— Кто вы такой? — спросил наконец кюре. — Каким образом вы…
— Комиссар Мегрэ из уголовной полиции.
Комиссар внимательно оглядел священника. На вид ему было лет тридцать пять. Но его правильное, точеное лицо дышало такой суровостью, что он походил на неистовых монахов средневековья.
Он явно был потрясен до глубины души и срывающимся голосом спросил:
— Вы хотите сказать, что…
Графиню не решались раздеть. Поднесли зеркальце к губам — дыхания не было. Пытались прослушать биение сердца — оно не билось.
— По-моему, ран на ней нет, — только и сказал Мегрэ.
Он огляделся: убранство ризницы ничуть не изменилось за тридцать лет. Все было как прежде: там же стояли сосуды для вина и святой воды, которыми пользуются во время литургии; на прежних местах висели приготовленные к следующей службе риза священника, сутана и стихарь служки.
В тусклом утреннем свете, лившемся в стрельчатое окно, огонек керосиновой лампы совсем померк.
В ризнице было холодно и в то же время нестерпимо душно. Священник терзался страшными предчувствиями.
Ситуация выглядела поистине драматичной. Мегрэ не сразу сообразил, в чем дело. Но воспоминания детства по-прежнему всплывали из глубин его памяти, подобно пузырькам воздуха, пробивающимся сквозь толщу воды.
«…Церковь, в которой совершено преступление, должна быть заново освящена епископом…»
Но как же могло совершиться преступление? Никто не стрелял. Никто не подходил к графине. Пока длилась служба, Мегрэ буквально не спускал с нее глаз.
Ни капли крови, никаких ран.
— Вторая месса начинается в семь, не так ли?
Заслышав тяжелую поступь врача, эдакого здоровяка сангвинической комплекции, и Мегрэ и священник почувствовали некоторое облегчение. А тот, поддавшись царившей в ризнице тревожной атмосфере, взволнованно переводил глаза с комиссара на кюре.
— Она мертва? — спросил он.
Он не колеблясь расстегнул корсаж. Кюре отвернулся. По церкви кто-то протопал. Потом послышался звук колокола. Звон призывал прихожан ко второй мессе.
— По-моему, это классический случай эмболии… Но я не был лечащим врачом графини: обычно она обращалась к моему коллеге из Мулена. Меня всего раза два вызывали в замок. Сердце у нее было — хуже некуда.
В крохотной ризнице едва помещались трое мужчин и покойница. Меж тем пришли еще двое служек — в семь часов начиналась торжественная месса.
— Ее машина должна стоять возле церкви, — сказал Мегрэ. — Нужно перевезти ее домой.
Он по-прежнему чувствовал на себе тревожный взгляд священника. Может, кюре что-то заподозрил? Во всяком случае, пока ризничий вдвоем с шофером переносили тело в машину, он подошел к комиссару.
— Вы уверены, что… Мне нужно отслужить еще две мессы. Ведь сегодня День поминовения. Мои прихожане…
Раз графиня умерла от эмболии, почему бы не успокоить кюре?
— Вы сами слышали, что сказал врач.
— Однако вы явились именно сегодня и на эту заутреню.
Мегрэ пришлось собраться с духом, чтобы не выдать охватившего его смущения.
— По чистой случайности, господин кюре. Здесь на кладбище покоится мой отец.
И он поспешил к машине. Шофер уже вращал пусковую рукоятку допотопной колымаги. А врач явно не знал, как теперь быть. Зеваки, уже появившиеся на деревенской площади, явно не понимали, что происходит.
— Едемте с нами.
Но труп занимал весь салон машины. Мегрэ и врач с трудом примостились рядом с сиденьем.
— Мне показалось, вы были удивлены моим заключением, — вполголоса проговорил врач, который никак не мог опомниться. — Если бы вы были в курсе событий, вам было бы ясно, что… графиня…
Он замолчал, глянув на шофера в черной ливрее, который с отсутствующим видом вел машину. Они проехали вниз по деревенской площади, мимо высившейся на косогоре церкви с низким невысоким фундаментом, мимо пруда Богородицы, видневшегося по другую сторону дороги.
В это пасмурное утро воды его казались свинцово-серыми.
