.. Богдан неспроста этого самого Рюмина попросил... Он ничего просто так не делает, у него всегда коварство на уме... А потребуй я материалы, сразу настучит Лаврентию: „мелочная опека, мешает инициативе, что за недоверие среди своих?\uc1“ Пойди, объясняйся! Он ведь член Политбюро, а не я... Бедненькая ты моя нежность». Он поднял повлажневшие глаза на дочь: «Пойти бы в церкву, как с бабушкой Леной, покойницей, да и бухнуться на колени, прижаться лбом к вечным плитам храма Господня и помолиться б за нее... Мне-то ничего не страшно, огонь и воду прошел... Да и не отмолю себя, ее б уберечь...»
– Папуль, а ты почему не кроешь? У тебя же козыри есть! Так нечестно!
– И вправду есть, – вздохнул Абакумов, – отобьюсь, сей миг покрою, малышенька...
– Ты мне не поддавайся, я ж не маленькая! Неинтересно играть... А знаешь, меня сегодня училка отчитала...
– Вот проказница... За что?
– Я не смогла ответить, когда было покушение на Владимира Ильича...
Ну, завтра этой суке шею накрутят, подумал он, девочку попусту травмирует; ответил, однако, иначе:
– Такие вещи надо знать, дочура... В Ильича стреляла эсерка Фанни Каплан, космополитского племени, ей Бухарин пистолет в руки дал...
– Вот она б тебе двойку и влепила! – рассмеялась девочка. – Первое покушение на Ленина было в январе, еще в Петрограде! Его тогда какой-то швейцарец спас, собой прикрыл...
– Швейцарец? – Абакумов удивился. – Это кто ж?
– Платтен, – произнесла дочка чуть не по слогам и пошла к роялю: знала, что отец больше всего любил, когда она играла «Полонез» Огинского.
А вроде Платтена этого самого мы расстреляли, подумал Абакумов. Уж не из троцкистов ли? Ну и учителя! Эти такому научат, что потом из детей колом не вышибешь...
Хотел было сразу пойти к себе и позвонить помощнику: пусть проверят учительницу, не контра ли, но, расслабившись, отдался музыке, любуясь стройной фигуркой дочери, грациозно сидевшей возле огромного белого «Бехштейна»...
...В то же самое время три врача-психиатра работали с Александром Исаевым, бывшим офицером военной разведки РККА, кавалером боевых орденов, а ныне зэком и придурком – не в грубо-лагерном, жаргонном смысле, а в настоящем – он сошел с ума во время допросов.
Они уже час сидели с ним в маленькой комнате, оборудованной магнитофонами, и всячески пытались разговорить несчастного. Молодой старик, однако, тупо молчал, глядя куда-то вдаль неподвижными глазами.
Один из врачей, самый старый, Ливин, попросил коллег выйти. Оставшись наедине с зэком, тихонько, дружески, доверительно спросил:
– Санечка, хочешь поговорить с отцом?
Зэк продолжал смотреть сквозь доктора, но в глазах его что-то мелькнуло...
Ливии включил магнитофон, зазвучал голос Исаева: «Я хочу получить свидание с сыном...»
Зэк вдруг умиротворенно улыбнулся:
– Папа...
– А ты его позови, Санечка, – так же добро, вкрадчиво продолжал Ливин. – Покричи: «Папа, папочка, папа!» Он тебя услышит... Ты ведь веришь мне?
– Папочка! – после долгого непонимающего молчания вдруг закричал Саня и, чуть отодвинувшись, поглядел на врача. – Папочка! Ты меня слышишь?
– Громче, – не отрывая глаз от зрачков Сани, нажал Ливии. – Кричи, что плохая слышимость... Ты ж не слышишь его? Правда? Пусть говорит громче...
– Па-а-а-апочка! Что ты молчишь?! Говори громче! Почему ты замолчал?!
– А замолчал он потому, что слишком волнуется, – по-прежнему ласково, доверительно объяснил Ливии. – Столько лет не видал сыночка... Крикни, что скоро приедешь к нему... Скажи, что уже выздоровел... Только кричи громче, тогда отец ответит...
...Послушав настриг пленки, приготовленный подполковником медицинской службы Ливиным в тот же день, Влодимирский позвонил Комурову:
– Отменная работа! Наложу на голос радиопомехи – получится вполне трогательная беседа.
