иду искать бульдога и нахожу его закусывающим, сидя на разложенной раскладушке.
Я сажусь рядом с ним.
— Скажите, старина, вы помните, что вчера я попросил вас предупредить меня, если профессор Тибоден вернется ночью в свою лабораторию?
— Да, господин комиссар…
— Прекрасно. Почему вы этого не сделали?
— Потому что он туда не возвращался.
Я мрачнею.
— Вы хотите сказать, что никто не входил в лабораторию, после того как профессор и я вышли из нее вчера вечером, до сегодняшнего утра?
— Да, никто не входил!
— Вы в этом уверены?
— Посудите сами, господин комиссар, моя кровать стоит поперек двери, и, чтобы войти, нужно меня отодвинуть. Я ни на секунду не закрывал глаза! Я читал…
— Подождите, не нервничайте. Вы были на посту сегодня утром, когда… у профессора случился приступ?
— Я собирался уходить. — Как это произошло?
— Он вошел… схватился рукой за сердце. Один из ассистентов, кажется доктор Дюрэтр, спросил, что с ним. Он ответил: “Что-то сердце шалит!” — подошел к двери лаборатории, открыл ее и рухнул…
Меня охватывает неприятное ощущение. Выходит, код сейфа изменил не Тибоден.
— Найдите мне вашего дневного коллегу. Сторож уходит. Я занимаю его место на кровати, скрещиваю руки на затылке и начинаю интенсивно работать мозгами. Все-таки что-то тут не так. Что-то меня смущает… Я недоволен…
Арест Минивье не дал мне полного удовлетворения. Вы же знаете, какая у меня интуиция. Нет, мне предстоит обнаружить нечто неординарное… Но что именно?
Бульдог возвращается со сменщиком — типом хмурого вида, с седеющими волосами.
— Вы сегодня находились в холле весь день?
— Точно, месье!
— Кто заходил в лабораторию?
— Ну… как обычно…
— То есть?
— Ну, Дюрэтр, Берже и Бертье.
— И все?
— Потом мадемуазель заходила несколько раз…
— Доктор Минивье заходил?
— Нет…
— Точно?
— Уверен!
Арест врача начинает давить мне на совесть. А что, если он ходил в туалет по совершенно естественной причине?
— Планшони тоже не заходил?
— Тоже.
— Отлично. Найдите мне Дюрэтра.
— Да, месье…
Я смотрю на бульдога, пока его коллега уходит.
— У меня такое ощущение, что я начал коллекционировать ошибки. — Я больше обращаюсь к себе, чем к нему. Мне нужно высказать вслух мои мысли… Проанализировать мои ошибки.
До прихода Дюрэтра мы не обмениваемся ни единым словом. Я веду врача в лабораторию.
— Вы работали здесь сегодня вместе с вашими ассистентами?
— Да так, занимались всякими мелочами. Знаете, у нас не лежала душа к работе из-за случившегося с патроном.
— Понимаю… И вы втроем все время находились в этой комнате?
— Как это?
— Задам вопрос по-другому: кто-нибудь из вас оставался один в тот или иной момент?
— Нет…
— Подумайте хорошенько, доктор, это очень серьезно.
Он сжимает подбородок двумя пальцами и погружается в глубокие раздумья. Наконец он поднимает голову.
— Нет, — повторяет он. — Я уверен, что никто не оставался один.
— Даже малышка Мартин?
— Она заходила сюда всего на несколько минут… Впрочем, ей здесь вообще нечего делать.
— Догадываюсь… Ладно, док, это все, что я хотел узнать…
Глава 13
Дюрэтр немного удивлен краткостью беседы, но мне надо сконцентрироваться, как сгущенке.
Никто не мог притронуться к этому чертову сейфу после того, как профессор Тибоден и я вышли из лаборатории вчера вечером. Это означает одно: старик доставил в качестве кодового другое слово. Почему? Потому что не доверял мне! Он слишком подозрителен, чтобы доверить свой секрет кому бы то ни было, даже полицейскому… Если старый ученый умрет, придется потрошить сейф автогеном. Хотя…
Мне в голову приходит идея более светлая, чем Елисейские Поля в праздничный вечер.
Я снимаю трубку телефона и набираю номер бара “Барас” на Монруже. Это жалкая тошниловка, в которой из всех развлечений есть только хозяйка в сто тридцать кило весом и игральный автомат, такой раздолбанный, что блатным, посещающим это заведение, достаточно только взглянуть на него, чтобы он выдал выигрыш!
Густой голос хозяйки заведения спрашивает, что я хочу. Я отвечаю, что мне надо поговорить с Ландольфи Костылем и что я его кореш из провинции.
Классическая минута колебания, не менее классическое “Подождите, я посмотрю, здесь ли он”. Потом из трубки доносится гнусавый голос Ландольфи:
— Алло?
— Это ты, Ландо?
— Кто говорит?
— Комиссар Сан-Антонио…
— Вот это да…
Новая пауза. Такой старый жулик, как Ландольфи, всегда теряет дар речи при появлении полицейского, даже если чист.
— Ты мне нужен, Ландо.
— Правда?
— Да, но я сейчас в провинции. Твоя тачка поблизости?
— Да, но…
— Никаких “но”. Прыгай в нее и езжай по шоссе на Эвре.
— Эвре!
— Да, в местность, где женщина из песенки хотела продать яйца, прежде чем заснула в поезде… Не делай, как она!
— Но, господин ко…
— Я же сказал, что не хочу слышать твое блеянье… В десяти километрах от города ты увидишь у обочины шоссе рухнувший дом… Сразу за ним будет боковая дорога. Езжай по ней, и через три километра заметишь большое поместье, перед которым стоит много машин… Там я и буду тебя ждать… Постарайся меня не кинуть, а то я собственными руками сломаю твой костыль о твою голову, понял?
Я кладу трубку. Я знаю, что он приедет. Это не первый раз, когда я обращаюсь к специфическим талантам папаши Ландольфи. Старый макаронник — ворчун, но не захочет сыграть со мной пьесу “Обманутое ожидание”… Лет десять назад я взял его по одному делу, где он исполнял роль второго плана, но парни вроде него никогда не держат зла на тех, кто хватает их за шкирку. Они знают, что таковы правила игры.
В кабинет профессора тихонько входит Пинюш. Он так шумно чихает, что каждый раз кажется, будто он сейчас взорвется.
— Ты что, простудился? — спрашиваю я. Он отрицательно мотает головой, от чего висящая у него под носом сопля отлетает на ближайшую стену.
— Это из-за листьев, — гнусавит он, шмыгая носом.
— Что?
— Из-за листьев на деревьях! В это время года они так пахнут, что у меня начинается насморк.
— Тебе надо ползать по земле.
Он пожимает плечами, потом хныкающим голосом говорит:
— Ну, чего будем делать? Лично я хочу есть!
— Проголодался?
— Да.
— Попроси молодую женщину приготовить тебе чего-нибудь.
— А где она?
— Ее комната на третьем. Первая дверь.
Пинюш уходит, и я остаюсь в обществе моих мыслей. Они становятся все более многочисленными и назойливыми. Атмосфера этого поместья начинает давить мне на нервы. Я люблю действие и плохо переношу это долгое заточение с его тайнами.
С лестницы доносятся крики…
Я без труда узнаю блеющий голос моего помощника:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14