Это было обычное петербургское кафе, включавшее в себя биллиардную и «шахматно-доминошную» комнаты. Именно здесь, в насквозь прокуренном и пропитанном винными парами помещении, начинали свой шахматный путь Чигорин, Шифферс, Алапин… Именно сюда стремились приезжавшие в Санкт-Петербург любители и мастера, чтобы под стук костяшек домино и биллиардных шаров проверить свои силы в королевской игре. Именно сюда пришел г-н Ульянов, чтобы попрактиковаться перед представительным турниром в ресторане Прадера.
Войдя в кафе, он быстрым шагом пересек главный зал, где петербуржцы поднимали заздравные бокалы по случаю субботнего вечера, миновал биллиардную и очутился в маленькой комнате, где за одним столиком с шумом и матерками забивали «козла», а за другим сидел в одиночестве мертвецки пьяный человек. Этому человеку было сорок пять лет, но густая копна седых кудрявых волос сильно старила его и делала похожим на спившегося профессора.
— Эмануил Степанович! — воскликнул Ульянов, устремившись к «профессору». — Какая удача! Вас-то я и ищу.
Эмануил Степанович Шифферс, второй (после Чигорина) по силе шахматист России, шахматный организатор и педагог, автор оригинального шахматного руководства, незадолго до описываемых нами событий добился крупнейшего успеха в своей шахматной карьере. На уже упоминавшемся нами турнире в Гастингсе он занял шестое место сразу вслед за Пильсбери, Чигориным, Ласкером, Таррашем и Стейницем. Неудивительно, что после такого успеха обсуждался вопрос о возможности его участия в Петербургском матч-турнире вместо отказавшегося д-ра Тарраша. Но так как он ранее не имел успехов на международной арене, то было решено не руководствоваться в данном случае лишь результатом Гастингса. Конечно, по своей силе Шифферс не заслуживал участия в матч-турнире и его успех в Гастингсе был единственным в его деятельности, но все же он был вторым игроком России, и было бы более, чем естественно, если бы Россия дала своему представителю возможность продемонстрировать свой талант, который у Шифферса был несомненен и очень интересен. Короче, обиду и разочарование Шифферса понять можно!
Маэстро поднял свои отяжелевшие от водки веки и увидел Ульянова.
— А, Володя, привет-привет! Мы с Прадером на днях про вас вспоминали. Старый Прадер считает, что у вас большие шахматные способности. Возможно, он прав, но чтобы развить свои способности, необходимо много заниматься. Достаточно ли я занимаюсь? Правильно ли развиваюсь, как шахматист? Эти вопросы должны постоянно занимать молодого человека, Володя.
«Всероссийским шахматным учителем» называли Шифферса современники. Его педагогические наклонности особенно ярко проявлялись, когда маститый маэстро пребывал в нетрезвом состоянии. А напивался Шифферс с постоянством, достойным лучшего применения.
— А меня лично больше не занимают никакие вопросы, — продолжал Шифферс свою пьяную болтовню. — Эти негодяи не соизволили пригласить меня для участия в турнире. Пусть им же будет хуже! Своим участием я бы снизил им процент евреев. Двоих из этих господ следовало бы проверить на предмет права въезда в Санкт-Петербург. Я не антисемит, но вы знаете, что когда еврей занимает ваше место, это всегда наводит на некоторые размышления…
— Хотите кофе? — прервал Шифферса Ульянов, и, не дожидаясь ответа, заказал две чашечки кофе и коробку папирос.
Ульянов и сам был навеселе, но Шифферс произвел на него удручающее впечатление. Его необходимо было протрезвить, прежде чем играть с ним или передавать ему приглашение Прадера. Впрочем, Ульянов знал, что Шифферс быстро трезвеет, особенно от кофе.
И, действительно, через несколько минут Шифферс заметно взбодрился и сам предложил Ульянову сыграть пару партий по «франку». Франком на «доминиканском» жаргоне именовалась стандартная ставка — 25 копеек. Попутно отметим, что за столик и фигуры посетители платили в «Доминике» 20 копеек в час.
Протрезвев, Шифферс немедленно заявил, что не мешало бы еще выпить.
— Не беспокойтесь — я сам! — быстро сказал Ульянов.