– Не обольщайся, – ответил Комуров. – Твой подопечный так изощрен, что наверняка проверит придурка подробностью, нам с тобой неведомой... Вот и конец твоей комбинации...
– Ничего подобного! У нас каждая фраза начинается с того, что тот орет: «Папочка, громче, я очень плохо слышу...» А на проверочном вопросе папочки мы прервем радиосеанс: «Помехи, попробуем завтра». Состояние у Исаева будет шоковое, скушает, поверьте...
– Ты еще не ударил его в лоб вопросом: «Что написал в Библии и передал Валленбергу?» Влодимирский ответил убежденно:
– Это мой главный козырь. Рано. Давайте послушаем, как они будут беседовать на даче, во время прогулок... Они ж не знают, что мы их и в лесу сможем слушать, шарашки не зря сливочное масло и кофей с цикорием получают...
Комуров усмехнулся:
– Валяй. Я тебе верю, ответственность на тебе...
Когда Исаев, надрываясь, прокричал в трубку:
– Санюшка, сыночек, любимый, перед вылетом подстригись, как стригся в Кракове... Помнишь?!
В этот момент Сергей Сергеевич остановил пленку с голосом Александра Исаева, а вторую, на которой был записан треск и шум радиопомех, сразу же усилил. По прошествии полуминуты, пока Максим Максимович надрывался: «Алло, Саня, Санечка, сынок, алло, ты слышишь меня?!» – снова сквозь писки и треск радиопомех дал голос сына: «Папочка, говори громче, я ничего не слышу...»
...А потом Аркадий Аркадьевич распекал в присутствии Исаева радистов; те виновато оправдывались:
– Товарищ генерал, но это же Колыма! И так чудом вышли! Радиограмму хоть сейчас передадим и запросим немедленный ответ...
– Чтобы завтра же была связь! – бушевал Аркадий Аркадьевич. – Деньги любите получать, а работать не умеете!
Нервно закурил, прошелся по кабинету, потом словно бы споткнулся:
– Извините, Всеволод Владимирович, не предложил вам. Курите...
Исаев медленно поднял на него глаза:
– Я хочу стакан водки. И отвезите меня на дачу. Валленберга присылайте завтра. И если я сегодня попрошу на вашей даче еще стакан водки, пусть мне дадут. И приготовят хорошую зубную пасту. Или отменный чай. Отбивает запах перегара...
Аркадий Аркадьевич сел рядом с Исаевым, положил ему руку на острое колено и проникновенно, с болью, сказал:
– Спасибо, товарищ полковник... Я не сомневался, что у нас, у большевиков, все так и кончится... И, вызвав своего лощеного секретаря, повелел:
– Бутылку лучшей водки, банку икры и кусок вареной осетрины.
...Воздух был прозрачен и хрупок. Проснувшись, Исаев увидел верхушки сосен, сразу вспомнил тот русский, затрепанный журнал, что он нашел в оккупированном Париже на книжной набережной Сены; «и так неистовы на синем размахи огненных стволов...».
Поднял голову с мягкой, топкой подушки: стволы деревьев были действительно огненными. «Размахи» или «разбеги», – подумал Исаев, – и то и другое слово подходит к сути, к этой извечной красоте. Как же им больно, когда их медленно, с перекуром, пилят, боже ты мой!»
Он поднялся. Голова после вчерашней водки кружилась. Спустил худые ноги с выпирающими коленями на коврик, в дверь сразу же постучались. Значит, постоянно смотрит надзиратель, понял он. Вошел, однако, не солдат, а «Макгрегор», Виктор Исаевич Рат.
– Доброе утро, Всеволод Владимирович, как спалось?
– Хорошо спалось, благодарю. Что там со связью? Наладили?
– Информации пока что не поступало. Позавтракаем и после этого позвоним Аркадию Аркадьевичу...
– Валленберга еще не привезли?
– Нет.
– Когда?
– Не знаю. Указаний не получал.
