Действительно, раньше здесь было море. При колониализме здесь был только один двухэтажный каменный дом - там помещался суд. Во время войны Кота-Кинабалу был разбит - сначала японцами, потом союзной авиацией. Городским строительством британцы не интересовались: их волновали каучук и нефть Борнео. За все годы колониального господства Англия не удосужилась создать библиотеки в Сабахе. Только после получения независимости организована первая библиотека. Сьюзен Чжоу, молоденькая директриса, показала мне книжные стеллажи.
- У нас теперь сорок тысяч книг и семь тысяч постоянных читателей. Ну, и у обменного фонда - в других поселениях и в джунглях - еще семь тысяч. Из русских писателей у нас есть Толстой и Достоевский, изданные в Лондоне. Советская литература? Есть две книжки.
И она показала мне "Аленку" - сборник рассказов Сергея Антонова и "Детство Никиты" Толстого. Обе книги изданы на русском языке, прочесть их в Сабахе, где нет ни одного человека, знающего русский язык, практически некому.
Том Вилли повел меня на берег; громадные горы кораллов лежали на набережной - продолжалось наступление на море, кораллами здесь мостят дороги.
Наиболее интересные здания в "Кэй-Кэй" (так сокращенно называют столицу Сабаха) - церкви: римской католической миссии, американских францисканцев, святого Мэтью. Римская католическая миссия, например, имеет здесь семнадцать школ: церковь старается заново завоевать позиции, проигранные алчным британским колониализмом. Но молодежь ставит такие вопросы пастырям, на которые ответить правдиво и исчерпывающе отнюдь не просто. Святые францисканцы организуют свою работу по-новому: все учителя в церковных школах - молодые американцы, люди не старше тридцати лет, которые не только изучают со школьниками "гуманизм свободного мира" и "вандализм" коммунистов-безбожников, но и танцуют с ними хали-гали, а по вечерам вместе гоняют в футбол. Однако в дни каникул школьные дворы пусты, а в библиотеке не протолкнешься: молодежь хочет серьезных знаний.
...Рядом с новым центром города, выросшим из моря, как в сказке, стоит деревня на сваях. Есть там старые лачуги, есть новые дома. Место это подлежит реконструкции в ближайшем будущем. Но подобные же поселения в джунглях, где свирепствуют малярия и туберкулез, где тысячи кадазанов умирают от эпидемий, пока еще существуют. Правительство пыталось неоднократно вывести кадазанов из джунглей на берег моря, в обжитые районы, но старики не хотят покидать насиженные места, да и китайские купцы, в руках которых сосредоточена почти вся торговля в малайзий-ском Борнео, всячески срывают попытки правительства приобщить аборигенов к цивилизации: купцу выгоден темный человек, ему можно всучить старый товар за высокую цену. Ну, и Пекину это выгодно тоже, - во всяком случае, стратегия Мао делает ставку на темноту и некультурность. Понятие "революция" пекинские стратеги сплошь и рядом подменяют термином "бунт темноты".
Здесь, в городке на сваях, я подрядил паренька с длинной долбленой лодкой, и мы пошли в море. Вода тугая, зеленая, прозрачная, и в этой странной воде видны коралловые острова, и кажутся эти острова нереальными и сказочными - так диковинны они и фантастичны. Острова, где живут рыбаки, - маленькие скалы, поросшие каучуковыми деревьями и кокосовыми пальмами, - словно отрезаны от моря тонким ножом; они будто бы висят в тяжелом зное неба. И красота кругом поразительная, и тишина, и ощущение громадного одиночества.
...Поздно вечером я шел по Принс Филипп драйв. На втором этаже "Веннер-отеля" гремел джаз. Я поднялся туда. Свет был выключен, и на маленькой эстраде стояли музыканты. Зал молча и сосредоточенно танцевал шейк. За моим столиком пьяный белобрысый путешественник слезливо жаловался своему спутнику и томно просил пройти с ним в туалет,
На эстраду вышла певица. Она была молода и красива. Малайка, ее звали по-европейски - Мадален. Она начала петь, и я поразился ее голосу, низкому, сильному и такому же таинственному, как эта ночь, и как эти джунгли вокруг, и как далекая гора Кинабалу, самая высокая в Борнео, и как тихое, теплое море, полное кораллов и диковинных длинных рыб. Я думал, что зал замрет, что все остановится и станет тихо. Но никто не принимал всерьез Мадален с ее песней, которая называлась "Вчера". "Вчерашнее горе - это не горе, - пела Мадален, единственное горе - завтрашнее".
