В первый вечер кто-то постучал в дверь, и они застыли в неподвижности, в темноте, прислушиваясь к уходящим шагам. Позже зазвонил телефон, но Соня не дала снять трубку.
Окна в доме напротив распахнулись, несмотря на дождь: г-жа Колина легла спать, а сам Колин в одиночестве наслаждался прохладным воздухом.
Как близко они находились, те и другие! Соня была спокойна, так спокойна, что Адиль бей удивился: зачем же она пришла? А он весь дрожал, обнимая ее, снимая с нее черное платье, обнажая почти детское тело, открывшееся ему без кокетства и без страсти.
— Почему вы так взволнованны? Он видел ее глаза совсем близко, эти глаза с любопытством смотрели на него и как будто размышляли.
— Странный вы человек!
Она сказала это, зашнуровывая ботинки, в то время как Адиль бею хотелось прижаться лбом к окну.
Теперь, по прошествии трех недель, он затруднился бы ответить: стал он счастливее или, наоборот, несчастнее Соня днем по-прежнему старательно работала и держалась спокойно, как будто между ними ничего и не было.
Адиль бей внимательно наблюдал за домом по ту сторону улицы. Колин и его жена тревожили его все больше и больше. Могли ли они не знать? А если Колин знал, почему с таким равнодушием посматривал на консульство?
Он пытался говорить Соне “ты”, но из этого ничего не вышло. Держа ее в объятиях, он внезапно испытывал отчаяние.
— Что с вами? — спрашивала она, улыбаясь. Что с ним? Он страдал оттого, что она была здесь, принадлежала ему, но добиться настоящей близости не мог.
— Вы не любите меня, Соня.
— Смотря что значит любить.
Она была нежна, иногда даже ласкова. Он почти не выходил из консульства. Зато однажды, в десять часов утра, явилась Неджла Амар и воскликнула:
— Так-то вы приходите ко мне в гости!
В кабинете было много народу. Адиль бей почувствовал неловкость, взглянул на Соню, а та, придерживая бумаги карандашом, указала глазами на гостью, а потом на дверь спальни.
— Вы знаете, что мой муж возвращается на той неделе?
— Это вы мне звонили? — спросил он невпопад.
— Нет. Но сознайтесь, что я имела право ждать от вас известий.
Кто же тогда звонил по телефону, в тот первый вечер? Кто стучал в дверь?
— Не знаю, что с вами такое, Адиль, но вы, по-моему, очень изменились.
Она сняла шляпу, перчатки, посмотрела в зеркало.
— Что вы поделывали с того дня?
— Ничего.
— Вы меня не поцелуете?
По ту сторону закрытой двери Соня принимала посетителей. Персиянка ушла только два часа спустя, видимо недовольная. Они почти поссорились.
— Признайтесь, вам что-то обо мне наговорили! — воскликнула она в какую-то минуту.
— Клянусь вам…
— С кем вы встречались?
— Ни с кем.
— Однако вас видели в баре.
— Я заходил туда один раз.
Когда Неджла прошла через кабинет. Соня на нее даже не взглянула. Адиль бей сел на свое место. Секретарша указала ему на человека, сидящего в углу, лицом и одеждой напоминающего пирата.
— Он хочет поговорить с вами наедине.
— Иди сюда! — сказал консул.
— Только когда вы закончите с остальными. Соня, как всегда, записывала.
— Твоя очередь.
Мужчина многозначительно посмотрел на девушку и пробормотал по-турецки:
— Вы думаете, можно говорить? Соня поняла. Она приподнялась, будто ждала распоряжения.
— Останьтесь. Ты можешь говорить. Мужчина протянул ему грязные документы, которые вытащил из-за пазухи.
— Это твой паспорт?
— Нет. Это паспорт того, кто умер. Он велел мне, если с ним случится беда, принести его документы сюда, чтобы дали знать его сестре, она живет в Смирне.
Соня поняла, что записывать не надо, и воспользовалась этим, чтобы привести в порядок другие бумаги.
— Объясни.
Мужчина пошел к двери, открыл ее, чтобы убедиться, что никто не подслушивает.
— Я шестерых переправил в Анатолию, по горным тропам. Когда мы уже почти что были на месте, нас обстреляли и одного из шестерых убили.
— Ты многих так переправил?