Завтракали на веранде, залитой солнцем. Масло, сыр, два яйца всмятку, кофе; хлеб был двух сортов – черный и серый. («Мы называем „рижский“, – пояснил Рат, – самый, по-моему, вкусный, в вашу честь заказал».) Потом послушали последние известия по радио: перевыполнение плана уборки хлеба колхозниками Одесской, Херсонской и Белгородской областей, приветственное письмо вождю всех народов, гениальному зодчему нашего счастья великому Сталину от строителей Днепрогэса, восстающего из руин. Максим Максимович запомнил две подписи – парторга ЦК Дымшица и секретаря обкома Брежнева. Диктор сухо зачитал сообщение о продолжающейся борьбе с вероломством группы театральных критиков-космополитов типа Альтмана и Борщаговского. Закончился выпуск прогнозом погоды: обещали солнце.
– Стакашку не засосете? – поинтересовался Рат.
– Это вы по поводу водки?
– Почему? С утречка хорошо пойдет джин с тоником, здесь все есть, – он усмехнулся, – как в Лондоне. Так что? Устроить оттяжку?
Исаев поинтересовался:
– У вас дедушка есть?
– Умер... Прекрасный был дедушка, Исай Маркович, пусть ему земля будет пухом...
– Неужели он вас не учил: «Проиграл – не отыгрывайся, выпил – не похмеляйся»?
– Он у меня и не пил, и не играл, Всеволод Владимирович. Он с конца прошлого века был в революционной работе... В большевиках он был с начала и до конца, без колебаний...
– Рат? – Исаев удивился. – Я помню многих ветеранов, что-то такой фамилии нет в голове.
– Вы его знаете, – убежденно ответил Рат, – прекрасно знаете, только под другой фамилией... Она общеизвестна.
– Давайте позвоним в Центр, – сказал Исаев. – Как там дела со связью...
– Пошли, – согласился Рат, – телефон рядом.
...Голос Аркадия Аркадьевича был потухший, грустный:
– Возвращайтесь, Всеволод Владимирович, есть новости.
Говоря так, он не лгал: после вчерашнего разговора с ним Комуров встретился с Берия и, доложив ему об успехе в комбинации по делу «Штирлица – Валленберга», сказал, что начинается работа на даче.
Берия поздравил его, просил передать благодарность Влодимирскому, а в конце разговора предложил заехать после работы, вечером: «Надо перекинуться парой слов о проекте».
Начав с какого-то малозначительного вопроса и дождавшись того момента, когда Комуров начал отвечать, как всегда многословно и обстоятельно, Берия достал из сейфа красную папку тисненой кожи и положил ее перед Богданом.
Тот на мгновение прервал доклад, вопросительно посмотрев на Берия. Маршал кивнул головой: мол, продолжай.
Дослушав Комурова, сказал:
– Погляди, думаю, пригодится...
«После многочисленных запросов в МИД СССР со стороны шведского правительства, связанных с „исчезновением“ во время освобождения Будапешта подданного Швеции некоего Валленберга, товарищ Иосиф Виссарионович Сталин запросил дело Валленберга и пообещал принять посла.
На беседе товарища Иосифа Виссарионовича Сталина с послом присутствовал замминистра иностранных дел т. Лозовский С. А.
Посол Швеции Содерблом был приглашен в Кремль, однако не для беседы о «деле» Валленберга, ибо такого «дела» нет, оно сфабриковано антисоветской пропагандой, а в связи с окончанием срока аккредитации в Союзе ССР.
Накануне беседы, зная, что Содерблом наверняка передаст послание Короля и премьер-министра Швеции, товарищ Иосиф Виссарионович Сталин затребовал справку по поводу боев за Будапешт и вызвал для беседы маршала Малиновского, который якобы встречался с Валленбергом по просьбе последнего в Дебрецене.
Действительно, во время протокольной беседы, после того как посол Швеции выразил благодарность Генералиссимусу Сталину за выдающуюся роль Советского Союза в победе над нацизмом и фашизмом и попросил передать сердечную признательность коллегам из Министерства иностранных дел, он перешел к вопросу о Валленберге.
Сначала посол коснулся вопроса о том, что, когда в Стокгольме в октябре 1944 года узнали о приходе в Будапеште к власти нациста Салаши и изучили первую официальную декларацию нового лидера, в которой он, в частности, призывал к тотальному противостоянию большевизму и немедленному истреблению евреев в Венгрии, Его Величество Король Швеции отправил телеграмму регенту адмиралу Хорти, в которой заявил протест по поводу официального заявления г-на Салаши, объявив его «неприемлемым» и «противным духу гуманизма и цивилизации».