Миновали гостиницу Мари Татен — первый дом при въезде в деревню. Слева открылась дубовая аллея, в конце которой высилась темная громада замка.
Небо, сплошь затянутое серыми тучами, напоминало ледяную гладь катка.
— Знаете, эта смерть еще наделает дел. Недаром кюре аж в лице переменился.
Доктор Бушардон был из крестьянской семьи, и по сути так и остался крестьянином. На нем был коричневый охотничий костюм и высокие резиновые сапоги.
— Я собирался пострелять уток на прудах…
— Вы не ходите в церковь?
Врач с заговорщическим видом подмигнул:
— Это не мешало мне приятельствовать с прежним кюре. Зато новый…
Машина тем временем въехала в парк, и контуры замка проступили явственней: показались наглухо закрытые ставнями окна первого этажа и угловые башни — единственные строения замка, сохранившие свой первозданный облик.
Машина остановилась у крыльца, и Мегрэ первым делом заглянул в зарешеченные окна полуподвала: там, в клубах пара, наполнявших огромную кухню, какая-то толстуха ощипывала куропаток.
Шофер совсем растерялся и даже не решался открыть дверцы машины.
— Господин Жан вряд ли уже проснулся…
— Да позовите же кого-нибудь. Разве в доме нет других слуг?
От пронизывающего холода у комиссара заложило нос. Но он не стал входить в замок, а остался во дворе вместе с врачом, который тем временем принялся набивать трубку.
— Кто такой этот самый господин Жан?
Вместо ответа Бушардон многозначительно ухмыльнулся и пожал плечами.
— Сами увидите.
— Да кто он такой, в конце концов?
— Юноша. Очаровательный юноша.
— Родственник графини?
— Если угодно. В некотором роде, да. Ладно, лучше сказать сразу, это любовник графини. Официально он служит у нее секретарем.
Мегрэ не сводил с врача глаз: он вспомнил, что когда-то они вместе учились в школе. Только вот никто его не узнавал. Ему было уже сорок два, и он изрядно раздобрел.
Что же до замка, то он знал его как никто другой.
Особенно службы. Дом управляющего, тот самый дом, где родился Мегрэ, находился всего в нескольких шагах.
Вполне вероятно, что комиссар был так взволнован из-за нахлынувших воспоминаний. Особенно тревожил его образ графини де Сен-Фиакр, запечатлевшийся в его памяти: когда-то она олицетворяла для юного Мегрэ женственность, грацию, изящество и благородство.
Теперь эта женщина была мертва. Ее затолкали в машину как вещь — даже ноги пришлось подогнуть.
Никто не позаботился застегнуть на груди ее черное, траурное платье, и теперь из выреза торчала белоснежная сорочка.
«…будет совершено преступление…»
Да, но врач заверил, что она умерла от эмболии. Какой демиург мог предвидеть такое? И зачем ему понадобилось обращаться в полицию?
В замке поднялась беготня. Захлопали двери. В дверях парадного подъезда показался полуодетый дворецкий и застыл, словно не зная, что теперь делать. Позади него вырос всклокоченный мужчина в пижаме. Глаза у него были красные, усталые.
— Что случилось? — воскликнул он.
— Это и есть старухин котяра, — с нескрываемым цинизмом процедил Бушардон на ухо комиссару.
Кухарка молча приникла к низенькому окошку: как видно, ей уже сообщили о несчастье. Одно за другим распахивались расположенные под самой крышей окна — там жила прислуга.
— В чем дело? Чего вы дожидаетесь? Несите ее в спальню! — возмущенно загремел Мегрэ.
Вся эта бестолковая возня казалась ему кощунственной, более того — постыдной: как-никак он помнил, какой порядок царил здесь во времена его детства.
«…будет совершено преступление…»
Колокол вновь зазвонил к мессе. Наверное, прихожане спешили к церкви. Многие фермеры из тех, кто жил далеко, приезжали на двуколках, прихватив с собой цветы, чтобы украсить могилы близких.
Жан не решался подойти к машине. А дворецкий, распахнув дверцу машины, так и застыл, растерянный, потрясенный, не в силах стронуться с места.
— Госпожа графиня, госпожа графи… — лепетал он.
— Ну что, вы так и оставите ее здесь лежать?
Почему врач вдруг ухмыльнулся?
