В фургоне стоят две оседланные лошади, и пограничники в любой момент могут пересесть на них.
Наконец, нельзя забывать и об их авиетках, которые упорно и яростно, как осы, кружатся над каждой мало-мальски подозрительной фигурой.
Недалека минута, когда Доналд почувствует голод.
Во всей округе никаких плодов — только трава, кактусы, сухой колючий кустарник да редкие деревца с искривленными стволами.
Решится ли он постучать в какой-нибудь дом, рискуя столкнуться лицом к лицу с одним из тех, с кем пил накануне?
— Надо бы его разыскать, — выдавил Пи-Эм.
— Это самое разумное. Возьмем машину?
— Ты со мной?
— А почему бы нет?
Несмотря на тревогу и все еще не прошедшую головную боль, он испытал удовлетворение, видя, каким молодцом держится Нора. Вот бы показать ее сейчас брату, бросить ему: «Можешь убедиться: на свете не одна Милдред».
Если Милдред действительно такая, какой изобразил ее Доналд, то лишь потому, что подобные женщины приучены к рабству: сначала они состоят в нем у родителей, у младших братьев и сестер; потом у мастера и хозяина, которые им платят; наконец, у мужа и детей.
Упрек он услышал всего один, и притом не обидный. Ни в чем его не обвиняя, Нора все-таки бросила мимоходом:
— Зря ты откровенничал с Лил Ноленд.
Больше она ничего не сказала, но он все понял. Это как раз то, о чем он с самого утра старался не думать.
Боясь, как бы Доналда не напоили, он сочинил дурацкую историю с сумасшествием. В нее поверили. Она-то и возбудила всеобщий интерес к Доналду. Не будь ее, на него почти не обратили бы внимания. Их приятели частенько прихватывают с собой заезжего гостя; его кормят, поят и не расспрашивают, кто он и откуда.
Теперь все насторожились и готовы счесть Доналда опасным человеком.
А он бродит где-то в долине, из которой не может выбраться, и ему надо есть.
— Я все прикидываю, — сказала Нора, кончая одеваться, — не стоит ли еще раз позвонить Лил?
— Зачем?
— Ты прав. Тогда придется звонить и остальным.
Больше всего я боюсь миссис Поуп. Они живут на самом отшибе, а она труслива. Что ей стоит позвонить в ногалесскую полицию… Ну да ладно! Поехали.
Он был признателен ей за то, что она дала ему сесть за руль. Это означало, что жена уверена в нем, несмотря на его развинченное состояние.
Несколькими днями раньше горы казались гигантскими темными нагими конусами, исключавшими всякую мысль о какой-нибудь растительности. Их вид неизменно поражал каждого, кто впервые попадал в долину.
— Где же скот? — не без скептицизма осведомлялся приезжий.
Ему ведь столько рассказывали о тысячных стадах, принадлежащих владельцам ранчо. Однако вокруг ферм паслось всего несколько десятков голов — в основном молочные коровы.
— В горах.
— Чем они там кормятся?
— Травой.
Отсюда, снизу, этого не увидишь: растительность есть почти исключительно в каньонах, а они кажутся издали всего-навсего узкими расселинами.
И вот за два дня все подножие хребта, все холмы предгорья зазеленели, покрылись желтыми цветами.
Нетрудно понять, почему местные жители вроде Пембертона так привязаны к своей долине. Новичкам и тем достаточно, как правило, нескольких лет, чтобы проникнуться к ней такой же восторженной, можно сказать, фанатичной любовью.
Он попробует перебраться через горы.
Это первое, что придет ему в голову. Но Доналд быстро убедится, что его затея совершенно бесполезна и к тому же неосуществима. В результате он только разобьет до крови ноги да еще с риском быть ужаленным гремучей змеей.
Долину по-прежнему заливало солнце, а над доброй половиной гор уже хлестал дождь. Вдалеке слышался рев реки. К ней стягивались машины, но Пи-Эм гнал мимо на юг, в обход сперва дома Нолендов, затем дома Смайли.
Это была наиболее населенная часть долины: четкие прямоугольники полей и лужаек, конюшни, коррали.
Доналд наверняка ушел гораздо дальше, перебравшись через первые на его пути пересохшие речушки: они скатываются прямо с гор, и вода держится в них лишь час-другой, пока не стихнет гроза.