Именно в это время в Венгрии работал шведский дипломат, секретарь посольства Рауль Валленберг, успевший к тому времени спасти тридцать тысяч евреев от уничтожения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
– Папуль, а ты почему не кроешь? У тебя же козыри есть! Так нечестно!
– И вправду есть, – вздохнул Абакумов, – отобьюсь, сей миг покрою, малышенька...
– Ты мне не поддавайся, я ж не маленькая! Неинтересно играть... А знаешь, меня сегодня училка отчитала...
– Вот проказница... За что?
– Я не смогла ответить, когда было покушение на Владимира Ильича...
Ну, завтра этой суке шею накрутят, подумал он, девочку попусту травмирует; ответил, однако, иначе:
– Такие вещи надо знать, дочура... В Ильича стреляла эсерка Фанни Каплан, космополитского племени, ей Бухарин пистолет в руки дал...
– Вот она б тебе двойку и влепила! – рассмеялась девочка. – Первое покушение на Ленина было в январе, еще в Петрограде! Его тогда какой-то швейцарец спас, собой прикрыл...
– Швейцарец? – Абакумов удивился. – Это кто ж?
– Платтен, – произнесла дочка чуть не по слогам и пошла к роялю: знала, что отец больше всего любил, когда она играла «Полонез» Огинского.
А вроде Платтена этого самого мы расстреляли, подумал Абакумов. Уж не из троцкистов ли? Ну и учителя! Эти такому научат, что потом из детей колом не вышибешь...
Хотел было сразу пойти к себе и позвонить помощнику: пусть проверят учительницу, не контра ли, но, расслабившись, отдался музыке, любуясь стройной фигуркой дочери, грациозно сидевшей возле огромного белого «Бехштейна»...
...В то же самое время три врача-психиатра работали с Александром Исаевым, бывшим офицером военной разведки РККА, кавалером боевых орденов, а ныне зэком и придурком – не в грубо-лагерном, жаргонном смысле, а в настоящем – он сошел с ума во время допросов.
Они уже час сидели с ним в маленькой комнате, оборудованной магнитофонами, и всячески пытались разговорить несчастного. Молодой старик, однако, тупо молчал, глядя куда-то вдаль неподвижными глазами.
Один из врачей, самый старый, Ливин, попросил коллег выйти. Оставшись наедине с зэком, тихонько, дружески, доверительно спросил:
– Санечка, хочешь поговорить с отцом?
Зэк продолжал смотреть сквозь доктора, но в глазах его что-то мелькнуло...
Ливии включил магнитофон, зазвучал голос Исаева: «Я хочу получить свидание с сыном...»
Зэк вдруг умиротворенно улыбнулся:
– Папа...
– А ты его позови, Санечка, – так же добро, вкрадчиво продолжал Ливин. – Покричи: «Папа, папочка, папа!» Он тебя услышит... Ты ведь веришь мне?
– Папочка! – после долгого непонимающего молчания вдруг закричал Саня и, чуть отодвинувшись, поглядел на врача. – Папочка! Ты меня слышишь?
– Громче, – не отрывая глаз от зрачков Сани, нажал Ливии. – Кричи, что плохая слышимость... Ты ж не слышишь его? Правда? Пусть говорит громче...
– Па-а-а-апочка! Что ты молчишь?! Говори громче! Почему ты замолчал?!
– А замолчал он потому, что слишком волнуется, – по-прежнему ласково, доверительно объяснил Ливии. – Столько лет не видал сыночка... Крикни, что скоро приедешь к нему... Скажи, что уже выздоровел... Только кричи громче, тогда отец ответит...
...Послушав настриг пленки, приготовленный подполковником медицинской службы Ливиным в тот же день, Влодимирский позвонил Комурову:
– Отменная работа! Наложу на голос радиопомехи – получится вполне трогательная беседа.
– Не обольщайся, – ответил Комуров. – Твой подопечный так изощрен, что наверняка проверит придурка подробностью, нам с тобой неведомой... Вот и конец твоей комбинации...