Он знал, что спорить с Шифферсом на эту тему все равно бесполезно, а ему не хотелось, чтобы маститый маэстро платил. Поэтому он сам подозвал официанта и заказал маленький графинчик водки, после чего они приступили к игре.
Шифферс давал Ульянову пешку и ход вперед — это была их обычная фора. В результате почти трехчасовой борьбы Шифферс выиграл четыре партии при одной ничьей. Ульянов достал бумажник и вручил Шифферсу рубль и, заодно, записку от Прадера с приглашением на турнир.
— Собственно, для этого я вас сегодня и искал, — добавил он.
— А я уже знаю про этот турнир, — сказал Шифферс.
— Откуда? — удивился Ульянов.
— До вас здесь сегодня был Хардин.
— Как, Андрей Николаевич был здесь!? — воскликнул Ульянов.
— Да, утром. Я сегодня весь день у «Доминика».
— И вы будете во вторник у Прадера?
— Обязательно! — сказал вновь опьяневший Шифферс, наливая водки себе и Ульянову. — Я покажу этим господам, где раки зимуют! Давайте выпьем, Володя!.. Ваше здоровье!.. Не беспокойтесь, старый Шифферс еще покажет всем хуй с четвертого этажа!
— Я в этом не сомневаюсь! — засмеялся Ульянов.
Он посмотрел в окно. Стемнело. Ульянов вдруг подумал о том, как уютно, вот так, декабрьским вечером сидеть у «Доминика», пить водку и смотреть в окно на освещенный газовыми фонарями Невский…
— Вы не откажетесь отужинать со мной, Эмануил Степаныч? — предложил Ульянов. — Пойдемте в зал.
— Спасибо, но я что-то не чувствую за собой особого аппетита, — ответил Шифферс. — Давайте просто закажем еще один графинчик и какой-нибудь закуски.
Они перешли в главный зал кафе и разместились за столиком у окна.
— А какой закуски? — спросил Ульянов, разглядывая меню. — Может быть, маринованную миногу?
— Ни в коем случае! — запротестовал Шифферс. — Я знаю только два места, где можно просить маринованных миног — в ресторане у Николаевского вокзала и у Аркадия Симоновича. Маринованные миноги у «Доминика» не идут с теми ни в какое сравнение.
— Ну, а что тогда?.. Грибков? — предложил Ульянов.
— Да, нет, рыбная закуска — это была неплохая идея. Давайте спросим рыбное ассорти.
— Прекрасно! — одобрил Ульянов. — Ну, а какое-нибудь горячее блюдо? Покушайте, Эмануил Степанович! Раз уж решили попить как следует, так давайте и поедим… Как насчет осетрины по-петербургски?
— Спросите лучше каплуна, — решился, наконец, Шифферс. — Да попросите пожирнее! Люблю жирное под водку.
Ульянов заказал довольно большой графин водки, рыбное ассорти, осетрины — для себя, и каплуна — для Шифферса. Официант сразу принес водку и холодную закуску, и Шифферс провозгласил тост:
— Давайте, Володя, выпьем за вашу молодость, чтобы у вас все удачно в жизни сложилось, и чтоб вам не пришлось потом мучиться угрызениями совести.
— О чем это вы, Эмануил Степаныч? — спросил пораженный Ульянов.
— Да так… Вы читали сочинения г-на Достоевского?
— Да, конечно, — ответил Ульянов.
— Недавно я приобрел новый тринадцатитомник сочинений покойного Федора Михайловича, — Шифферс говорил неторопливо, с какой-то пьяной задумчивостью. — В молодости я был с ним знаком, он неплохо играл в шахматы… Сейчас я перечитываю его роман, где рассказывается о молодом человеке, убившем старуху…
— Разумеется, я знаком с этим романом, — перебил Шифферса Ульянов.