— Сигарету?
Нора сама раскурила ее и сунула мужу в рот — Пи-Эм вел машину.
— Он умеет ездить верхом?
— Не знаю. Дома у нас была старая кобыла, отец запрягал ее, когда ездил в Ферфилд. Мальчишками мы катались на ней без седла на лугу.
Он впервые заговорил с Норой о своем детстве.
О своем она ему тоже не рассказывала.
— Кто это звонил из Лос-Анджелеса?
— Эмили, наша сестра.
— Она замужем?
— Нет. Работает. Устроилась неплохо.
Газ пришлось сбросить: дорога была разбитая, усеянная лужами и песчаными проплешинами, на которых колеса буксовали. Эшбриджи не проехали и пяти миль, как налетел шквальный ветер и гроза нагнала их.
— Едем дальше?
— Конечно.
Не одна ли и та же мысль мелькнула у обоих? Ни он, ни она не верили, что Доналд толкнется к кому-нибудь из их приятелей. В эту сторону его, конечно, влечет другое — самолет Кейди. Весь вопрос в том, владеет ли Доналд пилотажем.
— Не знаешь, в каких войсках он служил во время войны?
— Нет. Эмили сообщила только, что он был на Тихом океане.
Началась широкая равнина, которую Кейди рачительно снабдил искусственным орошением. Он разводил здесь хлопок и картофель. Первый урожай картофеля только что собрали. Через несколько дней начнутся новые посадки: здесь снимают два урожая — в августе и в ноябре. Был год, когда Кейди на одном картофеле заработал пятьсот тысяч долларов.
В сезон ему, смотря по обстоятельствам, требуется от двухсот до трехсот рабочих. Он отправляет грузовики за мексиканцами и неграми. Привозит их целыми семьями, потому что женщины нужны ему не меньше, чем мужчины. Размещают приезжих в бараках, настроенных вдоль полей.
Ездят сюда мало. Эта часть долины считается как бы зачумленной, ее стыдятся. Пембертон утверждает, что единственное достойное джентльмена занятие — скотоводство, но Кейди плевать на джентльменство.
Не к этим ли баракам, набитым разношерстным людом, должен потянуться затравленный человек?
Эшбриджи проехали мимо навесов, под которыми, словно увязнув в земле, стояли два больших грузовика.
Не без труда перебрались через особенно глубокую лужу, и тут негритята высыпали поглазеть на машину. В одежде, прилипшей к телу, они стояли под припустившим вовсю дождем. Женщины тоже смотрели на автомобиль с порогов бараков. На хлопковом поле рядами работали мужчины. Всюду виднелись крыши из рифленого железа, трубы, откуда поднимался дым, от импровизированного поселка остро пахло человеческим телом.
— У нас никаких шансов разыскать его.
Неужели Доналд настолько потерял чувство собственного достоинства, что решился искать убежища в одной из этих лачуг? Впрочем, обитатели их богаче, чем он. В горячую пору и неграм, и мексиканцам случается вгонять по тридцать — сорок долларов в день, да и женщины тоже неплохо заколачивают. Вечерами здесь идет отчаянная игра в кости, и дорога сюда хорошо знакома патрулям: их частенько вызывают усмирять драки.
Кейди со своим джипом тоже оказался здесь, но это был не вчерашний Кейди, а Кейди-рабовладелец, как прозвали его в шутку, — небритый, в старом тропическом шлеме.
Пи-Эм притормозил рядом с его машиной.
— За приятелем своим гоняетесь?
Тон у Кейди был не то чтобы агрессивный, но и не слишком любезный.
— Да, после случившегося мне лучше его поискать.
Мы все перепились.
— И здорово.
— Вы его не видели?
— Я — нет. Жена слышала шум. Заметила, как мимо бежали лошади, словно кем-то вспугнутые. Я оставил ей заряженный револьвер.
— Он не вооружен.
— Мужчина и без оружия с женщиной справится.
— Послушайте, Кейди…
— Знаю, знаю.
— Что вы знаете?
— Вы сейчас будете уверять, что он не опасен, так ведь?
Не вылезая из джипа и пожевывая сигару, Кейди продолжал:
— Видите ли, Пи-Эм, не нравится мне, когда кто-нибудь из наших вертится около границы. Тех, кто приходит сюда с той стороны, мы знаем. Это бедняки, которые ищут работы и ослеплены мыслью о долларах.