– Ничего подобного! У нас каждая фраза начинается с того, что тот орет: «Папочка, громче, я очень плохо слышу...» А на проверочном вопросе папочки мы прервем радиосеанс: «Помехи, попробуем завтра». Состояние у Исаева будет шоковое, скушает, поверьте...
– Ты еще не ударил его в лоб вопросом: «Что написал в Библии и передал Валленбергу?» Влодимирский ответил убежденно:
– Это мой главный козырь. Рано. Давайте послушаем, как они будут беседовать на даче, во время прогулок... Они ж не знают, что мы их и в лесу сможем слушать, шарашки не зря сливочное масло и кофей с цикорием получают...
Комуров усмехнулся:
– Валяй. Я тебе верю, ответственность на тебе...
Когда Исаев, надрываясь, прокричал в трубку:
– Санюшка, сыночек, любимый, перед вылетом подстригись, как стригся в Кракове... Помнишь?!
В этот момент Сергей Сергеевич остановил пленку с голосом Александра Исаева, а вторую, на которой был записан треск и шум радиопомех, сразу же усилил. По прошествии полуминуты, пока Максим Максимович надрывался: «Алло, Саня, Санечка, сынок, алло, ты слышишь меня?!» – снова сквозь писки и треск радиопомех дал голос сына: «Папочка, говори громче, я ничего не слышу...»
...А потом Аркадий Аркадьевич распекал в присутствии Исаева радистов; те виновато оправдывались:
– Товарищ генерал, но это же Колыма! И так чудом вышли! Радиограмму хоть сейчас передадим и запросим немедленный ответ...
– Чтобы завтра же была связь! – бушевал Аркадий Аркадьевич. – Деньги любите получать, а работать не умеете!
Нервно закурил, прошелся по кабинету, потом словно бы споткнулся:
– Извините, Всеволод Владимирович, не предложил вам. Курите...
Исаев медленно поднял на него глаза:
– Я хочу стакан водки. И отвезите меня на дачу. Валленберга присылайте завтра. И если я сегодня попрошу на вашей даче еще стакан водки, пусть мне дадут. И приготовят хорошую зубную пасту. Или отменный чай. Отбивает запах перегара...
Аркадий Аркадьевич сел рядом с Исаевым, положил ему руку на острое колено и проникновенно, с болью, сказал:
– Спасибо, товарищ полковник... Я не сомневался, что у нас, у большевиков, все так и кончится... И, вызвав своего лощеного секретаря, повелел:
– Бутылку лучшей водки, банку икры и кусок вареной осетрины.
...Воздух был прозрачен и хрупок. Проснувшись, Исаев увидел верхушки сосен, сразу вспомнил тот русский, затрепанный журнал, что он нашел в оккупированном Париже на книжной набережной Сены; «и так неистовы на синем размахи огненных стволов...».
Поднял голову с мягкой, топкой подушки: стволы деревьев были действительно огненными. «Размахи» или «разбеги», – подумал Исаев, – и то и другое слово подходит к сути, к этой извечной красоте. Как же им больно, когда их медленно, с перекуром, пилят, боже ты мой!»
Он поднялся. Голова после вчерашней водки кружилась. Спустил худые ноги с выпирающими коленями на коврик, в дверь сразу же постучались. Значит, постоянно смотрит надзиратель, понял он. Вошел, однако, не солдат, а «Макгрегор», Виктор Исаевич Рат.
– Доброе утро, Всеволод Владимирович, как спалось?
– Хорошо спалось, благодарю. Что там со связью? Наладили?
– Информации пока что не поступало. Позавтракаем и после этого позвоним Аркадию Аркадьевичу...
– Валленберга еще не привезли?
– Нет.
– Когда?
– Не знаю. Указаний не получал.
Завтракали на веранде, залитой солнцем. Масло, сыр, два яйца всмятку, кофе; хлеб был двух сортов – черный и серый. («Мы называем „рижский“, – пояснил Рат, – самый, по-моему, вкусный, в вашу честь заказал».) Потом послушали последние известия по радио: перевыполнение плана уборки хлеба колхозниками Одесской, Херсонской и Белгородской областей, приветственное письмо вождю всех народов, гениальному зодчему нашего счастья великому Сталину от строителей Днепрогэса, восстающего из руин. Максим Максимович запомнил две подписи – парторга ЦК Дымшица и секретаря обкома Брежнева. Диктор сухо зачитал сообщение о продолжающейся борьбе с вероломством группы театральных критиков-космополитов типа Альтмана и Борщаговского. Закончился выпуск прогнозом погоды: обещали солнце.