Мегрэ принялся распоряжаться.
— Ну-ка! Нужно двое мужчин. Вы и вы, — он указал на шофера и одного из слуг. — Несите ее в спальню.
Мужчины собрались было вытаскивать тело из машины, как вдруг из вестибюля послышался телефонный звонок.
— Телефон? Что за чудеса в такую рань? — буркнул Бушардон.
Жан не решался подойти к телефону. Казалось, он не осознавал, что происходит. Тогда Мегрэ кинулся в дом и схватил трубку.
— Алло!.. Да, замок слушает.
Голос в трубке звучал громко и отчетливо, словно говоривший находился совсем близко:
— Позовите, пожалуйста, матушку. Она должна была уже вернуться из церкви.
— Кто ее спрашивает?
— Граф де Сен-Фиакр. Но вас это не касается. Позовите матушку.
— Минуточку. Откуда вы звоните?
— Из Мулена. Но, черт подери, кому я говорю, позовите…
— Приезжайте. Так будет лучше, — отрезал Мегрэ и повесил трубку.
Ему пришлось прижаться к стене, чтобы пропустить слуг, несших покойницу.
Глава 2
Молитвенник
— Вы тоже сюда? — спросил врач, едва покойницу уложили на кровать. — Не поможете ли? Одному мне ее не раздеть.
— Сейчас разыщем горничную, — отозвался Мегрэ.
И действительно, Жан поднялся наверх и вскоре привел женщину лет тридцати, которая, едва переступив порог спальни, принялась испуганно озираться.
— Убирайтесь! — рявкнул Мегрэ слугам, которые только того и ждали.
Внимательно оглядев Жана с головы до ног, он за рукав потянул его к амбразуре окна.
— Какие у вас отношения с сыном графини?
— Но… Я…
Юноша выглядел на редкость тщедушным, и полосатая пижама сомнительной свежести отнюдь не прибавляла ему импозантности. Он старательно отводил глаза.
При этом руки его ни секунды не оставались в покое: он то и дело хрустел суставами пальцев, нещадно выламывая и выкручивая их.
— Погодите, — перебил его комиссар. — Поговорим начистоту, незачем попусту терять время.
Тем временем за тяжелой дубовой дверью спальни раздевали покойницу — слышались шаги, скрип пружинного матраса, негромкие распоряжения Бушардона.
— Какое положение вы занимали в замке на самом деле? Как давно вы здесь живете?
— Уже четыре года.
— А до этого вы были знакомы с графиней де Сен-Фиакр?
— Я… То есть меня представили ей общие друзья. После банкротства небольшого лионского банка мои родители разорились. Вот я и поступил на службу к графине личным секретарем. Был кем-то вроде доверенного лица…
— Погодите, а чем вы занимались раньше?
— Путешествовал, писал статьи по искусству.
Мегрэ даже не улыбнулся: атмосфера этого дома совершенно не располагала не то что к веселью, но даже к иронии.
Громадное здание замка выглядело снаружи довольно внушительно, но стоило войти внутрь, и вы попадали в атмосферу запустения. Все было таким же жалким и замызганным, как пижама этого секретаришки. Уродливая, допотопная мебель, покрытая толстым слоем пыли; множество дурацких, никому не нужных безделушек. Обои, драпировки, обивка мебели — все выглядело выцветшим и полинялым.
Местами обои выгорели не так сильно: видно, раньше там стояли какие-то вещи, которых теперь не было и в помине. И, разумеется, исчезло все самое ценное.
— Вы сделались любовником графини.
— Каждый человек волен любить того, кого…
— Болван! — буркнул Мегрэ, повернувшись спиной к собеседнику.
И без того все было ясно. Достаточно было увидеть этого господина, на мгновение окунуться в атмосферу старого замка: взгляды слуг были красноречивей всяких слов!
— Известно ли вам, что сын графини сейчас приедет?
— Нет. Какое мне дело до этого?
Он по-прежнему отводил взгляд. И все так же выламывал себе пальцы.
— Мне нужно одеться. Здесь холодно. Но почему полиция вмешивается в эту историю?
— В самом деле, пойдите оденьтесь.
Мегрэ толкнул дверь в спальню графини, стараясь не смотреть в сторону кровати, где лежало нагое тело покойной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18