— Старуха была процентщицей, — упрямо продолжал Шифферс. — Молодой человек убил ее ради денег. Он как бы пожертвовал никчемной старухой ради собственного будущего. Так шахматист в конце партии порой жертвует офицером, чтобы пешка стала королевой… А потом молодой человек долго и мучительно раскаивался… Да, давайте выпьем. Ваше здоровье!.. Вот также скоро пожертвуют нами, нашим усталым и подлым миром… Ради светлого будущего!.. А потом будут мучиться и сомневаться: правильно ли поступили…
Официант принес горячее. Шифферс умолк и пьяно смотрел на лоснящегося от жира каплуна и обсыпанный укропом жареный картофель. Ульянова взволновали слова Шифферса, хотя не так сильно как запах поставленного перед ним блюда. Поэтому, с уважением посмотрев на осетрину, он предложил выпить под горячее.
— Давайте, Эмануил Степаныч, выпьем за нашего добрейшего Аркадия Симоновича и за успех его замечательного турнира.
— Да! — согласился Шифферс. — Старик Прадер соображает, особенно в борщах и миногах. За Прадера!
Они чокнулись и выпили.
— А что касается его турнира, — продолжал Шифферс, — я думаю мы сломим всем головы, Володя, и, как всегда у Прадера, классно пожрем и выпьем!
Глава 13
ВОСКРЕСНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ГОСПОДИНА УЛЬЯНОВА
Корявая и безграмотная, косо приколотая к двери, записка гласила:
ВЛАДИМИР ИЛИЧ Я УШОЛ ЗА ВОДКОЙ 11 30 БУДУ КНЯЗЬ
«Все-таки всеобщее среднее образование совершенно необходимо, — подумал Ульянов. — Вот и ломай теперь голову: ушел он в одиннадцать тридцать, или он вернется к этому времени? Пожалуй, больше похоже на то, что к половине двенадцатого он обещает вернуться».
Ульянов нервно заметался по лестничной площадке. Часы показывали тридцать пять минут двенадцатого. Два часа назад он проснулся, не помня — ни как он расстался с Шифферсом, ни как он приехал домой, ни как он лег спать!
Торопливо умывшись, он — в порядке компенсации за изрядно помятую физиономию — надел свой лучший костюм и отправился опохмеляться. Заглянув по пути в почтовый ящик, он обнаружил записку от Князя. Князь пытался застать Ульянова дома в субботу, чтобы сообщить нечто исключительно важное. Тщетно прождав два часа под дверью, Князь оставил записку, в которой настоятельно приглашал Ульянова зайти в воскресенье утром.
И вот Ульянов здесь. «Поцеловав дверь», с нетерпением ждет возвращения Князя. Уже без четверти двенадцать, а у Ульянова «ни в одном глазу». Понимая, что опохмелиться совершенно необходимо, он решил пока отправиться в «Пушкарь». «Черт знает, куда Князь запропастился, — подумал Ульянов. — Выпью пока пару кружечек и вернусь».
Ровно в полдень с Петропавловской крепости выпалила пушка. Добропорядочные горожане возвращаются из церкви, а безбожник Ульянов спешит опохмелиться. Свернув на Большую Пушкарскую рядом с фабрикой Отто Кирхнера,[16] Ульянов торопливо прошагал еще два квартала и нырнул в «Пушкарь» на глазах у испуганно перекрестившейся петербургской старушки.
Ульянов любил «Пушкарь». В этом мрачном, почти темном баре было нечто чинное и торжественное. И атмосфера, и пиво в огромных черных глиняных кружках, и старинные гравюры на стенах — все напоминало Ульянову таверны позднего средневековья, красочно описанные в его любимых авантюрных романах.
Ульянов заказал копченого леща и две кружки пива. Жадно выпив первую кружку, он удовлетворенно выдохнул воздух и принялся разделывать рыбу. Только утолив похмельную жажду, он поднял глаза, чтобы посмотреть на сидящего напротив, и сразу обомлел, встретившись со злобным взглядом полковника Бздилевича.
— А, господин адвокат! — злорадно воскликнул Бздилевич. — Как вас там зовут? К сожалению, я начисто позабыл ваше имя.
— Иосиф Джугашвили, — представился Ульянов.
Чувствуя, что полковник по каким-то причинам ищет скандала, Ульянов решил не открывать своего настоящего имени и назвал первое, пришедшее на ум. Он и сам не смог бы объяснить, почему это имя оказалось грузинским. Ульянов и представить себе не мог, какого джина он выпустил в эту минуту из бутылки! Именно с этого дня имя Иосифа Джугашвили попадет в черные списки Российского охранного отделения, а мелкий воришка с этим именем, украв у цирюльника баночку с мазью от мандавошек, неожиданно получит такую трепку от жандармов, что сразу станет революционером!