Для таких у меня всегда найдется банка сардин и бутылка пива. Иные даже работают у меня несколько дней и лишь потом идут дальше. А вот когда американец задумывает пробраться в Мексику — это другое дело. Понимаете меня?
Ясно: все уже успели призадуматься над вчерашним.
— В Юме есть тюрьма, откуда не так уж трудно убежать, во Флоренсе тоже, и вся эта публика наслышана о нашей долине. Только что мне встретился Бэджер.
Пи-Эм стоило немалого усилия не измениться в лице.
Бэджер — начальник одного из пограничных патрулей, тех самых, что возят на буксире прицеп с двумя оседланными лошадьми.
— Он блокирован здесь рекой, поэтому еще несколько дней пробудет в долине. Я ничего не сказал, потому как дело не мое, но все-таки посоветовал смотреть в оба глаза.
По ассоциации Кейди посмотрел на глаз Пи-Эм.
— Приложите-ка к синяку кусочек свежей говядины с кровью, — бросил он. — По себе знаю, очень помогает.
Нет, человек он не злой. Всегда был в добрых отношениях с Пи-Эм, как-то раз даже завернул к нему в контору проконсультироваться насчет земли в аренду.
Жестокость у него напускная: хочет выглядеть волевым человеком.
— Может, зайдете к нам? Выпьем по стаканчику.
— Нет, благодарю.
— Сказать вам, что я думаю об этом вашем парне?
Он был не в себе, пошел на риск, попробовал перебраться через реку и утонул.
Сказано это было не без задней мысли — недаром Кейди так пристально уставился на собеседника, но тот даже не моргнул.
— Всего наилучшего, Кейди!
— Вам обоим тоже! Думаю, домой попадете не сразу:
Джозефина задержит вас на часок-другой.
Так оно и оказалось. Джозефина, одна из речушек, скатывающихся с гор, пересекает долину и впадает в Санта-Крус. Русло у нее каменистое, с сильным уклоном.
При малейшей непогоде вода несется вниз с такой стремительностью, что автомобиль, погрузившись в нее хотя бы по колеса, уже рискует перевернуться.
Им с Норой осталось одно — сидеть в машине и ждать. Стекла с одной стороны непрерывно запотевали, с другой по ним хлестал дождь, и в жарком влажном воздухе то и дело тянуло холодным ветерком.
Нора могла бы осыпать мужа упреками. Как бы они ни были суровы, он только понурил бы голову, сознавая, что заслужил их. Вместо этого она включила радио:
Ногалес передавал мексиканские песни.
Он чувствовал, что виноват не только перед Норой, но и перед Доналдом. В чем — трудно сформулировать, но ощущение своей не правоты не проходило. Он сидел подавленный, весь мокрый от пота. Пиво, выпитое утром, перестало действовать, и Пи-Эм опять стало нехорошо.
Хотя и неумышленно, Кейди сделал ему очень больно, обойдясь с ним так недружелюбно. Пи-Эм не сердился на него. Сейчас он переживал одну из тех минут, когда человеку хочется просить прощения у всех и каждого.
Он, например, понял сейчас, что имела в виду Нора, упомянув о том, как они смотрели с Доналдом друг на друга, о взгляде, который бывает только у братьев.
Из деликатности она ничего не добавила. Но фраза ее означала, что они смотрели друг на друга с той взаимной ненавистью, какая обуревает только близких родственников.
Это не правда. Ненависти к Доналду у него нет. Мальчиком он даже испытывал к нему нежность. Впоследствии не раз хотел ему помочь. А если не помог, то лишь потому, что их разделяло слишком большое расстояние; Доналд не понял бы его и обиделся.
Умнице Эмили следовало бы догадаться об этом, а не осуждать его так строго. Ему же ясно, что она осудила его, сочла человеком бездушным, готовым принести семью в жертву своему честолюбию.
Насколько все проще! Нора, вероятно, уже раскусила его. Не хватает только, чтобы начала жалеть.
Этого он тоже не хочет. Им не восхищаются, и ладно.
Не он один прошел такой путь. Но пусть по крайней мере за ним не отрицают известных достоинств, прежде всего порядочности.
Он решил не спать эту ночь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20