- Почему вы здесь поете? - спросил я ее, когда она вернулась за свой столик. - Вам надо петь в театре, где много людей, где свет и где нет пьяных...
Она долго смотрела на меня, а потом ответила:
- Я сегодня не могу, я сегодня занята на ночь...
Пьяный иностранец упал со стула, и ему кто-то зааплодировал. Мадален вдруг засмеялась, а потом засвистела - пронзительно, как свистят наши голубятники. Она обернулась ко мне и сказала:
- Если бы вы только знали, как я вас всех ненавижу...
- За то, что мы мужчины?
- Нет. За то, что вы белые. Мой дядя голландец, он жив, он живет в вашей проклятой Европе. Я хотела поехать к нему, а он прислал мне денег - только чтобы я к нему не ездила. Что вы делаете в наших храмах? Вы там отыскиваете, с кем бы переспать. И всегда сначала говорите про то, что мне надо петь в больших театрах.
К ней подошел здоровенный верзила, тоже из путешествующих или, может быть, отдыхающих здесь после Вьетнама.
- Пошли, - сказал он, - пора.
- Мой бог, - сказала Мадален, - да не торопись ты так: у меня еще один номер. И уплати сначала деньги - я вам не верю...
Она пошла на освещенный "пятак" сцены и запела песню о Париже, в котором никогда не была, но который она "любит и в зиму и в лето, который она любит всегда...".
Я вернулся к себе в "Борнео" и пошел на пляж. Луна была окаянно высокой, и была видна тропинка, что вела через большой газон и заросли к морю, к тому месту, где горел костер. По газону ходил долговязый американец из Сайгона и что-то тихо говорил плачущей женщине, которая теперь, видимо, узнала, что три дня назад стала вдовой.
Возле костра сидел Камбакао вместе с Марианной. У них был хороший улов.
- Ну что, будем ставить сети? - спросил Камбакао. - Я специально ждал вас.
- Спасибо.
- На, - сказала Марианна, протягивая мне целлофановый пакет.
Я развернул пакет - там были ракушки всех форм и расцветок. Я поцеловал ее в лоб. Она засмеялась и побежала к морю.
Камбакао собрал свою белую капроновую сеть и сказал:
- Пошли?
И мы пошли к морю.
Вдруг он остановился и спросил:
- Как вы думаете, мои дети будут счастливее меня? Ну хоть ненамного? Или нет?
Мы поставили сети и вернулись к костру. Марианны не было, я только слышал ее смех где-то вдали, на громадном черном пляже. Возле костра лежал паренек и читал книгу.
- Это Вильям, - сказал Камбакао, - он недавно пришел из джунглей и сейчас строит здесь дорогу и учится...
- Хэлло, - сказал я.
- Хэлло, - ответил Вильям и снова уткнулся в книгу.
- Что вы читаете? - спросил я. Он молча показал мне корешок - "Максим Горький".
Мы переглянулись с Камбакао и улыбнулись.
- Дети будут счастливее нас, - сказал я, вспомнив замечательные слова Горького, - и жить им будет лучше.
...Элегантный, сухопарый, как спринтер, Говард Яп - директор строительной компании - один из наиболее могучих людей и в Кота-Кинабалу, и во всем штате Са-бах. Он отвечает за выполнение правительственной программы по строительству домов для переселенцев-кадзанов из джунглей. Их пытаются вырвать из дикости и поселить в благоустроенных поселках в окрестностях Кота-Кинабалу.
Говард Яп на своем кондиционированном "мерседесе" повез меня в джунгли, на каучуковые плантации, показал новые магазины, которые построило правительство, - до недавнего времени абсолютно вся торговля в Сабахе была сосредоточена в руках китайских купцов, большинство из которых так или иначе связано с пекинской агентурой.