— Иосиф, говоришь, Джугашвили? — ироническим тоном переспросил Бздилевич.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Войдя в кафе, он быстрым шагом пересек главный зал, где петербуржцы поднимали заздравные бокалы по случаю субботнего вечера, миновал биллиардную и очутился в маленькой комнате, где за одним столиком с шумом и матерками забивали «козла», а за другим сидел в одиночестве мертвецки пьяный человек. Этому человеку было сорок пять лет, но густая копна седых кудрявых волос сильно старила его и делала похожим на спившегося профессора.
— Эмануил Степанович! — воскликнул Ульянов, устремившись к «профессору». — Какая удача! Вас-то я и ищу.
Эмануил Степанович Шифферс, второй (после Чигорина) по силе шахматист России, шахматный организатор и педагог, автор оригинального шахматного руководства, незадолго до описываемых нами событий добился крупнейшего успеха в своей шахматной карьере. На уже упоминавшемся нами турнире в Гастингсе он занял шестое место сразу вслед за Пильсбери, Чигориным, Ласкером, Таррашем и Стейницем. Неудивительно, что после такого успеха обсуждался вопрос о возможности его участия в Петербургском матч-турнире вместо отказавшегося д-ра Тарраша. Но так как он ранее не имел успехов на международной арене, то было решено не руководствоваться в данном случае лишь результатом Гастингса. Конечно, по своей силе Шифферс не заслуживал участия в матч-турнире и его успех в Гастингсе был единственным в его деятельности, но все же он был вторым игроком России, и было бы более, чем естественно, если бы Россия дала своему представителю возможность продемонстрировать свой талант, который у Шифферса был несомненен и очень интересен. Короче, обиду и разочарование Шифферса понять можно!
Маэстро поднял свои отяжелевшие от водки веки и увидел Ульянова.
— А, Володя, привет-привет! Мы с Прадером на днях про вас вспоминали. Старый Прадер считает, что у вас большие шахматные способности. Возможно, он прав, но чтобы развить свои способности, необходимо много заниматься. Достаточно ли я занимаюсь? Правильно ли развиваюсь, как шахматист? Эти вопросы должны постоянно занимать молодого человека, Володя.
«Всероссийским шахматным учителем» называли Шифферса современники. Его педагогические наклонности особенно ярко проявлялись, когда маститый маэстро пребывал в нетрезвом состоянии. А напивался Шифферс с постоянством, достойным лучшего применения.
— А меня лично больше не занимают никакие вопросы, — продолжал Шифферс свою пьяную болтовню. — Эти негодяи не соизволили пригласить меня для участия в турнире. Пусть им же будет хуже! Своим участием я бы снизил им процент евреев. Двоих из этих господ следовало бы проверить на предмет права въезда в Санкт-Петербург. Я не антисемит, но вы знаете, что когда еврей занимает ваше место, это всегда наводит на некоторые размышления…
— Хотите кофе? — прервал Шифферса Ульянов, и, не дожидаясь ответа, заказал две чашечки кофе и коробку папирос.
Ульянов и сам был навеселе, но Шифферс произвел на него удручающее впечатление. Его необходимо было протрезвить, прежде чем играть с ним или передавать ему приглашение Прадера. Впрочем, Ульянов знал, что Шифферс быстро трезвеет, особенно от кофе.
И, действительно, через несколько минут Шифферс заметно взбодрился и сам предложил Ульянову сыграть пару партий по «франку». Франком на «доминиканском» жаргоне именовалась стандартная ставка — 25 копеек. Попутно отметим, что за столик и фигуры посетители платили в «Доминике» 20 копеек в час.
Протрезвев, Шифферс немедленно заявил, что не мешало бы еще выпить.
— Не беспокойтесь — я сам! — быстро сказал Ульянов.
Он знал, что спорить с Шифферсом на эту тему все равно бесполезно, а ему не хотелось, чтобы маститый маэстро платил. Поэтому он сам подозвал официанта и заказал маленький графинчик водки, после чего они приступили к игре.