Тот не ответил, забрал свою меховую шапку и, уходя, пробормотал:
— Так вы сделаете с бумагами все, что надо? Утро прошло. В кабинете было пусто и грязно. Соня надевала шляпку.
— Вы не сердитесь? — спросил Адиль бей.
— Из-за чего?
— Из-за этой женщины.
— Вы иначе и не могли поступить. С вашего разрешения я днем не приду, сегодня визит эскадры.
— Хорошо.
Разве он мог поцеловать ее, сказать ей что-то нежное, когда она стояла перед ним такая прямая, точно жесткая. Вдобавок он все думал о том человеке, который сейчас ушел из консульства, и злился на Неджлу, оттого что в воздухе пахло ее духами.
— До завтра, Адиль бей.
— До завтра.

Остаток дня Адиль бей болтался по улицам. В городе был какой-то праздник. На первом же перекрестке ему преградила путь конная милиция.
Он пошел другой дорогой. На главной улице стояли зеваки, изо всех окон свисали красные флаги. От дома к дому были протянуты полотнища с какими-то надписями. Над крышами парил чудовищно увеличенный, многометровый портрет Сталина.
В тот момент, когда впереди показалась головная часть шествия, конная милиция молча, без единого слова, с плетками в руках, оттеснила толпу, и Адиль бея прижали к какой-то подворотне.
Он почти ничего не видел: шли люди, несли флаги, лозунги, знамена с портретом Ленина. Потом появился военный оркестр, а за ним прошествовали моряки, все в белом, с синими воротниками и длинными лентами на бескозырках.
Никто не кричал. Никто не разговаривал. Только музыка гремела в тишине. Шествие двинулось дальше, толпа отхлынула. Все зеваки бросились в одном и том же направлении. Адиль бей издалека увидел помост, украшенный красным бархатом, но его опять затолкали, и он оказался на берегу моря.
На рейде среди иностранных судов стояли пять военных кораблей. Катера с шумом носились по сверкающей воде. Молодые люди устанавливали на фасаде Дома профсоюзов и клубов гигантские надписи из электрических лампочек.
Адиль бей вздрогнул, услышав сзади, чуть ли не в метре от себя, автомобильный гудок. Он отскочил в сторону, а Джон, сидевший за рулем, остановил машину и разразился дурацким смехом, заметив его испуг.
— Как дела? — Лицо его было красным, одежда в беспорядке. — Вам в эту сторону? Садитесь! — Он открыл дверцу, и Адиль бей не решился отказаться.
— Разве вы не приглашены на банкет? Вечером состоится парадный обед с танцами в честь офицеров флота.
Никогда нельзя было понять, шутит ли Джон или же говорит серьезно.
— Для начала одного расстреляли!
— Одного — кого?
— Какого-то субъекта! Это обычно происходит неподалеку от меня, во дворе казармы ГПУ. Привели его часа в два. Приставили к стенке и влепили в него несколько пуль. Говорят, это какой-то горец, переправлявший через границу тех, кто пожелает…
Они ехали около нефтеперерабатывающего завода.
— Где вас высадить?
— Здесь.
Адиль бей был очень бледен. На мгновение он в нерешительности задержался возле дверцы машины.
— У него были усы? — с трудом проговорил он.
— Пышные черные усы, как у крестьян в ваших краях.
— Спасибо.
— А как Неджла?
Но Адиль бей уже ничего не слышал. Не прячась от солнца, он быстро шел вперед, и в голове гудело, будто его сопровождал рой мух. Дорогу опять перекрыли, но он свернул в переулки и наконец оказался перед зданием, куда ходил к начальнику Иностранного отдела. Дверь была открыта настежь. Все внутренние двери тоже. Он прошел внутрь, обошел десять или двадцать кабинетов — нигде никого не было, никто не откликался.
Когда он вышел на улицу, шествие, должно быть, окончилось, к толпе присоединились сотни моряков; они шли по три — по четыре в ряд, румяные, с бритыми затылками, и выглядели очень упитанными. Все они были светловолосыми, рослыми, широкоплечими. Это были парни с берегов Балтики. Они улыбались городу, солнцу, красным флагам и лозунгам.
То был настоящий праздник. Некоторые уже подхватили девиц в белых платьях и веревочных туфлях, работающих в порту и на нефтепереработке.
Адиль бей искал Соню. Вернувшись в консульство, он убедился, что в доме напротив никого нет, — окна семейства Колиных были закрыты.