Потом под обжигающим солнцем, по желтой, тугой, пыльной дороге объехали новые жилые районы в пригороде "Кэй-Кэй" - Кампонг Луенг, Санни Гарден, Тем Хуанг Вилла, Ликус-парк. Двухэтажные домики, вполне милые маленькие квартирки - все это для аборигенов-кадзанов. Поскольку купить дом рабочему практически невозможно - жилье повсюду архидорого, - впервые в Сабахе эти квартирки сдают в аренду за умеренную плату.
- Оборот моей фирмы, - говорит Яп, - сто миллионов местных долларов. За то, что это жилищное строительство серьезное и перспективное дело, свидетельствуют сто миллионов американских долларов (они в три раза дороже наших), вложенных нашей "сестринской" компанией в Куалу-Лумпур. Пусть Мао болтает о будущем благоденствии. Мы предпочитаем работать без болтовни, но работать для настоящего - в поте лица своего.
Заехали к Япу домой.
- Жена и дети уехали в горы, там прохладней, - сказал он, - так что не взыщите за холостяцкий беспорядок. Если бы мой отец, традиционно воспитанный старый китаец, увидел этот бедлам, мне бы пришлось туго.
Не успели мы выпить ледяной колы из холодильника, как затрещал телефон. Он звонил беспрерывно. Яп говорил то по-английски, то по-китайски, то на малайском языке. Утерев пот со лба, он усмехнулся:
- Бежим отсюда. Нам еще есть что посмотреть. В машине, включив кондиционер, он сказал:
- Ненавижу говорить по телефону, особенно с соплеменниками, - эти обязательные тягучие церемонии: "Как вы себя чувствуете? Как здоровье жены и детей? Как долго я вас не видел..." И на все надо отвечать. А я чувствую, как время уходит. Словно песок сквозь пальцы.
...В маленьком городке Пенамианг, в душных джунглях, он "передал" меня своим коллегам-строителям, а сам умчался дальше - его объекты разбросаны по всему штату.
Зашел в газету "Дейли экспресс" с рекомендательным письмом к редактору. Редактор улетел в Куалу-Лумпур. Политический обозреватель мистер Рамон, опасливо посмотрев мою визитную карточку, отказался беседовать о чем бы то ни было.
- Я долго жил в Брюнее, я лишь недавно приехал сюда. Я не знаю ничего, кроме того, что мы развивающаяся страна и мы счастливы. Никаких проблем у нас нет! Это все. Обратитесь в правительственные инстанции, пусть с вами говорят официальные представители, я беседовать с вами не уполномочен!
- Проблем у нас огромное количество, - сказал мистер Го Сяо, один из геологов, прибывших сюда из Куалу-Лумпура для организации изысканий нефти в джунглях. - Мы боремся и против колонизаторских тенденций Запада, и против шовинизма Мао. И при этом надо работать, время пустой болтовни кончилось. Мы хотим превратить нашу Малайзию в развитое, процветающее государство. Мао сейчас уже не так страшен, ибо он переторопился, он сделал главную ставку на тех, у кого в руках винтовка... А здесь, в джунглях, далеко не у всех винтовки - еще много копий и кинжалов. За социализм - копьем, неплохо, а?! - рассмеялся Го Сяо. - Мао проиграл, потому что он требует приоритета "деревни". "Большая деревня победит город" - помните его лозунг? А мы, граждане Малайзии, делаем ставку на "город" - на машину и транзистор. Здесь, например, сейчас начинают строить телецентр. А в Кота-Кинабалу всего тридцать пять тысяч жителей. Расточительство? Нет. Расчетливость. Надо приобщать людей к технике и информации конца двадцатого века. "Кэй-Кэй" - растущий город, один порт чего стоит. Но рядом - Филиппины, которые инспирируют движение сепаратистов за отделение Сабаха от Малайзии - не сами по себе, а через тех китайских миллионеров, которые живут в Маниле, но слушаются указаний из Пекина. Впрочем, я не удивлюсь, если сепаратистам помогает и дядя Сэм, которому хочется закрепиться на острове, получить базы на непосредственных границах Индонезии и Малайзии, чтобы отсюда бомбить Вьетнам, поддерживать тайваньских марионеток и господствовать в Индийском океане.
Вечером беседовал с несколькими китайскими бизнесменами и учителями. Все они в один голос говорят, что безумие, происходящее сегодня в Пекине, не может длиться вечно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39