Ну, тут и обращение, понятно, по заслугам. Отменное, стало быть.
Всегда.

Уже немало лет прошло с того дня, как в городе Ежополе учредили Школу
патриотизма закрытого типа. Вроде старорежимного пансиона благородных
девиц.
Каждый день ученикам часами долбят: "Ты патриот, ты патриот". И учат,
как быть патриотом.
Школу оканчивают высокознающие люди.
Дисциплины у них богатейшие, даже в столичном университете такого
набора не сыщешь: "Основы патриотизма", "История патриотизма", "Высший
патриотизм", "Сравнительный патриотизм", "Анатомия патриотизма",
"Прикладной патриотизм", "Вопросы патриотизма", "Боевой патриотизм",
факультативный курс "Учитесь изъясняться патриотически". Ученики штудируют
"Толковый словарь патриотизмов".
Из школы выходят дипломированные патриоты. В дипломе записано:
специальность - патриот.
Особо талантливых оставляют в патриотической денщикатуре, где они
сдают патриотический минимум и пишут холуйпатриотические диссертации.
Им всем присваивают звания - кандидатов и докторов патриотических
наук.
Менее талантливых распределяют по разным патриотическим конторам, а
также направляют в сферу патриотического обслуживания.
В Школе издаются газеты: "Патриотическая культура" и "Вечерний
патриот". Кроме того выходит популярный журнал с переводными картинками
"Трезвость и патриотизм". Раз в квартал появляется журнал мод "Силуэт
патриота". В конце этого выпуска всегда имеются "Патриотическая смесь" и
"Чайнворд-патриот", а в середину вложен календарь с указанием вредных для
здоровья дней.
Устраиваются также спортивные "Патриотические игры", где выявляется
"абсолютный чемпион в патриотическом многоборье" и устанавливаются высшие
патриотические достижения - как для залов, так и для открытых площадок.
Имеется патриотическая самодеятельность. Свадьбы играют сугубо
патриотические.
Для вышедших в тираж существует привилегированная должность:
ветеран-патриот-консультант.
Перед парадным входом в Школу стоит гранитный памятник Неизвестному
Патриоту. Надпись над фронтоном гласит:
"Патриотизм должен быть понят народом!"

Страшная история случилась как-то раз в достопочтенном городе
Ежополе.
А было вот что.
Некий заезжий певец давал гастроль в зале ежопольского кинотеатра.
Народу собралось, понятно, до отказа.
Певец был скверный, но известный, из столицы.
И поначалу пел он, как обычно: что-то мямлил рядом с микрофоном,
ансамбль послушно тренькал - в общем, публику никто не уважал, но и не
оплевывал.
И тут - случилось!..
Певец разинул рот пошире, весь напрягся и вдруг взял ноту из
двенадцатой октавы.
И - чудо! - песенка закончилась, а нота все звучала и звучала,
несчастный наш певец никак не мог захлопнуть рот и замолчать.
Зал было зашикал, потом заревел, на эстраду полетели яблоки, бинокли,
номерки от гардероба - бесполезно. Певец осатанел вконец.
Откуда только брал он воздух, чтобы петь, не задыхаясь?! Неведомо,
науке православной неизвестно.
И тогда какой-то дерзостный мужик из зала громко произнес:
"Инопланетянин! Я его узнал!". Дамы тотчас - в обморок.
Ужасное предчувствие повисло над рядами.
Вот тут сержант милиции Фандей, явившийся с дежурства прямо в
кинотеатр, и схватился за наган, привстал из двенадцатого ряда и, полный
сострадания к пенсионерам, женщинам и детям, выпустил обойму прямо в лоб
нахалу.
Тот вскинул руки и упал. Однако ноту продолжал держать.
Ансамбль его уже давно дал деру - исключительно толковые ребята,
деловые...
Все, разумеется, посыпали из зала вон, не в силах больше наблюдать
такой кошмар.
Певца же быстро подхватили, уволокли со сцены в комнату
администратора, сказали пару скорбно-теплых слов и, заказавши гроб, свезли
на кладбище.
К полуночи его похоронили.
Вроде - кончено. Но нет! Нота из двенадцатой октавы, волнующая,
чистая, по-прежнему звучит из-под земли.
Из столицы наведывались специалисты, да только все руками разводили.
Было решено певца оставить навсегда в Ежополе. Ну - как бы в дар...
Не везти ж такой позор домой!
И своего хватает.
А истинные почитатели вокала до сих пор нет-нет, да и заглянут,
словно ненароком, на то кладбище, чтобы услышать это чудо из чудес.
Отцы города повелели интуристов тоже сюда завозить, чтоб не очень-то
кичились своими буржуазными свободами и разнообразием товаров широкого
потребления.
А прочий люд, из славных трудовых ежополян, с опаской, делая крюк на
километр, обходит это кладбище.
Такая вот ужасная история приключилась как-то раз в городе Ежополе.