Шифферс давал Ульянову пешку и ход вперед — это была их обычная фора. В результате почти трехчасовой борьбы Шифферс выиграл четыре партии при одной ничьей. Ульянов достал бумажник и вручил Шифферсу рубль и, заодно, записку от Прадера с приглашением на турнир.
— Собственно, для этого я вас сегодня и искал, — добавил он.
— А я уже знаю про этот турнир, — сказал Шифферс.
— Откуда? — удивился Ульянов.
— До вас здесь сегодня был Хардин.
— Как, Андрей Николаевич был здесь!? — воскликнул Ульянов.
— Да, утром. Я сегодня весь день у «Доминика».
— И вы будете во вторник у Прадера?
— Обязательно! — сказал вновь опьяневший Шифферс, наливая водки себе и Ульянову. — Я покажу этим господам, где раки зимуют! Давайте выпьем, Володя!.. Ваше здоровье!.. Не беспокойтесь, старый Шифферс еще покажет всем хуй с четвертого этажа!
— Я в этом не сомневаюсь! — засмеялся Ульянов.
Он посмотрел в окно. Стемнело. Ульянов вдруг подумал о том, как уютно, вот так, декабрьским вечером сидеть у «Доминика», пить водку и смотреть в окно на освещенный газовыми фонарями Невский…
— Вы не откажетесь отужинать со мной, Эмануил Степаныч? — предложил Ульянов. — Пойдемте в зал.
— Спасибо, но я что-то не чувствую за собой особого аппетита, — ответил Шифферс. — Давайте просто закажем еще один графинчик и какой-нибудь закуски.
Они перешли в главный зал кафе и разместились за столиком у окна.
— А какой закуски? — спросил Ульянов, разглядывая меню. — Может быть, маринованную миногу?
— Ни в коем случае! — запротестовал Шифферс. — Я знаю только два места, где можно просить маринованных миног — в ресторане у Николаевского вокзала и у Аркадия Симоновича. Маринованные миноги у «Доминика» не идут с теми ни в какое сравнение.
— Ну, а что тогда?.. Грибков? — предложил Ульянов.
— Да, нет, рыбная закуска — это была неплохая идея. Давайте спросим рыбное ассорти.
— Прекрасно! — одобрил Ульянов. — Ну, а какое-нибудь горячее блюдо? Покушайте, Эмануил Степанович! Раз уж решили попить как следует, так давайте и поедим… Как насчет осетрины по-петербургски?
— Спросите лучше каплуна, — решился, наконец, Шифферс. — Да попросите пожирнее! Люблю жирное под водку.
Ульянов заказал довольно большой графин водки, рыбное ассорти, осетрины — для себя, и каплуна — для Шифферса. Официант сразу принес водку и холодную закуску, и Шифферс провозгласил тост:
— Давайте, Володя, выпьем за вашу молодость, чтобы у вас все удачно в жизни сложилось, и чтоб вам не пришлось потом мучиться угрызениями совести.
— О чем это вы, Эмануил Степаныч? — спросил пораженный Ульянов.
— Да так… Вы читали сочинения г-на Достоевского?
— Да, конечно, — ответил Ульянов.
— Недавно я приобрел новый тринадцатитомник сочинений покойного Федора Михайловича, — Шифферс говорил неторопливо, с какой-то пьяной задумчивостью. — В молодости я был с ним знаком, он неплохо играл в шахматы… Сейчас я перечитываю его роман, где рассказывается о молодом человеке, убившем старуху…
— Разумеется, я знаком с этим романом, — перебил Шифферса Ульянов.
— Старуха была процентщицей, — упрямо продолжал Шифферс. — Молодой человек убил ее ради денег. Он как бы пожертвовал никчемной старухой ради собственного будущего. Так шахматист в конце партии порой жертвует офицером, чтобы пешка стала королевой… А потом молодой человек долго и мучительно раскаивался… Да, давайте выпьем. Ваше здоровье!.. Вот также скоро пожертвуют нами, нашим усталым и подлым миром… Ради светлого будущего!.. А потом будут мучиться и сомневаться: правильно ли поступили…
Официант принес горячее. Шифферс умолк и пьяно смотрел на лоснящегося от жира каплуна и обсыпанный укропом жареный картофель. Ульянова взволновали слова Шифферса, хотя не так сильно как запах поставленного перед ним блюда. Поэтому, с уважением посмотрев на осетрину, он предложил выпить под горячее.