– Стакашку не засосете? – поинтересовался Рат.
– Это вы по поводу водки?
– Почему? С утречка хорошо пойдет джин с тоником, здесь все есть, – он усмехнулся, – как в Лондоне. Так что? Устроить оттяжку?
Исаев поинтересовался:
– У вас дедушка есть?
– Умер... Прекрасный был дедушка, Исай Маркович, пусть ему земля будет пухом...
– Неужели он вас не учил: «Проиграл – не отыгрывайся, выпил – не похмеляйся»?
– Он у меня и не пил, и не играл, Всеволод Владимирович. Он с конца прошлого века был в революционной работе... В большевиках он был с начала и до конца, без колебаний...
– Рат? – Исаев удивился. – Я помню многих ветеранов, что-то такой фамилии нет в голове.
– Вы его знаете, – убежденно ответил Рат, – прекрасно знаете, только под другой фамилией... Она общеизвестна.
– Давайте позвоним в Центр, – сказал Исаев. – Как там дела со связью...
– Пошли, – согласился Рат, – телефон рядом.
...Голос Аркадия Аркадьевича был потухший, грустный:
– Возвращайтесь, Всеволод Владимирович, есть новости.
Говоря так, он не лгал: после вчерашнего разговора с ним Комуров встретился с Берия и, доложив ему об успехе в комбинации по делу «Штирлица – Валленберга», сказал, что начинается работа на даче.
Берия поздравил его, просил передать благодарность Влодимирскому, а в конце разговора предложил заехать после работы, вечером: «Надо перекинуться парой слов о проекте».
Начав с какого-то малозначительного вопроса и дождавшись того момента, когда Комуров начал отвечать, как всегда многословно и обстоятельно, Берия достал из сейфа красную папку тисненой кожи и положил ее перед Богданом.
Тот на мгновение прервал доклад, вопросительно посмотрев на Берия. Маршал кивнул головой: мол, продолжай.
Дослушав Комурова, сказал:
– Погляди, думаю, пригодится...
«После многочисленных запросов в МИД СССР со стороны шведского правительства, связанных с „исчезновением“ во время освобождения Будапешта подданного Швеции некоего Валленберга, товарищ Иосиф Виссарионович Сталин запросил дело Валленберга и пообещал принять посла.
На беседе товарища Иосифа Виссарионовича Сталина с послом присутствовал замминистра иностранных дел т. Лозовский С. А.
Посол Швеции Содерблом был приглашен в Кремль, однако не для беседы о «деле» Валленберга, ибо такого «дела» нет, оно сфабриковано антисоветской пропагандой, а в связи с окончанием срока аккредитации в Союзе ССР.
Накануне беседы, зная, что Содерблом наверняка передаст послание Короля и премьер-министра Швеции, товарищ Иосиф Виссарионович Сталин затребовал справку по поводу боев за Будапешт и вызвал для беседы маршала Малиновского, который якобы встречался с Валленбергом по просьбе последнего в Дебрецене.
Действительно, во время протокольной беседы, после того как посол Швеции выразил благодарность Генералиссимусу Сталину за выдающуюся роль Советского Союза в победе над нацизмом и фашизмом и попросил передать сердечную признательность коллегам из Министерства иностранных дел, он перешел к вопросу о Валленберге.
Сначала посол коснулся вопроса о том, что, когда в Стокгольме в октябре 1944 года узнали о приходе в Будапеште к власти нациста Салаши и изучили первую официальную декларацию нового лидера, в которой он, в частности, призывал к тотальному противостоянию большевизму и немедленному истреблению евреев в Венгрии, Его Величество Король Швеции отправил телеграмму регенту адмиралу Хорти, в которой заявил протест по поводу официального заявления г-на Салаши, объявив его «неприемлемым» и «противным духу гуманизма и цивилизации».
Именно в это время в Венгрии работал шведский дипломат, секретарь посольства Рауль Валленберг, успевший к тому времени спасти тридцать тысяч евреев от уничтожения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38