Случилось так, что в городе Ежополе Надъежопкинскую набережную
переименовали в набережную имени Законных прав.
Из столицы вскоре прилетел запрос: "Каких-таких прав?".
Отцы города, дабы не ударить лицом в грязь, немедля уточнили: мол,
"Набережная имени Законных Прав Палестинского Населения".
В столице обомлели: "Какого еще населения?! Откуда?!".
Отцы города занервничали, но, не видя в том никакой
предосудительности, на всякий случай уточнили дальше: "Набережная имени
Законных Прав Палестинского Населения Оккупированных Территорий".
Реакция в столице была ясной и простой: "Да вы что там, спятили?!"
Отцы города растерялись совершенно и в панике дали название такое:
"Набережная имени Оккупированных Территорий".
В столице наступило пугающее молчание.
Тогда отцы города полностью осатанели в рвении своем и, не зная, что
же дальше предпринять, название вовсе упразднили, а придумали другое -
"Надъежопкинская набережная". Ни имени, ничего...
И с тех пор очень гордились таким удивительным, красивым названием.
Главное - звучало свежо. И без выкрутасов.

Как город мирового значения Ежополь порешил организовать у себя
образцовый симфонический оркестр.
Отцы города были наслышаны, что оркестр - это куча музыкантов,
которые что-нибудь вместе играют.
Для того, чтобы играть, нужно уметь играть. Этому, как опять же были
наслышаны отцы города, людей учат в консерваториях.
Поначалу так и хотели - учредить консерваторию, и дело с концом.
Но тут мэр Ендюк по нечаянности узнал, что учатся в консерваториях
целых пять лет, и, стало быть, вон сколько - еще одну пятилетку! - надобно
ждать, пока в Ежополе появится порядочный оркестр.
А такое не входило ни в какие расчеты, поскольку, очарованные дивными
музыкальными перспективами, отцы города уже разослали во все концы
приглашения на скорые концерты, которые, конечно же, затмят столицу, Пензу
и Нью-Йорк.
Дело пахло изрядным скандалом.
И тогда мэр Ендюк еще раз доказал всем, что не зря он столько лет -
бессменный мэр.
Сутки не евши и, наверное, не пивши, а только размышляя, он вдруг
сообразил: чтобы научиться играть, музыканты - играют!
Так за чем же дело?! Пускай наиболее сознательные граждане Ежополя
соберутся вместе и играют!
Поначалу будет, может, и не больно хорошо, но потом-то все
определенно образуется! Ведь главное - начать.
Поэтому мэр Ендюк отдал приказ никаких консерваторий в городе не
открывать, а сразу учредить оркестр и считать его консерваторией без
отрыва от производства. Очень современно.
Тотчас закупили прорву разных музыкальных инструментов (все больше
скрипок, балалаек и фаготов), собрали народ - человек триста пятьдесят
удалось подбить, прельстив гастролями в далекий город Кокчетав и даже в
город-побратим Тегусигальпу, - и всем им велели играть.
Филармонию, хотя и собирались, отстроить еще не успели, так что,
посовещавшись, отцы города решили, чтобы играли пока в зале ожидания
Главного вокзала.
Впоследствии, впрочем, мэру так приглянулись его лепные потолки, что
он отменил срочное строительство и повелел вокзал, бывший в прошлом веке
городской конюшней, считать народной филармонией и консерваторией
одновременно.
После чего все стали дожидаться съезда почетных гостей.