— Давайте, Эмануил Степаныч, выпьем за нашего добрейшего Аркадия Симоновича и за успех его замечательного турнира.
— Да! — согласился Шифферс. — Старик Прадер соображает, особенно в борщах и миногах. За Прадера!
Они чокнулись и выпили.
— А что касается его турнира, — продолжал Шифферс, — я думаю мы сломим всем головы, Володя, и, как всегда у Прадера, классно пожрем и выпьем!
Глава 13
ВОСКРЕСНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ГОСПОДИНА УЛЬЯНОВА
Корявая и безграмотная, косо приколотая к двери, записка гласила:
ВЛАДИМИР ИЛИЧ Я УШОЛ ЗА ВОДКОЙ 11 30 БУДУ КНЯЗЬ
«Все-таки всеобщее среднее образование совершенно необходимо, — подумал Ульянов. — Вот и ломай теперь голову: ушел он в одиннадцать тридцать, или он вернется к этому времени? Пожалуй, больше похоже на то, что к половине двенадцатого он обещает вернуться».
Ульянов нервно заметался по лестничной площадке. Часы показывали тридцать пять минут двенадцатого. Два часа назад он проснулся, не помня — ни как он расстался с Шифферсом, ни как он приехал домой, ни как он лег спать!
Торопливо умывшись, он — в порядке компенсации за изрядно помятую физиономию — надел свой лучший костюм и отправился опохмеляться. Заглянув по пути в почтовый ящик, он обнаружил записку от Князя. Князь пытался застать Ульянова дома в субботу, чтобы сообщить нечто исключительно важное. Тщетно прождав два часа под дверью, Князь оставил записку, в которой настоятельно приглашал Ульянова зайти в воскресенье утром.
И вот Ульянов здесь. «Поцеловав дверь», с нетерпением ждет возвращения Князя. Уже без четверти двенадцать, а у Ульянова «ни в одном глазу». Понимая, что опохмелиться совершенно необходимо, он решил пока отправиться в «Пушкарь». «Черт знает, куда Князь запропастился, — подумал Ульянов. — Выпью пока пару кружечек и вернусь».
Ровно в полдень с Петропавловской крепости выпалила пушка. Добропорядочные горожане возвращаются из церкви, а безбожник Ульянов спешит опохмелиться. Свернув на Большую Пушкарскую рядом с фабрикой Отто Кирхнера,[16] Ульянов торопливо прошагал еще два квартала и нырнул в «Пушкарь» на глазах у испуганно перекрестившейся петербургской старушки.
Ульянов любил «Пушкарь». В этом мрачном, почти темном баре было нечто чинное и торжественное. И атмосфера, и пиво в огромных черных глиняных кружках, и старинные гравюры на стенах — все напоминало Ульянову таверны позднего средневековья, красочно описанные в его любимых авантюрных романах.
Ульянов заказал копченого леща и две кружки пива. Жадно выпив первую кружку, он удовлетворенно выдохнул воздух и принялся разделывать рыбу. Только утолив похмельную жажду, он поднял глаза, чтобы посмотреть на сидящего напротив, и сразу обомлел, встретившись со злобным взглядом полковника Бздилевича.
— А, господин адвокат! — злорадно воскликнул Бздилевич. — Как вас там зовут? К сожалению, я начисто позабыл ваше имя.
— Иосиф Джугашвили, — представился Ульянов.
Чувствуя, что полковник по каким-то причинам ищет скандала, Ульянов решил не открывать своего настоящего имени и назвал первое, пришедшее на ум. Он и сам не смог бы объяснить, почему это имя оказалось грузинским. Ульянов и представить себе не мог, какого джина он выпустил в эту минуту из бутылки! Именно с этого дня имя Иосифа Джугашвили попадет в черные списки Российского охранного отделения, а мелкий воришка с этим именем, украв у цирюльника баночку с мазью от мандавошек, неожиданно получит такую трепку от жандармов, что сразу станет революционером!
— Иосиф, говоришь, Джугашвили? — ироническим тоном переспросил Бздилевич.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19