Приняв внезапное решение, он минуту спустя звонил у дверей итальянского консульства.
— Передайте мою карточку господину Пенделли. По террасе кто-то ходил. Слуга пригласил войти, и госпожа Пенделли тотчас же приняла его, ласково и приветливо, будто между ними никогда не было никаких недоразумений. Пенделли, в светлом полотняном костюме, даже поднялся с кресла. Раздался кокетливый голос: “А я? Со мной не здороваются?” Это была Неджла.
— Долго же вы нас знать не хотели, — пробормотал Пенделли без какой-либо иронии в голосе.
На террасе было светло. Подали чай, как и тогда, в первый его приход. Адиль бей заметил, что с балкона рядом с итальянским флагом свисает советский.
— Вы вывесили праздничные флаги? — удивился он.
— Это необходимо. Поскольку наши правительства признали Советы… А вы?
— Не знаю. Я как раз пришел вас просить…
— Чашечку чая? Оранжад? — спросила г-жа Пенделли. Плечи ее за эти дни потемнели от солнца.
— Спасибо. Говорят, только что расстреляли человека. Это был один из моих подопечных. Он утром приходил в консульство.
Пенделли закурил тонкую сигарету и с равнодушным видом выдохнул дым.
— Что же вы хотите узнать?
— Прежде всего, правда ли это. А затем… Пенделли нажал кнопку звонка. Вошел служащий в очках с черепаховой оправой, и консул сказал ему что-то по-итальянски. Служащий бросил быстрый взгляд на Адиль бея и кивнул.
— Это правда, — сказал консул. — Его арестовали на перроне вокзала, он ждал поезда на Тифлис.
— Садитесь же, прошу вас, — настаивала г-жа Пенделли. Он машинально сел. Но не мог усидеть на месте. Ему надо было убедиться. Когда служащий вышел, он сказал, тревожно озираясь:
— Сегодня утром он мне сознался, что переправлял через границу тех, кто хотел уйти в Турцию.
— Ну и что же?
— Он это сказал мне лично, у меня в кабинете.
— Там больше никого не было?
— Никого. То есть, конечно, была моя секретарша… Неджла расхохоталась.
— Сестра начальника морского отдела ГПУ! — воскликнула она.
Пенделли пожал плечами.
— Что же вы хотите знать?
— Как вы думаете, за ним давно следили?
— Нет.
— Почему?
— Потому что в таком случае ему не дали бы добраться до вас.
— Вы не хотите пирожных, Адиль бей?
— Нет, мадам. Извините. Я ведь в первый раз…
— В первый раз слышите о расстреле? — вздохнул Пенделли. — Да ведь каждый месяц, друг мой, исчезают несколько человек. И вы полагаете, это кого-нибудь беспокоит? Полноте! У отца на глазах арестуют сына, и он даже не посмеет спросить, за что…
— А что бы вы сделали на моем месте?
— Да ничего. Человек-то этот уже умер, не так ли? Будьте возможно любезней с вашей секретаршей и не вздумайте с ней об этом заговорить.
Какое-то время Неджла внимательно смотрела на Адиль бея.
— Наш друг с ней, может быть, уж чересчур любезен, — сказала она с неприязненной улыбкой.
— Что вы хотите сказать?
— Что она довольно мила собой и что я в первый раз вижу, чтобы русская секретарша вела хозяйство своего шефа.
Пенделли улыбался, уставившись на кончик сигареты.
— Не надо дразнить Адиль бея, — вступилась г-жа Пенделли.
— Вы знаете, что он не любит шуток.
— Как бы то ни было, — заключила Неджла, — если это не шутка, у него еще все впереди.
— Знаете, что вам следовало бы сделать прежде всего? — На этот раз в голосе Пенделли не было иронии. Чувствовалось, что он говорит серьезно. — Идите-ка поживее к себе и вывесьте красный флаг.
— Спасибо. Простите за вторжение.
— Какие пустяки! Этот дом для вас всегда открыт. Тем не менее уже с улицы он расслышал смех Неджлы, потом тихий голос консула:
— Шш! Он может вас услышать.
— А мне-то что? — возразила она. Конная милиция возвращалась с демонстрации. Всадники ехали по узкой улице, и она дрожала от стука копыт.
Густая толпа стремилась к порту — матросы с синими воротниками, девушки в белых платьях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18