А теперь приспело время рассказать про Ежопольскую кинофикацию, ибо
равной ей не было во всем мире.
Город имел изрядный кинотеатр, пять уличных экранов и свою
киностудию.
Искусство там творилось, в сущности, везде - от гардероба до клозета.
Все как бы походя и без натуги ввергалось в ранг нетленного
искусства.
Режиссеры смотрелись солидно. Сами по себе они были совершеннейшие
глазыри.
С пеной у рта, матерясь до полного изнеможения, они высаживали дубль
за дублем, гнали кошке под хвост сотни, тысячи метров уникальной
ежопольской ни во что не обратимой загубленной пленки и гляделись царями,
да что там царями - каждый был Саваоф, вседержитель.
А кругом, как в бесовском вертепе, шастали киномальчики и кинодевочки
от двадцати до шестидесяти, неудачливые святоши и головотяпы, разные там
помрежики и ассистентики, и просто черт-те кто, народ загадочный,
крикливый, сварливый, лютый и, может, самый выдающийся в среде кино: к ним
приглядеться - они, они, юлы любых калибров, и составляют монолит, который
держит на себе, пестует, холит монтажно-производственный, поточно-плановый
разряд увеселений, в простонародье именуемый кино, а здесь - искусством
века.
И что для них все мэтры с именами, мэтры - тьфу! Не мэтр главенствует
- они!
Здесь что ни делали, то все - шедевр. И каждый в гениях ходил.
А какая фигура - сценарист!.. Заклинатель мод, блаженненький,
литературный початок. Душа у него на штрипках, и вид такой, что будто
увидал он в музее собственное чучело и обомлел. Вернее, сомлел. Лирический
лихописец, привходящий мессия, вещный муж!
Да, бармалешник всюду, форменная карусель.
Ежопольская студия была находкой для любителей чудес.
Этот клан пархатых снобов и ампирных хлыщей поначалу ужасал.
Но потом, как тугая пружина, перед любопытным взором начинали
раскручиваться доблести и красоты студийных пространств, где, стуча
колесами, мчались самолеты, где изысканность манер не признавала
прогресса, где хороший тон - апофеоз вранья, где прелюбодеяние было не
токмо разврат, но и преступная трата сил, положенных природою на
укрепление отчизны, и оттого, для конспирации, все предавались блуду,
слава богу, зная, что фиговые листки здесь никогда не превратят в
бряцающие доспехи, ибо каждому известно: скромность дана человеку лишь
затем, чтобы прикрывать его бесстыдство.
И любитель чудес, раз побывав на студии, уже не мог ее забыть до
самой смерти.
А в нижнем холле, на стене, висела огромнейшая даровитая картина в
золоченой раме, под названием: "Баран смекалистый", и все кругом
благоговели перед оригинальностью и смелостью ее создателя, однажды
кинувшего в студийные массы клич: "Робяты, превратим екран в скульптуру!",
и потому все деловые разговоры и объяснения велись всегда и исключительно
на пуфиках у треугольного стола как раз под этою картиной.
Она будила мысль.
Она звала к иным свершеньям.
И не было им числа.
Ибо знания - это сила, а силе знания не нужны.
Важен вал.
Ну, а точнее, в год на студии производилось сорок девять
полнометражных художественных фильмов, все с быто-романтическим уклоном,
все грандиозно-эпохальные, радостно-правдивые и скучные до тошноты.
Так, впрочем, склонны были полагать лишь недруги Ежополя и личные
враги творцов его культуры - сами же творцы располагали массой документов,
неопровержимо говоривших, что студия издревле и навечно, по уши погрязла в
творческих успехах, каковых не видел мир.
1 2 3 4